Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Вкусовые предпочтения
Камень мертвый, а человек — живой… И пусть мужчина будет Хаим, а женщина — Хая или Хава… И прежде чем взяться за книгу Цруи Шалев, хорошо бы начать прямо с ее названия в оригинале, «ХАЕЙ ААВА», которое является кодом-доступом к роману, и переводного — «Биография любви», у которого есть несколько вариантов, «Жизнь во время любви» (собственно говоря, под таким названием роман фигурирует в Википедии, с легкой руки переводчика С. Могилевского); а если учитывать суггестивную составляющую многослойного, отнюдь не только любовного романа» Цруи Шалев, возможны варианты перевода: «Жизнь любви» / «История любви», «Жизнь в любви», ибо жизнь в любви и есть — Древо жизни, основа основ нашего существования.
Почему опытный израильский переводчик Борух Борухов, к слову сказать, прекрасно справившийся со сложной задачей создания русской версии книги, остановил свой выбор на названии «Биография любви», даже если слово «биография» отправляет роман в другое литературное подразделение, вероятно, останется для нас загадкой. Есть у нас одно предположение, но о нем чуть позже. А пока продолжим наше исследование.
Поиски в сети информации об авторе и откликов о романе на английском языке успеха не приносят. Но как только активный читатель наберет в поисковике «Биография любви», он тут же убедится, что русское название книги — самое женское, вернее даже дамское, из всех возможных, начиная с литературных салонов, в подробностях описанных Прустом и вплоть до наших дней. На экране монитора сорвутся и побегут вниз бесчисленные «Биографии любви» представительниц слабого пола, словно только что прибывших из закромов Тиффани и Картье и взявших там свои имена, похожие на украшения. Тут и Мерседес-Альбиона, и Гертруда-Анабель, и Вирсавия-Лучезара… Даже представить себе боязно, с какой непоколебимой решительностью обладательницы этих имен препарируют любовь: лапку за лапкой, и про сердце, конечно, не забудут — такое ранимое, такое седое от всего пережитого в активный период жизни.
Так и хочется воскликнуть: не может быть, чтобы роман Цруи Шалев был из этого, самого «осведомленного в любви» подразделения в литературе. Первых страниц книги достаточно, чтобы сказать себе: этот роман не для лотков на провинциальной привокзальной площади, рачительно накрытых на случай «дождя на дорожку» двухслойной пленкой. Его еще надо уметь прочесть. Об этом же, собственно говоря, свидетельствует и небольшая выборка из рецензионных цитат на оборотной стороне книги:
«„Биография любви“ знаменует появление умного изощренного таланта».
«Вашингтон пост бук уорлд» (США)
«Удивительное произведение… Вы глотаете фразу за фразой без пауз, темп нарастает, перехватывает дыхание, и вы испытываете безграничное сочувствие к Яаре».
«Амика» (Италия)
«Цруя Шалев описывает порочность Яары виртуозно и сочувственно, с тонкой иронией и предельной ясностью».
«Шпигель» (Германия)
Немецким журналом «Der Spiegel» («Зеркало») роман Цруи Шалев вообще был назван одним из двадцати лучших романов, вышедших за последние сорок лет, наравне с книгами Сола Беллоу и Филипа Рота. В самую пору растеряться. Такими сравнениями не бросаются, в особенности — «Зеркало».
Вспомнились и слова переводчика и эссеиста Петра Криксунова — одного из моих надежных проводников в мире современной израильской литературы, назвавшего как-то Црую Шалев самой «безбашенной» из ныне живущих израильских писателей: «Знаете, — сказал он мне, — у всех наших существуют жесткие рамки, даже Меир Шалев, двоюродный брат Цруи, уж на что мировая знаменитость, но тоже лишний раз рисковать не станет. И только Цруя делает в литературе то, что хочет. Иногда мне кажется, она — наш Селин в юбке, если бы, конечно, Селин не был антисемитом. Непременно прочтите ее „Жизнь в любви“ и „Танцевала, стояла“ — поймете, о чем я… Иногда Цруя интригует меня даже больше, чем Меир…» Сравнение — штука, конечно же, ненадежная и говорит скорее о вкусовых предпочтениях, кто-то с Луи-Фердинандом Селином готов сравнить, а кто-то — с Петронием Арбитром…
Попробуем опереться на факты, меты жизни, на биографическую справку. Приходится признать, что знаем мы о Цруе Шалев крайне мало. Она двоюродная сестра Меира Шалева, родом из литературной семьи и замужем за писателем. Что еще? У нее магистерская степень по библеистике. Она работает/работала литературным редактором в израильском издательстве «Кешет» («Радуга»). 2004 году стала жертвой террористического акта, на восстановление от ранений у Цруи ушло четыре месяца. Что еще? На сегодняшний день израильской писательницей написано четыре романа, которые были переведены на двадцать один язык; два из них изданы на русском: «Биография любви» и «Я танцевала, я стояла». Интересная деталь: на момент выхода в свет первого романа — «Я танцевала, я стояла», писательнице было тридцать четыре года. С тех пор она трижды становилась лауреатом израильской премии ACUM, а в 2012 году получила награду немецкой газетой «Die Welt» за вклад в мировое литературное наследие. Это почти все, что мы знаем об авторе. До обидного мало.
После знакомства с романом его тираж в тысячу экземпляров кажется излишне скромным. Возможно, у нас все еще продолжают недооценивать израильскую литературу, может, все еще считают ее провинциальной, хотя это в корне и давно не верно, и роман «Биография любви» лишнее тому подтверждение.
Если на то пошло, если мы решили сравнивать автора «Биографии любви» с коллегами-предшественниками и их произведениями, пожалуй, уместнее всего сравнить «Биографию любви» с романом швейцарского писателя Макса Фриша «Homo faber». Как и Цруя Шалев, Фриш тоже опирается на традицию (у него это греческие мифы, у израильской писательницы — библейские истории и их интерпретации), в которой перед роком — той невидимой, но вполне ощущаемой силой, находящейся за пределами рассказываемой истории, но творящей ее — человек оказывается бессилен.
Чем можно объяснить, что дверь родительского дома Яаре, заскочившей однажды проведать родных, открывает не мама с папой, а некто Арье Эвен — их старинный друг, которого она раньше никогда не видела и о котором даже не слышала? И почему ее внимание вдруг привлекает черный пакет, на котором золотыми буквами выведено: «Левый берег. Одежда из Парижа», почему поначалу это кажется ей забавным? И почему погибает кот подруги Ширы Тулья, что это за «первая жертва»?.. Все происходящее можно объянить лишь роком, фатумом, заданностью судьбы.
Как в греческих трагедиях все взаимосвязано, и Агамемнону приходится отвечать за преступления своего отца, потому что на него наложено родовое проклятие, так и в романе Цруи Шалев Яаре придется ответить за проступки своих родителей — нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что-нибудь в том, что предначертано велением рока.
Европейскому читателю, не имеющему еврейских корней, не погруженному в еврейскую среду/традицию/историю, многое в романе требует объяснения. Иначе его до конца не понять, не охватить. Ну, откуда знать благополучному европейцу, почему профессор Иерусалимского университета, снабжает Яару книгой «О личных драмах героев в легендах о разрушении Храма», что это вообще такое — разрушение Второго Храма, и чем оно отличается от разрушения Первого? А что такое Девятое ава, эпоха Вавилонского пленения, Мидраш, Агада, «Покровы/одежды души», не говоря уже про содомный грех — понятие, которое мы почти всегда истолковываем либо не так, либо не совсем так? Почему у Арье (или Льва, символа колена Иуды) фамилия Эвен (Камень), и почему камень всегда мертв, а человек — живой?..
Возможно, тут и кроется разгадка русского названия книги: во избежание столь многих вопросов, требующих ответа, переводчик Борис Борухов решил увести читателя «в сторону Эйфелевой башни», по следам западной культуры, назвать роман привычно для европейского слуха — «Биографией любви». «Анатомия любви» уже была, а за ней дорога накатанная, там читатель сам разберется, где «Философия в будуаре», а где «Дама в мехах»… Вероятно, по той же причине издательство «Текст», к слову сказать, одно из старейших у нас, воспользовалось двойственным положением романа и на всякий случай приглушило обложку (решило ее в градациях от болотного к торфяному), накинуло на нее с медицинской холодностью обнаженные женские плечи, лишенные витальности южных широт.
Фильм, фильм, фильм
Из четырех романов Цруи Шалев только «Биографии любви» посчастливилось стать мировым бестселлером. А мировому бестселлеру положено быть экранизированным, что и случилось в 2007 году. Роман был экранизирован германским режиссером Марией Шредер. Кстати, немцы, вероятно, под доглядом автора, перевели название романа предельно просто — «Liebes leben», соответственно, также просто оно звучит по-английски — «Love life». На русский его снова нужно переводить осторожно, чтобы избежать ослепляющей гламурной вспышки.
Мария Шредер отнеслась к роману Цруи Шалев по кинематографическим меркам крайне бережно. То, чего нет в книге, но есть в фильме, по пальцам можно сосчитать. Но хорошее кино делает не только бережное отношение к первоисточнику. Не попало в фильм многое из того, что делает любовную историю, а их в литературе, как и в кино, немало, большим «исповедальным романом» с несколько даже мужскими признаками письма: ничего лишнего, ничего поверхностного, текст объемно-выпуклый, предельно жесткий, порой шокирующий своей откровенностью, с философско-религиозным разбегом во второй части книги, результатом которого является полное одиночество героини на краю ею же самой разрушенной жизни.
По этим меркам фильм Марии Шредер — не более, чем на один синемафильский вечер с бокалом легкого вина.
Главной героине Яаре, которую играет (и играет замечательно) Нетта Гарти, необходимо дойти до края только лишь потому, что она «голодна», а ее растлитель «сыт», да и растлитель ли он? Яара совсем не в возрасте бедной набоковской Лолиты, и он — скорее мститель, не ведающий жалости, пренебрегающий уложениями предков, обязанностями порядочного человека…
На вопрос, почему он ведет себя так, а не иначе, ответить можно: он потерял Бога в себе. А вот что движет Яарой, что не устраивает ее в своей жизни? Фильм не дает ответа на этот главный вопрос. В нем не достает экзистенциальной составляющей, недостаточно судьбы, недостаточно рока, который движет судьбами персонажей Цруи Шалев.
В этом смысле вряд ли фильм Марии Шредер подвигнет кого-то взяться за книгу израильской писательницы, какой бы очаровательной Нетта Гарти ни была. К тому же, кинообъектив будто забыл, что действие романа происходит ни где-нибудь, а в городе городов — в Иерусалиме… Чтобы передать его неповторимую атмосферу, одной панорамы города в начале фильма явно мало, как явно мало сцены группового секса — содома, чтобы передать все сумасшествие чувств Яары и порочность ее немолодых сексуальных партнеров.
В дыму неосмотрительной любви
Не раз и не два Яара почувствует, что не должна она идти к Арье Эвену, что ей следует остановиться, но демон мщения, вселившийся в этого мужчину, во много раз сильнее неопытной души молодой женщины. И горит, полыхает ссохшееся Древо жизни в дыме неосмотрительной и нечистой любви.
Жизнь Яары до появления Арье Эвена текла, как у большинства молодых еврейских женщин, не то, чтобы сильно соблюдающих традицию, но и не забывающих о ней. У нее двое родителей, с далеко не простыми взаимоотношениями — на то есть свои причины, как кажется Яаре, их практически разлучила смерть во младенчестве ее брата Авессалома (снова библейское имя, хоть экскурс устраивай). Муж Яары Йони, похожий на обаятельного медвежонка, просто обожает ее, хотя Яаре и мерещится, будто он изменяет ей с ее подружкой Широй. Яару высоко ценит зав. кафедрой одного из престижнейших университетов мира, и у нее есть все основания для защиты диссертации…
«…Пытаюсь вспомнить, что я до этого планировала сделать. До конца года защитить диссертацию, после защиты родить ребенка, после родов купить квартиру, а в промежутках между всем этим ужинать с Йони (один раз готовит он, другой — я), встречаться с завкафедрой, который мною восхищается, считая, что у меня большое будущее, мерить платье в тесных примерочных, с зеркалом или без… Однако сейчас все эти планы словно покрылись пылью».
Однажды с Яарой уже было такое, было у нее ощущение, будто в пропасть она падает. Несколько лет назад, чуть ли не сразу после демобилизации, влюбилась Яара в парня, жившего подле пекарни. Яара признается: «В ту единственную ночь, которую я с ним провела, постель благоухала свежим хлебом».
Интересный момент: и в «Эсаве» Меира Шалева сексуальные отношения тоже сопровождаются запахом свежевыпеченного хлеба. Что это? Как работает? Образ телесного, связанный с Ветхим Заветом? А может, просто давнее семейное предание, с которым пишущие брат и сестра не могут расстаться? Впрочем, разве вся еврейская традиция не из семейных преданий вышла…
У нас, правда, имеется подсказка от автора, от самой Цруи Шалев. Довольно скоро после этого «хлебного» соития Яара повстречалась с Йони, своим будущим супругом, и про все забыла, только, когда свежий хлеб ела — вспоминала. И вот сейчас, повстречав Арье Эвена, она снова ощущает запах хлеба, и в голове ее, как и прежде, пылает огонь.
Все началось с платья, которое она на время одолжила у манекена, потому что было оно последнее. Винного цвета платье, дорогое, — Яара даже не может решиться на покупку. По правде сказать, она бы и не зашла в этот магазин, если бы, проезжая мимо него на автобусе, не заметила знакомого черного пакета с надписью по-французски. Она чувствует, что владелец пакета за витринным стеклом, в магазине. Яару влечет к нему неудержимо, как увлекает падающего само падение — еще до его начала.
«Он идет походкой охотника. Взгляд у него тоже как у охотника, а с плеча свисает мое — до ужаса безжизненное, превратившееся в груду мяса и шерсти — тело. С трудом удержавшись, чтоб не заорать, я вскакиваю и, точно услышавшее выстрел лесное животное, бросаюсь наутек…»
Стамбул — последняя жертва
Первое, чем жертвует Яара, это университет и диссертация, диссертация, которую она должна сдать до конца года. В тот день, когда ей выпало судьбою повстречать Арье во второй раз, у нее как раз начинался приемный час в университете, на который Яара опоздала. И вот ей уже приходиться звонить сопернице, унижаться, просить подменить ее. Второе, чем она жертвует, это своим мужем, своим Йони, готовым ради нее на все, о котором она вспоминает только после измены. А ведь просил же он ее, об одном только просил, чтобы сразу сказала ему, хотя бы знак подала, когда расхочет его, когда повстречает другого.
«В темной спальне, куда почти не проникает свет, я начинаю видеть немного лучше, но ощущение, что я тону, не проходит, и, чтобы успокоиться, я пробую перебраться на ту сторону кровати, где обычно спит Йони. Но у меня не получается. Как будто там выросла стена. Стена измены. У нас с ним всякое бывало: различия во взглядах, ссоры, обиды — но измены еще не было, и мне кажется, что кровать разделилась на две половинки...»
Жертвует она и своими родителями, которые ничего не знают о ее связи с Арье, связи, бесчестящей их, унижающей… А когда уже нечем становится ей жертвовать из запасов своей жизни, она кидается искать, чем же таким можно пожертвовать в жизни Арье, и делает это так же цинично, как и он. Именно это обстоятельство приводит ее в больницу, в ту самую палату, в которой умирает жена Арье Эвена — Жозефина. Это ее ненавидит по старой памяти мать Яары, видя в ней давнюю соперницу. Жозефина просит у Яары чашку чаю из двух пакетиков, и Яара заваривает ей чай, падает чашку, и в тот момент, как подает, узнает, как рвало Жозефину шампанским, которым они с Арье отмечали ее, Яарино, рождение.
Это очень важное место в романе, вновь демонстрирующее силу рока — получается, что Жозефина начала умирать с появления Яары на свет, и совсем не случайно, что Яара оказалась последней, кто видел Жозефину еще живой. Теперь она может возлечь на супружеское ложе Жозефины, как призванная высшими силами ей на замену. Призванная заменить или все-таки подменить?.. Яара и сама толком не знает, да и в Арье до конца нельзя быть уверенным: кто она, та молодая француженка с короткой прической и длинным мундштуком в руке? Вот и мечется Яара…
Поначалу она даже рада, что ей предстоит путешествие в Стамбул. Йони, это все ее Йони придумал, вспомнил, что у них не было медового месяца. Почему бы не устроить его сейчас, после нескольких лет совместной жизни, когда их брак вдруг начал трещать по швам? Нельзя жить наполовину тут, наполовину там, надо что-то решать. Сначала Йони хотел, чтобы они поехали в Прагу, но потом подумал и решил, что Прага слишком уж стерильна для них, для их отношений. Нет, лучше Стамбул — город живой и непредсказуемый. Стамбулу так идет осень на излете!.. Да что там, этому городу все времена года идут. Яара уже начала складывать вещи в чемодан, первым делом — взрывоопасное, соблазнительное, секси-секси, и, конечно же, черное-черное нижнее белье, с помощью которого надеялась разжечь в Йони, в этом медвежонке с овечьей мордочкой, подлинную мужскую страсть. Ведь ничего же еще не потеряно, ведь можно же начать все сначала… Ну, как сказать, конечно, можно было бы, если…
Если бы не грянул телефонный звонок. Это был он, Арье Эвен. Не хочет он оставаться один в первую ночь после смерти жены. И ей ничего не остается, как нестись со «стамбульским» чемоданом по знакомому иерусалимскому адресу к новоиспеченному вдовцу. Принесена последняя жертва. И сколько бы ни утешала себя героиня романа: «Вернусь, быстренько разденусь, лягу в постель, и все будет выглядеть так, словно я никогда из нее не вылезала», этого уже никогда не произойдет.
Мертвые живым не помеха
«Земную жизнь пройдя до…» Что ж, и книги тоже доходят до своей половины, а вместо леса… Интересно задаться вопросом: был ли у Цруи Шалев другой вариант развития сюжета? Сейчас нам кажется, что нет, все должно было быть так, как описано в романе. И вряд ли читателю придет в голову мысль о том, как сильно рисковала Цруя Шалев, помещая свою героиню в комнату Жозефины, а точнее, заточая ее там. Самое интересное, что запертая за Яарой дверь — не дай Бог, если кто-нибудь увидит, догадается, что она не в Стамбуле, а в комнате покойницы — оскверняет ее ложе, оскорбляет ее память, а вдовец не то что бы совсем не скорбит, не настолько, чтобы забыть о молодой красивой женщине, лежащей рядом. Это заточение не только не притормозило развитие событий, но немало ускорило их. Роман, лишившись воздуха свободы, и главное, своих глаз (во тьме комнаты Яара практически ничего не видит), как это часто бывает в жизни, приобрел небывалую остроту слуха.
«На какое-то время я, видимо, отключаюсь, но тут в замке поворачивается ключ. Я моментально сажусь на постели (ведь если Арье увидит, что я сплю, он может уйти) и вижу его перед собой. Он стоит рядом и смотрит на меня какими-то безумными глазами. Я оглядываю комнату в поисках еды: ведь он мне, наверное, что-то принес — но еды нигде нет, и в руках у него тоже пусто…»
Запертая, точно собственность Арье, Яара слышит все и всех, и многое из того, что иначе она бы никогда не узнала, ни под каким предлогом. А друзья и родственники все идут и идут выразить свои соболезнования Арье Эвену. И обливаются слезами, и среди них, конечно же, родители Яары. Бедные, они даже не подозревают, что их дочь находится через стену от них, а вовсе не в Стамбуле, на который они возлагали такие надежды. В Стамбуле только Йони. Но Йони в каком-то смысле Прага, а Стамбул — Арье: «Таким образом можно сказать, что в Стамбуле я в каком-то смысле побывала».
А еще в квартире есть телефон — в гостиной и у нее в спальне, таким образом, можно подслушивать, с кем там Арье говорит. Но самой интересной информацией «делится» мать, откровенничая с тетей Яары и даже не подозревая, что дочь ее слышит. После этого разговора Яара начнет заплетать косу, точно как мама, чем взбесит Арье окончательно. «Ты же знаешь, я насильно тебя не держу. Можешь уйти, когда захочешь». Как он выводит ее из себя, когда говорит это. Уйти после того, как она, можно сказать, пожертвовала всем, что у нее было?!
Постепенно Яара все-таки начинает осознавать то положение, в которое попала: до нее вдруг доходит, что Арье Эвен — человек зависимый, и зависит он от ее зависимости к нему, то есть от испепеляющего чувства мести.
Как ни странно, Яара находит в себе силы не идти на поводу у Арье, главное — она почувствовала, что шанс выкарабкаться у нее есть: «Чего в жизни больше спусков или подъемов? Ответ: одинаково. Потому что каждый спуск — это одновременно и подъем, а каждый подъем — спуск».
Она бежит от Арье, возвращается к себе домой, и пробует восстановить прошлое, как будто исправленная в этом прошлом ошибка, допущенная ее родителями еще до ее рождения, все бы изменила в ее теперешней жизни, расставила бы все на свои места. Она поедет в аэропорт, встречать Йони, но, когда увидит его, не подойдет, не найдет в себе сил после всего, что с нею случилось. Она направится не домой, а в университет, в уже закрывающуюся библиотеку, и спрячется там у аварийной лампы, чтобы провести ночь с книгой. И это будет знак выздоровления ее души, а значит, и ошибка, допущенная когда-то в далеком прошлом, будет исправлена. И старая, как мир, легенда времен разрушения Второго Храма, легенда, которую Яара слышала еще в детстве, поможет ей, умершей для отца дочери, выжить, начать с начала, с нуля.
От абстракции к телу. Интервью с переводчиком и эссеистом Петром Криксуновым
Афанасий Мамедов Петр, я тут вспомнил, как несколько месяцев назад в нашей приватной беседе об израильских писателях вы коснулись Цруи Шалев и сравнили ее с Селином, речь тогда, если помните, шла о романе «Биография любви».
Петр Криксунов Конечно, помню… Правда, сейчас уже не стал бы сравнивать Црую с Селином.
АМ Интересно, а с кем бы вы ее сейчас сравнили? И с каким романом сопоставили бы ее «Биографию любви»?
ПК Знаете, я тут по здравому размышлению предложил бы вам вообще не сравнивать писателей друг с другом, а сопоставлять только их произведения, это ведь уже о многом говорит и является отличной навигацией для читателя. Вот вы уже роман прочитали, в какой-то степени теперь мы с вами на равных, только вот я читал его в оригинале, какие параллели приходят вам в голову?
АМ Мне кажутся уместными аналогии с «Homo faber» Макса Фриша. В первую очередь потому, что исходные точки этих двух романов уходят в глубокую древность, и позиции авторов кажутся мне сходными.
ПК Ну да, у Фриша инцест в основе мифа: отец влюбляется в дочь… И Яара влюбляется в друга отца и любимого человека матери, который, сложись все несколько иначе, вполне мог бы быть ее отцом…
АМ Тем не менее я не заметил в романе Цруи Шалев ничего такого, что могло бы выбить добропорядочных израильтян из седла, оглушить их, ну разве что, описание группового секса.
ПК А я бы сейчас сравнил «Биографию любви», простите, никак не могу свыкнуться с этим названием, с романом Милана Кундеры «Вальс на прощание». По-чешски он звучит — «Valcík na rozloucenou». Я бы даже перевел его именно как «Вальсок на прощание». Есть ведь и в русском уменьшительные суффиксы…
АМ Как же я не додумался!.. Причем с «Невыносимой легкостью бытия» Кундеры тоже много общего, тоже имеются точки схождения… Хотел спросить у вас, к какому литературному подразделению вы бы отнесли «Биографию любви», например, воспринимаете ли вы этот роман как феминистский? Но сейчас думаю, что наша с вами литературная игра в сравнение является ответом и на этот вопрос.
ПК Полностью с вами согласен. Назвать роман феминистским только потому, что его героиня молодая женщина и идет сложной дорогой любви, было бы глупостью запредельной.
АМ Скажите, а вам понравился фильм Марии Шредер «Любовная жизнь» или «Жизнь любви»?
ПК По правде сказать, не очень. А если уж совсем честно — нет. Хотя Нетта Гарти, играющая Яару, необыкновенно хороша. Но фильм получился какой-то плоский, необъемный, хотя внешне романная канва больших изменений не претерпела. Мне кажется, что когда Мария Шредер попробовала заменить иудейскую подоснову, на которой держится роман, на христианскую (сцена в Храме Гроба Господня), это не решило проблему фильма. Можно сказать, что с экранизацией и с режиссером Лунгиным Меиру Шалеву повезло больше.
АМ И у Меира Шалева в «Эсаве», и у Цруи Шалев в «Биографии любви» сексуальные отношения, отношения очень напряженные, часто сопровождаются либо приготовлением хлеба в пекарне, либо запахом свежевыпеченного хлеба. Не обратить на это внимание невозможно. Сделано это явно с каким-то умыслом. На что оба писателя нам намекают? Может, тут есть какой-то сакральный момент? А может быть, война полов или просто какое-то далекое семейное предание, одно на двоих?
ПК Ну, с заветом «плодитесь и размножайтесь» это так или иначе связано, как вы понимаете. Нам велено было умножать нашу плоть. Но уже в той же книге Бытия (на иврите — Берешит) имеется памятная всем история об Иосифе Прекрасном и сластолюбивой жене египетского царедворца Потифара. Приведем для полноты картины все три стиха, представляющие собой завязку этой интриги: «И с того времени, как он [Потифар] поставил его [Иосифа] над домом своим и над всем, что имел, Господь благословил дом Египтянина ради Иосифа, и было благословение Господне на всем, что имел он в доме и в поле [своем]. И оставил он [Потифар] все, что имел, в руках Иосифа и не знал при нем ничего, кроме хлеба, который он ел. Иосиф же был красив станом и красив лицом. И обратила взоры на Иосифа жена господина его и сказала: спи со мною». Классический древний еврейский мидраш Рабба отмечает, что здесь имеет место иносказание или эвфемизм. А Раши и последующие комментаторы расшифровывают: «кроме хлеба, который он ел» — это жена Потифара и их сексуальные отношения, — то единственное, что находилось вне сферы касательства и ответственности Иосифа. Но и позже, в книге пророка Софонии (на иврите — Цфания, один из двенадцати «малых» пророков Танаха) есть такие слова: «И Я стесню людей, и они будут ходить, как слепые, потому что они согрешили против Господа, и разметана будет кровь их, как прах, и плоть их — как помет». В оригинале на иврите здесь «плоть» = «лехУм», а «хлеб» ведь — это всегда «лЭхем», не только на библейском, но и на современном иврите тоже! Причем, гласные на иврите — лишь дополнительная аранжировка. Главное всегда — корень, в огромном большинстве слов трехбуквенный, как и в данном случае: л.х.м. Причем, слово «лехУм» наличествует и в современных словарях в этом самом значении: «плоть», «мясо». Хотя сегодня оно малоупотребимо. Но люди, знакомые с источниками, прекрасно его знают, и сознают корневую связь с «хлебом». И, представьте, даже в том самом древнем мидраше Рабба специально отмечено, что на родственном ивриту арабском языке именно слово «лАхм» означает «мясо» или «плоть»! Причем, и в современном арабском оно осталось той же главной лексической единицей для обозначения этого понятия.
Давайте попробуем разобраться в еще одном сравнении. «Хлеб» — «лЭхем», а война — «мильхамА». И снова: л.х.м. Корень этот чрезвычайно плодотворен, широко распространен в иврите и имеет множество дериваций, как, например, следующие глаголы (здесь — в неопределенной форме): «лильхОм», «леилахЭм», — что в переводе на русский означает «воевать» или «сражаться». Даже если такая «этимология» может и не иметь строгого научно-исторического основания, в общенародном сознании она неизбежно существует. Это в дополнение к «любви-и-смерти» по Юнгу, с окончательным уже замыканием круга на этом самом «хлебе», с которого мы с вами начинали.
АМ Пусть будет и Юнг тоже, так даже лучше…
ПК Хотел бы еще добавить насчет «хлеба-войны-любви-смерти». Помните, как называлась книга нашего израильского русскоязычного поэта Михаила Генделева, которая вышла в издательстве «Время»?
АМ Напомните, пожалуйста.
ПК «Любовь война и смерть в воспоминаниях современника». Пусть ивритом он владел только базисным, и в корнесловье слишком не углублялся (да и не мог бы, задачу ставил перед собой другую), но Генделев — самый яркий, возможно даже, что единственный пример поэта, пишущего по-русски, но при этом с глубинным ивритским самосознанием, даже при недостаточном знании языка. И не зря свою последнюю, итоговою книгу Миша назвал именно так. И — обратите внимание! — вообще без запятых, прямо подряд все три слова. (Запятые ему уже потом добавили редактора сайтов. В оригинале их нет.)
АМ В старой русской обсценной лексике половые отношения тоже «смыкаются» с едой… А в тюркских языках это есть и поныне, даже когда речь идет о высокой, беззаветной любви. Мать ребенку может сказать в восхищении: «Твою душу съем!..», или просто — «Сьем тебя!..» Это все издревле идет…
ПК Как в ивритских и арамейских эвфемизмах!.. И на иврите, и по-арамейски связанные с едой эвфемизмы — ну, и с питьем тоже — никогда у меня не вызывали удивления, вопроса. Эти «ети» и «етить» всегда сходились в сознании с «ести» или «есть», т. е. «кушать». Мне всегда это казалось чем-то вполне базисным, само собой разумеющимся. А теперь я с вашей легкой руки думаю: кто знает? Вдруг древний перевод «Притч Соломоновых» на старославянский как раз и пробудил каким-то образом в русском языке этот самый глагол для «базового инстинкта»? Между прочим, «ест» или «пожирает» в ивритских текстах не только мужское «орудие любви», но еще и… меч! А на современном ивритском слэнге это «зАин», — слово, означающее на классическом библейском иврите просто, прямо и однозначно — «холодное оружие», куда, конечно, входит и меч, «едящий поедом» или «пожирающий».
АМ Круг замкнулся!..
ПК Не знаю, может быть. Коль мы с вами заговорили о «Притчах Соломоновых». В главе девятой, не помню уже в каком именно стихе, там есть такие слова: «Вода краденная сладка, и хлеб утаенный приятен».
АМ Это касается того, что недозволенно? О чем мы говорим и недоговариваем?
ПК Можете не сомневаться. Еще это имеет прямое отношение к глупости. Есть в «Притчах» и такие слова: «Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая садится у дверей дома своего на стуле, на возвышенных местах города, чтобы звать проходящих дорогою, идущих прямо своими путями: „кто глуп, обратись сюда!“ и скудоумному сказала она: „воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен“. И он не знает, что мертвецы там, и что в глубине преисподней зазванные ею». Это восемнадцатый стих… Теперь посмотрим, как этот пассаж комментирует наш знаменитый комментатор Раши.
Раши (1040−1105) — крупнейший средневековый талмудист и один из классических комментаторов Танаха.
И комментирует он это никак не с философской точки зрения, Раши говорит, что Соломон имел в виду, что несравненно слаще заниматься сексом с незамужней женщиной, нежели с замужней.
АМ Так коротко, в одной строчке… Интересно…
ПК А Талмуд находит для сексуальных отношений около двадцати иносказаний, причем все они давно укоренились в еврейско-арамейском космосе. И мы почти у цели с вами: секс в Талмуде называется просто — «хлеб» (Наhама), есть еще уже упомянутый «тайный хлеб» — эти отношения в Талмуде иносказательно называются «едой», «поддержкой сил для существования организма», «опробованием варева», «накрыванием стола», «заповедным делом», а так же «другим делом», «привычным делом», «занятием ремеслом»…
АМ Ну, да… пекарь — он же тоже ремесленник.
ПК Конечно. И это только иносказания для сексуальных отношений… Талмуд говорит так: «Есть член у человека, который насыщает его голодом и заставляет его голодать сытостью». В иудаизме война с основным инстинктом, и сам основной инстинкт рассматривается как злое начало, как «сатанинское» начало, но при этом следует учитывать, что Сатана, как в «Книге Иова», — всего лишь тень Бога. У Сатаны нет самостоятельного существования. И когда мы говорим с вами о «базовом инстинкте», мы должны это помнить. Талмуд утверждает, что война с инстинктом вообще и с половым в частности — часть жизни, и обновляется она в человеке ежедневно. Более того — инстинкт атакует по наиболее слабым местам. Иерусалимский Талмуд говорит, что этот инстинкт — «йЕцер», тут его можно перевести и как «злое начало». А вообще нам самим следует определять, в каких случаях это «начало» является злым, а в каких это чисто биологическая основа организма. Причем инстинкт или злое начало жаждет только того, что ему запрещено. Это он стремится к сладости ворованной воды. В качестве примера можно привести фразу из талмудического трактата Санhэдрин (по-русски: Синедрион): «С тех пор, как был разрушен Храм, был отнят вкус совокупления и отдан этот самый вкус — сладости нарушителей…». И здесь надо понимать, что такие «преступники» — это не нарушители уголовного законодательства, но те, кто преступает Галаху.
АМ То есть нарушители заветов предков, свода уложений предков…
ПК А дальше уже начинает работать цитата: «Краденая вода сладка, и утаенный хлеб приятен». Знаете, для меня очень значимы в этой связи комментарии Раши. К тому же, они всегда наиболее лаконичны. Если единственное, что Раши нашел у Соломона в данном философском с виду стихе, это то, что с незамужней приятней иметь дело, чем с замужней, значит именно это тут важно и значимо.
АМ Да, но Яара замужем… Хотя, я, конечно, понимаю, о чем Раши говорит, что здесь имеется в виду. Для шестидесятилетнего мужчины-сладострастника связь с дочерью женщины, которую любишь всю жизнь, еще как сладка… и для мести идеальна. Скажите, Петр, какое место в израильской литературе вы бы отвели Цруе Шалев?
ПК Вот я посмотрел в интернете отклики на «Биографию любви» (возможно, точнее было бы назвать ее «Жизнь любви» или даже «Жизнь любовная»). Освежил в памяти атмосферу после выхода книги в Израиле. Часть отзывов — абсолютно восторженные, причем не только со стороны критиков-мужчин. Представьте, эту великолепную прозу оценили и довольно многие женщины. Но часть пишущих называют книгу «порнографией», и таких людей возмущает, в первую очередь, как вы и предположили, сцена группового секса. Правда, в более поздних положительных рецензиях сказано, что со времени выхода книги многое изменилось в сознании израильтян, и сегодня читающее светское население Израиля уже не восприняло бы сексуальные сцены романа настолько в штыки. Отдельно отмечается захватывающая читабельность романа, наряду с его философской глубиной и углубленным знанием героини легенд о разрушении Храма. Итог же, вообще говоря, прекрасен: сегодня Цруя Шалев прочно стоит в первом ряду лучших израильских писателей! Причем ее оценили по достоинству не только на родине, но и, например, в Германии. В 2006-м году ведущее немецкое издание «Der Spiegel» включило «Биографию любви» в список ведущих мировых романов, вышедших за минувшие сорок лет, в одном ряду со «Сто лет одиночества» Маркеса… Вот только к переводам «Биографии любви» на любые языки я порекомендовал бы добавлять краткое предисловие и некоторые постраничные комментарии. Иначе глубинные пласты романа, скорее всего, останутся нераскрытыми для читателя.
АМ Петр, огромное спасибо за интереснейшее исследование.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
