Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Сюжетная канва и эмоциональные перипетии романа «Свадьба за свадьбой» действительно тесно связаны с судьбой самого автора: в его биографии были четыре брака, а расставание с первой женой оказалось очень травматичным и дало повод для пересудов. О писательской судьбе Шервуда Андерсона и загадках его творчества мы поговорили с доктором филологических наук, старшим научным сотрудником отдела литератур Европы и Америки новейшего времени ИМЛИ РАН им. А. М. Горького, профессором кафедры истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Ольгой Юрьевной Пановой.
Афанасий Мамедов Уже больше шестидесяти лет мы много и часто говорим о Хемингуэе, не очень представляя себе, что и у «папы Хэма» тоже был свой литературный «папа». Скажите, можно считать Шурвуда Андерсона литературным «папой» и Хемингуэя, и еще целого ряда именитых американских писателей от Фолкнера и Уильяма Сарояна до Апдайка?
Ольга Панова Шервуд Андерсон дебютировал как писатель в 1914 году — тогда журнал Harper’s напечатал его первый рассказ «Крольчатник» (The Rabbit-pen), а уже в 1916—1917 гг. появились два его романа. В это время Хемингуэй еще ходил в школу. Закончив ее в 1917 году, он поработал в газете, потом в декабре записался в Красный Крест и всю первую половину 1918 года провел на войне, а в начале июля попал с ранением в госпиталь. В литературу он всерьез пришел в начале 1920-х, как и многие американские писатели, вначале освоив профессию журналиста. В школьной газете он подражал стилю спортивных комментаторов, затем в Kansas City Star был криминальным репортером. Этот опыт многое дал ему как будущему писателю — умение удерживать интерес и внимание читателя, произвести эффект и вообще заложил основы фирменного «хемовского крутого стиля» (hard-boiled style). Но для художественного письма этого было маловато.
И вот тут ему немало помогли его литературные учителя — Гертруда Стайн и Шервуд Андерсон. Стайн, разработавшая концепт американского примитива, вела с Хемингуэем просвещающие беседы, объясняя ему, что такое литературное мастерство, какие существуют актуальные «тренды» в писательской профессии, что нового открыто в технике литературного письма в последние годы и как это использовать. Однако собственные опусы Стайн были «лабораторными опытами», а вот у Шервуда Андерсона модернистский примитив был наглядно явлен в его художественных текстах — внешняя простота, минимализм, под которым чувствовался сложный, глубокий подтекст, «подводные течения». Знаменитый хемингуэевский «принцип айсберга» во многом был сформулирован благодаря Стайн, а воплощен в творчестве благодаря чтению рассказов и романов Андерсона. Насколько глубоко вник Хемингуэй в творчество своего старшего современника демонстрирует хемингуэевская пародия «Вешние воды» (1926), которая появилась после выхода лучшего романа Андерсона «Темный смех» (1925). Эта пародия на приемы и стиль Андерсона — результат аналитической работы Хемингуэя с текстами старшего коллеги по цеху, усвоения его уроков — а потом иронического дистанцирования.
Что же касается Фолкнера, то всем известно, что именно Андерсон создал «владельца Йокнапатофы» из книжного юноши, считавшего, что литература — это романтические опусы в стихах и прозе. Молодой Фолкнер устроился работать в сеть книжных магазинов, хозяйкой которой была Элизабет Пролл, тогдашняя (третья) жена Ш. Андерсона.
Головной офис находился в Новом Орлеане, куда Фолкнер время от времени должен был приезжать по делам. В те годы в Новом Орлеане очень любил бывать Андерсон. Там они и познакомились, и мэтр, ознакомившись с сочинениями юноши, дал ему совет — не выдумывать несуществующие миры, а писать о местах и людях, которые он хорошо знает, например, описывать свой родной город — Оксфорд в штате Миссисипи. Так и возникла Йокнапатофа, «клочок земли величиной с почтовую марку». Андерсон помог Фолкнеру издать роман «Солдатская награда» (1926), действие которого происходит в Новом Орлеане. Стиль этого романа близок стилю ряда современников молодого Фолкнера —Андерсона, Хемингуэя, Фицджеральда. Так что, как и Гертруда Стайн, Андерсон во многом был «писателем для писателей».
АМ Верно ли, что до Андерсона никто из американских писателей не писал на, так сказать, «адамовом языке», не называл «каждую вещь своим именем»?
ОП «Адамов язык», «называть вещи своими именами» — это мифологемы, которые появились вскоре после колонизации Нового Света европейцами. Америка представала как первозданный эдем — земной рай, прекрасный сад, утраченный человечеством после грехопадения; обитатель этого эдема — новый Адам, безгрешный и стоящий у начала своей истории. Эти мифологемы с появлением американского модернизма, в начале ХХ века актуализируются, наполняются новым содержанием, связываются с идеей «нового открытия Америки» и утверждения новой новосветной, не-европейской цивилизации. Стиль американского модернистского примитива — выражение этих мифологем на уровне письма, художественного приема. Одновременно с Андерсоном поэт Уильямс Карлос Уильямс призывал «очистить авгиевы конюшни», смыть грязь, принесенную переселенцами из европейских городов, отказаться от британского языка (British language), говорить и писать на американском языке (American idiom), изображать «американские вещи» (American object) и жить по «американскому времени» (American moment), воссоздать первозданный американский эдем, каким он был «до европейской порчи».
Эти идеи восходят к тем представлениям об американском рае и американском Адаме, которые появились еще во времена пуритан, потом широко бытовали в американском романтизме. Они, эти идеи, и старинные — и в то же время каждый раз новые, поскольку они постоянно изменялись, трансформировались, отвечая запросам той или иной эпохи. Мифологемы старые, а американский модернистский примитив, основанный на этой культурной мифологии — явление новое, и Андерсон — один из его создателей.
АМ Кто-нибудь в Европе или Америке пробовал передать безостановочный ход мыслей героя, структурируя и встраивая его в сюжетную канву, как это делает Шервуд Андерсон? Я сейчас не о джойсовском потоке сознания…
ОП Конечно, и неоднократно. Толстой, Достоевский, Генри Джеймс… по сути, все, кто использовал внутренний монолог. Вопрос в другом — как это делалось. Качественное изменение природы литературного письма, случившееся в эпоху модернизма, — глобальное явление, в которое Шервуд Андерсон внес свой — совсем не маленький! — вклад вместе со своим поколением — Прустом, Гертрудой Стайн, Уолдо Фрэнком, Вирджинией Вулф, тем же Джойсом — о нем, кстати, немало написано в лучшем романе Андерсона «Темный смех».
АМ А кем из писателей или философов вдохновлялся Шервуд Андерсон?
ОП Из мыслителей прежде всего это Фрейд и американские прагматисты, из писателей —Марк Твен, Уолт Уитмен, Тургенев, Гертруда Стайн. Когда Андерсон работал над своим лучшим творением — романом в новеллах «Уайнсбург, Огайо», его главным чтением была Библия — «идеальный примитив», в котором «собрано все», спрессован опыт человечества. Не случайно открывается «Уайнсбург» притчами о Правде, разбившейся на множество маленьких, личных правд, о старом писателе, служителе Логоса, миссия которого — говорить о тех, кто лишен дара слова и сам рассказать о себе не может. Французская литература, воплощение европеизма, была для Андерсона полной противоположностью литературы американской. Свою концепцию американской литературы и американского писателя Андерсон разрабатывал, отталкиваясь от литературы французской. Там — идеально пригнанная, ясная, четкая, совершенная форма, которая годится для нации, достигшей акме, застывшей в своем совершенстве. Образцом такой французской формы были для Андерсона Бальзак и в особенности популярнейший в Америке Мопассан.
У американцев, нации становящейся, растущей, страны-подростка, должна быть художественная форма «на вырост», свободная (loose). Этот принцип «свободной», безразмерной формы Андерсон и пытался осуществить в своем «Уайнсбурге». Каково же было его разочарование, когда его лучший друг, один из авторитетнейших участников Чикагского ренессанса Флойд Делл, прочитав «Уайнсбург», упрекнул Андерсона в том, что тот за десять лет так и не овладел профессией литератора, хотя, казалось бы, чего проще — если взялся писать новеллы, пиши, как Мопассан! Действительно, именно повальное увлечение Мопассаном послужило импульсом к расцвету американской новеллы на рубеже ХIХ-ХХ вв. (О. Генри, А. Бирс, Лондон-новеллист).
Но Андерсон именно хотел стать анти-Мопассаном! Многие его не понимали — в том числе и лучший друг, писатель и эстет, один из лидеров богемы. В финале автобиографической книги Андерсона «История рассказчика» есть такой выразительный эпизод: неловкий посетитель, задевает лежащий на столе томик Бальзака — и тот падает на пол. Андерсон наклоняется, чтобы его поднять, и замечает, что Бальзак, лежа на полу, ухмыляется «прямо мне в лицо — в мое американское лицо». На этот вызов, брошенный ему европейской литературой, американский писатель Шервуд Андерсон стремился достойно ответить своим творчеством.
АМ Знаете, Ольга Юрьевна, ваша статья «Темный смех» белой Америки. Шервуд Андерсон и американский примитив" помогла мне в работе: задала нужный настрой, это очень важно. А вот скажите, правда ли, что на Андерсона повлияли «Записки охотника» Тургенева, что «Уайнсбург, Огайо» он писал под их впечатлением и даже настоятельно рекомендовал Хемингуэю их прочесть?
ОП Правда. На это указывали многие, например, известный критик Ирвин Хоу в предисловии к «Уайнсбургу», об этом есть исследовательские статьи. По сути Тургенев — единственный русский автор, «освоенный» Андерсоном. Это неудивительно: раньше других великих наших классиков его популяризовал в Америке Генри Джеймс. Но не будем забывать, что он представил его американцам как не только русского, но и французского автора. Андерсон воевал с «хорошо сделанной новеллой» в духе Мопассана и французов как с образцом, на который надо ориентироваться. В «Записках охотника» он приветствовал именно те черты, которые Тургенева от французов отличают.
АМ Проза Андерсона очень психологична, психологическая выверенность, правдивость в описании внутреннего мира героев — это, пожалуй, одна из основных черт его прозы, в которой и сюжет-то перестает быть путеводной нитью для читателя. Понятно, что на пустом месте такое не возникает — ни в творчестве Андерсона, ни у целого поколения писателей, следующего за ним. Говорят, Андерсон внимательно читал Фрейда и Юнга, и что некоторые положения их учений оказали на него, как и на Джойса, значительное влияние, вошли в его прозу, так ли это?
ОП Влияние Фрейда на американских авторов первой трети ХХ века — это колоссальная тема. В общем, можно констатировать, что оно было тотальным. Почти все заметные американские авторы читали Фрейда, сами проходили терапию, опирались на открытия Фрейда, разрабатывая свой новый, модернистский стиль. Для Андерсона Фрейд значил очень много. Сам Фрейд сравнивал свои открытия с «коперниковской революцией» в представлениях о душевной жизни: раньше полагали, что она вся сознательна, за исключением некоторых импульсов и порывов; теперь же оказалось, что она бессознательна par excellence, сознательны лишь отдельные ее процессы.
Модернистская литература в результате этих открытий в психологии столкнулась с колоссальным вызовом: как средствами языка говорить о невербальном? О том, для чего не только не существует слов, средств в языке, но что находится вообще вне зоны сознания? «Примитив» Андерсона, как и хемингуэевский «принцип айсберга», призваны решить эту непосильную для литературы задачу. Внешняя простота, лаконизм, минимализм — и создание сложного подтекста, который читатель должен почувствовать, разгадать и интерпретировать сам. Писатель не рассказывает о том, для чего нет в языке слов, он лишь намекает на это, оставляет в своем тексте лакуны, «белые пятна», которые читатель должен заполнить сам.
Отталкиваясь от идей Фрейда, Андерсон, однако, идет в другую сторону: в отличие от венского психоаналитика, делавшего ставку на разум и понимание («где было Оно, должно стать Я»), писатель стремится реабилитировать инстинкты, которые жестоко дрессирует, подавляет слишком репрессивная цивилизация. Инстинкты, поскольку они часть природы, для Андерсона чисты, они — часть американского Адама, невинного и наивного, часть первозданного эдема, нетронутой, неизгаженной цивилизацией природы. Последними насельниками этого эдема (наряду с животными — лошади, собаки…), последними «адамами» виделись Андерсону дети, подростки и негры.
Из европейцев, пожалуй, наиболее близок здесь Андерсону вовсе не Джойс с его мощным католическим субстратом и потоком сознания, а Дэвид Герберт Лоуренс, автор романов «Сыновья и любовники», «Любовник леди Чаттерлей», «Радуга», «Влюбленные женщины».
АМ Скажите, а вот такая писательская смелость была присуща только Шервуду Андерсону, или это вообще отличительная черта всех американских художников на переходе из одного века в другой?
ОП Модернисты — поколение Шервуда Андерсона, подхватив эстафету от своих предшественников, первых натуралистов (Драйзер, С. Крейн, Лондон) сражались с одним и тем же мощным и влиятельным противником — «благопристойной традицией» (genteel tradition) в литературе. Это определение, пущенное в ход философом Джорджем Сантаяной, обозначало американский вариант викторианства с ощутимым привкусом пуританской закваски". Форпостами этой литературы были крупнейшие американские журналы — Atlantic Monthly, Harper’s, Century. «Благопристойные авторы», в 1900—1920-е представленные в основном когортой писательниц, воевали с теми, кого мы теперь называем «модернистами», «потерянным поколением».
Поборники нравственности, хорошего воспитания, объявляли таких, как Андерсон, Хемингуэй, Фицджеральд, «бесстыдными гедонистами», которые описывают только одно — «яростное брожение плоти», горевали о «кончине настоящих джентльменов и леди», на смену которым идут аморальные, невоспитанные герои с разнузданными инстинктами. Словом, Андерсон был далеко не единственным возмутителем спокойствия. То же было и в Европе — вспомним, хотя бы, о цензурном запрете на «Улисса», который, кстати, был наложен по решению суда, инициированного нью-йоркского Общества по искоренению порока.
АМ Говорят, на формирование уникального стиля Андерсона и, в особенности, на его составной роман «Уайнсбург, Огайо», считающийся по сей день лучшим его произведением, немало повлияла «дружба через океан» с Гертрудой Стайн. С ее творчеством, насколько я знаю, Андерсона познакомили брат Гетруды Карл и фотограф Альфред Стиглиц (Штиглиц). Вот и литературный критик Ирвинг Хоу писал, что их общение со Стайн плодотворно сказалось, прежде всего, на прозе Андерсона, освободив ее от уже порядком устаревших литературных догм, избитых приемов. Готовы ли вы с этим согласиться?
ОП В то время, когда Шервуд Андерсон, переехав в Чикаго, начинал свою литературную карьеру, в кругу высоколобой чикагской литературной богемы бытовало такое развлечение: читали вслух Гертруду Стайн и покатывались со смеху, ехидно комментируя ее фирменные повторы, ее «неуклюжий» синтаксис и прочие «причуды модной экспатриантки». Только «простец» Андерсон смело выступил в ее защиту, опубликовав о ней две статьи, в которой называл Стайн писателем для писателей, «первопроходцем» (pathfinder), командиром слов — не великих, громких, патетических, грозных, а самых простых слов, слов-солдат, которые она умело выстраивает, заставляет маршировать, и мобилизует на решение невероятных, новаторских, немыслимых прежде задач. Лично Стайн и Андерсон познакомились, когда он единственный раз в своей жизни был во Франции (свои впечатления от Парижа он зафиксировал в «Парижской записной книжке» 1921). Они сразу подружились и в дальнейшем постоянно поддерживали переписку, виделись, когда Стайн посещала Штаты, приезжая с лекциями или по издательским делам. Переписка их издана в Америке, это интереснейшие письма, в которых они откровенно делятся друг с другом самым сокровенным и самым для нас интересным — замыслами, новыми идеями, личными открытиями и переживаниями. Оба они — два столпа американского модернистского примитива, его теоретик и его практик.
АМ Как сказалось ли на прозе Шервуда Андерсона то, что он начал писать, будучи уже зрелым человеком?
ОП Андерсон пришел в литературу в сорок лет — и конечно, ощущал некоторый комплекс, связанный и с возрастом, и с отсутствием университетского образования, глубокой погруженности в культуру, которая дается в семье — ощущал тем сильнее, поскольку в Чикаго он оказался в кругу интеллектуальной богемы. В итоге он сделал гениальный «имиджевый ход», отказавшись от попыток соревноваться с ними на их поле. Патриотически настроенная богема Чикагского ренессанса грезила о «душе Среднего Запада», его духе, аутентичной народной культуре. Андерсон удачно использовал этот запрос, сыграв роль «мудрого простеца», «парня от сохи» (он любил повторять, что он сын фермера, житель сельской местности и маленького городка, ничему толком не учился, латыни не знает, и вообще человек скромный и маленький), который, однако же, воплощает душу Мидвеста (Midwest) — Среднего Запада. Легендарное прошлое (индейцы, бизоны) и идиллическое настоящее (фермеры, кукурузные поля, выгоны для лошадей, реки и озера…) — из этого сделан «мидвестовский миф» Андерсона. Не случайно один из критиков, Б. Спенсер, назвал его «мистик, вскормленный кукурузой» (corn-fed mystic). Мистическая душа Среднего Запада ощущается и в новеллах Андерсона (сборник «Кони и люди», «Торжество яйца», «Смерть в лесах»), и в его романах («Сын Уинди Макферсона»), и в автобиографических книгах («Тар или Детство на Среднем Западе»), и, конечно, в сборнике «Песни Срединной Америки» (Mid-American Chants).
АМ Что включают в себя такие понятия, как «Чикагский ренессанс» и «Гарлемский ренессанс», и как оба они связаны с творчеством Шервуда Андерсона?
ОП Два взрыва креативности случились с интервалом в несколько лет. Это яркие, колоритные страницы истории американского модернизма, и с обеими Шервуд Андерсон был тесно связан. Расцвет Чикаго как мегаполиса, ставшего символом нового, ХХ века, начался с Чикагской всемирной «Колумбовой» выставки 1893 года (она посвящалась 400-летию экспедиции Колумба). После этой выставки, давшей мощный импульс развитию города, начинается ренессанс, достигший апогея в 1912—1925 гг. Наряду с градостроительством и архитектурой, бизнесом, музыкой, бурно развивается литература. В творчестве Драйзера, Генри Блейка Фуллера, Хемилина Гарленда, Фрэнка Норриса, Уиллы Катер, поэтов Эдгара Ли Мастерса, Карла Сэндберга, Вэчела Линдсея и многих других запечатлена и «уходящая натура» сельского, фермерского Среднего Запада, его маленьких городков, и новая реальность урбанизма — небоскребы, трамваи, заводы, бойни, банки, магазины, индустрия развлечений, контраст между «выставочной» частью большого города и его трущобами. Для Шервуда Андерсона, певца «Срединной Америки», идеал — нетронутая цивилизацией природа, идиллическая сельская жизнь среди простых, цельных, невинных и прекрасных людей, детей и подростков, негров-конюхов и батраков, лошадей, собак, кукурузных полей, густых лесов и синих озер. Антимир — это мир большого города, настоящий ад, где среда и люди искалечены индустриальной цивилизацией. Как говорит герой новеллы «Гамлет из Чикаго»: «Нас обрекли на шум, грязь и уродство! Зачем нас бросили сюда? Здесь нет ни минуты отдыха!.. Нас миллионы, живущих в беспредельном Вест-Сайде Чикаго, где все улицы одинаково безобразны и тянутся без конца и без начала! Мы устали!»
Гарлемский ренессанс 1920-х — взлет афроамериканской культуры, впервые добившейся общенационального признания, внимания, интереса, когда в Америке возникла мода на «все негритянское» — музыку, живопись, скульптуру, театр, литературу, начавшийся с 1920-х, — вызывал горячий интерес у Андерсона. Для него негры, наряду с детьми, были последними обитателями уцелевших оазисов американского эдема. Образ негра у Андерсона восходит к концепту жизнерадостного американского примитива, почти не затронутого — и не испорченного цивилизацией. Гармоничный, цельный, не ведающий стыда и рефлексии, полный витальных сил естественный человек — таков негр в творчестве Андерсона. Смех негров («темный смех), в котором звучит первозданная радость жизни, их танцующая походка, чистота и мощь их инстинктов — все это черты американского Адама, о котором грезил Андерсон и чертами которого он наделяет негров. Проблема, однако, заключалась в том, что такой негр — идеальный примитив — был концептом, частью художественной вселенной, созданной Андерсоном. А реальные афроамериканцы были вовсе не таковы. Более того, деятелей Гарлемского ренессанса, интеллектуалов, среди которых были выпускники Гарварда и британского Оксфорда, изрядно раздражали и даже оскорбляли фантазии белых соотечественников, проецировавших на черную расу свои ностальгические мечтания о возврате к природе и преодолении чрезмерной цивилизованности. Отношения Андерсона с черными и цветными коллегами по цеху были амбивалентными. Он поддерживал многих из них, помогал с публикациями, писал благожелательные рецензии, но при этом постоянно ощущал, что они никак не могут избавиться от того, что он считал «вторичностью», подражанием белым. Он упорно искал в среде черных литераторов подлинно аутентичный талант, «настоящего негра». Одно время он считал таковым Джина Тумера, автора удивительной и прекрасной книги лирической прозы и стихов «Тростник» (1923). Когда появилась эта книга, Андерсон написал восторженное письмо Гертруде Стайн, в котором сообщал, что он нашел «настоящего», «подлинного» негра, и очень просил Стайн (автора повести из негритянской жизни «Меланкта», 1909) обязательно прочесть эту книгу. В свою очередь афроамериканские авторы были благодарны Андерсону, как и другим своим белым друзьям-патронам, — Карлу Ван Вехтену, Юджину О’Нилу, Шарлотте Осгуд-Мейсон и др. — и в то же время созданные Андерсоном образы негров воспринимались ими как стереотипные или даже карикатурные; именно такое представление об афроамериканцах, по их мнению, мешало полноценной интеграции черных в американский социум и национальную культуру.
АМ Можно ли сегодня причислить книгу «Уайнсбург, Огайо» к числу канонических произведений американской литературы, наряду с произведениями Твена, О Генри, Фолкнера?
ОП Безусловно.
АМ Считается, что в десятилетие между двадцатыми и тридцатыми годами прошлого века про Андерсона забыли и вспомнили только после Второй мировой войны. С чем это связано?
ОП Как забыли? Вовсе не забыли. В 1930 годы Андерсон активно писал, издавался, печатался в прессе, давал интервью, был в редакции журнала American Spectator, участвовал в деятельности левых писательских объединений, например, Национальной писательской лиге США. Вот Фицджеральд действительно был почти забыт во второй половине 1930-х, пока великий критик и его друг Эдмунд Уилсон не «воскресил» его для американцев в первой половине 1940-х. Другое дело, что во время войны и сразу после нее появились другие герои, на литературной сцене появилось новое поколение — Мейлер, Стайрон, Беллоу, Сэлинджер… Но тихая, скромная — и устойчивая слава Андерсона ничуть не пошатнулась, он уже занял свое место среди поколения американских классиков ХХ века.
АМ И Фолкнер, и Фицджеральд не меняли теплого отношения к Шервуду Андерсону, которого считали своим учителем, и только Хемингуэй «забыл», с чьими рекомендательными письмами он приехал в Париж и благодаря чей заботе познакомился с Гертрудой Стайн и Эзрой Паундом, которые составили молодому Хэмингуэю его «писательское счастье». Скажите, с чем были связаны эти перемены в отношениях между двумя писателями?
ОП Фолкнер, впрочем, слегка задел Андерсона, выпустив книгу «Шервуд Андерсон и другие знаменитые креолы: галерея современных новоорлеанцев» (1926). Что касается Хемингуэя, то неблагодарность по отношению к людям, которым он был чем-то обязан, — качество, которое было в высшей степени свойственно этому гению. Наиболее заметно это в его мемуарной книге «Праздник, который всегда с тобой» (см. ехидную главку «Мисс Стайн поучает»). И все же, отпустив саркастическое замечание о том, как мисс Стайн восхищалась бархатными темными глазами Шервуда Андерсона, Хемингуэй признается: «Меня не интересовали его прекрасные итальянские глаза, большие и бархатные, но мне очень нравились некоторые его рассказы. Они были написаны просто, а иногда превосходно, и он знал людей, о которых писал, и очень их любил». Так что в конечном итоге Хемингуэй все же не может не признать литературных достижений Андерсона.
АМ Так ли «плохи» романы Андерсона по сравнению с его рассказами, как это представлялось Хемингуэю? Как к ним сегодня относятся в Америке, в Европе, у нас?
ОП Это укоренившееся мнение, точнее, даже стереотип — Андерсон прекрасен как новеллист, мастер короткой формы, но неудачливый романист. Как и во всяком стереотипе в нем есть доля правды — пресловутая «свободная форма» оказалась менее выигрышной в романном варианте и лучше смотрится в коротком варианте. Надо признать, однако, что как минимум один роман стал безусловным триумфом Андерсона в крупной форме — «Темный смех». Сегодня романы Андерсона признаны важной частью его наследия. Что же касается русских переводов — в постсоветское время не так много добавилось, как могло бы, с 1930-х, когда Андерсона у нас активно переводили. Характерный пример — ленинградское издательство «Наука» в 2000 выпустила роман «В ногу!» (англ. Marching Men) в старом переводе Г. Волосова, отредактированный и дополненный Е. М. Салмановой. Есть старый перевод автобиографической книги «История рассказчика». Вот наконец вышел роман «Свадьба за свадьбой».
АМ Роман «От свадьбы к свадьбе» (его еще переводят как «Множество свадеб» или «Много свадеб») — четвертая книга Шервуда Андерсона, написанная им в 1923 году. Скажите, пожалуйста, какое место в творчестве писателя занимает это его произведение?
ОП Это роман для самого Андерсона был важен — как обобщение, осмысление и апология его личного опыта. Для читателя, хорошо знакомого с творчеством этого писателя, «Свадьбы» читаются как «генеральная репетиция» «Темного смеха».
АМ Скотт Фицджеральд назвал роман «От свадьбы к свадьбе» «откровенно антиобщественным»: «Если бы его герой просто отвергал принятую в обществе моногамию, это было бы не более чем пропаганда. На самом деле роман не столько оправдывает поведение героя, сколько показывает в новом и совершенно необычайном свете отношения между мужчиной и женщиной». Мы сегодня эту андерсоновскую «антиобщественность» уже не чувствуем, мы уже прошли и через «Секс в большом городе» и через «Калифорникейшн», нас этим не удивишь. Почему тогда этот роман и по сей день кажется таким звенящим, таким молодым, открывающим новое, никем еще непознанное?
ОП Этот роман Андерсона — одновременно и свидетельство его глубокого увлечения фрейдизмом, и характерное явление в духе первой сексуальной революции, разворачивавшейся на Западе во время и особенно сразу после Первой мировой. Легализация разводов, расцвет «спортинг лайф» (индустрии развлечений), новая мода (короткие юбки, женские брюки), «негритянские» танцы, джаз, сюрреализм и проч. и проч. — все это звенья одной цепи. И война сыграла здесь немалую роль: смерть, которая смотрела в лицо солдатам и офицерами на полях Первой мировой, обостряла жажду жизни, жажду наслаждений и острых впечатлений. Как не раз отмечалось исследователями, в культуре идет процесс снятия табу на сексуальность и возникает табу на упоминание смерти (это последнее табу неодобрительно отмечал Хемингуэй — «беспомощность художника перед лицом смерти»). В Америке сексуальная революция носила особенно драматичный характер — в силу пуританских и викторианских традиций, доминирования «традиции благопристойности» и активности блюстителей общественной морали, например, Общества по искоренению порока. Андерсон с романом «Свадьбы» и другими своими «аморальными книгами», стоит в длинном ряду «ниспровергателей», от передовых южных дам, вроде Кейт Шопен, до Хемингуэя и «потерянных» и скандалиста Генри Миллера.
АМ Как вам кажется, в герое книги Джоне Уэбстере много от самого Шервуда Андерсона? Он ведь сам женился много раз… Вообще насколько автобиографичен этот его роман?
ОП Это безусловно роман, во многом основанный на автобиографическом материале. Уэбстер может считаться alter ego автора, и дело тут и в четырех женитьбах писателя, и в тех чертах сходства между характером героя и личностью его создателя, которые сразу были отмечены критиками. Это и возраст — герою 37 или 38 лет, как самому Андерсону, когда тот расставался со своей первой женой Корнелией Пратт Лейн, матерью троих его детей. Это и социальное положение: и герой романа, и его автор — жители маленького городка на Среднем Западе, занимаются мелким бизнесом, живут как скромные, добропорядочные обыватели. Это и «болезнь, которую чувствует в своем теле» Уэбстер перед распадом семьи — как известно, разрыву с Корнелией и уходу из дома предшествовал у Андерсона приступ «нервной болезни» (nervous breakdown). И таких автобиографических перекличек в романе можно отыскать множество. Однако это все же роман, а не исповедь и не мемуары, и он не воспроизводит те события, которые происходили в жизни самого Андерсона, хотя и может считаться, в числе прочего, актом «самотерапии» — попыткой разобраться в своем опыте, чувствах, импульсах, переживаниях. Творчество как терапия — это было вполне в духе эпохи: так писались первый роман Г. Стайн «Quod erat demostrandum» и ее повесть «Меланкта», поэма Элиота «Бесплодная земля» (1922), романы супругов о своем браке, представляющие две точки зрения на семейную драму, — «Вели мне жить» Х.Д. (Хильды Дулитл) и «Смерть героя» Ричарда Олдингтона, «Ночь нежна» Ф. С. Фицджеральда и «Оставьте мне вальс» Зельды Сейр-Фицджеральд.
АМ С какими произведениями Шервуда Андерсона вы бы непременно посоветовали познакомиться постоянным читателям Лабиринта?
ОП «Темный смех» (для тех, кто может его прочесть в оригинале), «История рассказчика», «Уайнсбург, Огайо», «Кони и люди», «Торжество яйца». Андерсон — прекрасное чтение для тех, кто хочет научиться читать на английском, благодаря простоте синтаксиса и лаконизму — характерным чертам стиля Андерсона.
АМ Благодарю вас за очень интересную беседу!
ОП И я вас благодарю.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
