Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
О книге Мюриэл Спарк: «Кенсингтон, как давно это было»
Ох уж эти женщины!..
Одному из героев знаменитого бабелевского рассказа «Улица Данте» — Жану Бьеналю, торговцу подержанными авто и главному сотрясателю стен отеля «Дантон» — принадлежат слова, которые невозможно оспорить: «— Mon vieux, за тысячу лет нашей истории мы сделали женщину, обед и книгу…». Сделали ли англичане, многовековые соперники французов не только по метанию ядер и отсечению аристократических голов, из женщины женщину — сказать трудно, зато, заядлые книгочеи не дадут соврать, англичане научили женщин писать совершенно волшебные книги. Когда это у них за Ла-Маншем началось? Кто знает? Может, с Мэри Сидни — сестры первого поэта Англии Филипа Сидни? А может, с его единственной дочери Элизабет Сидни, супруги Пятого графа Ретланда, которая, по мнению некоторых историков литературы, прячется за маской «великого барда» Вильяма Шекспира вместе со своим странным мужем и еще несколькими поэтами елизаветинской поры, среди которых такие, как Джон Донн и Бен Джонсон?..
Но может, все началось позже — с «Гордости и предубеждения» Джейн Остин, или с «Франкенштейна» Мери Шелли, или «Грозового перевала» Эмили Бронте. Ну, а дальше только пальцы успевай загибать — Вирджиния Вульф, Агата Кристи, Барбара Пим, Дафна Дю Морье, Айрис Мердок, Маргарет Дрэббл и, конечно, Мюриэл Спарк.
Мюриэл Спарк родилась в 1918 году в Эдинбурге, в семье инженера Бернарда Камберга и Сары Элизабет Мод (урожденной Уэззелл). Ее отец был литовским евреем (до 1918 года Литва входила в состав Российской Империи), а мать — англичанкой протестантского вероисповедания. Образование Мюриэл получила в эдинбургской женской школе Джеймса Гиллеспи. Провела несколько лет в Южной Родезии (ныне Зимбабве), вышла там замуж за Сиднея Освальда Спарка. Через несколько лет брак их распался, и Мюриэл вернулась в Англию, где поступила на работу в разведывательный отдел Министерства иностранных дел.
Времена не выбирают
Свой путь в большую литературу Мюриэл Сара (Кэмберг) Спарк начала в качестве литературного критика, опубликовав несколько биографий британских литераторов XIX века, в частности — «Дитя света: переоценка Мэри Шелли» и «Эмили Бронте: ее жизнь и творчество». Первым опытом Спарк в художественной прозе стал рождественский рассказ «Серафим и Замбези» («The Seraph and the Zambezi»). Опубликованный лондонским журналом «Observer», «Серафим и Замбези» получил конкурсную награду и привлек внимание критики необычной разработкой рождественской темы.
Большую роль в жизни писательницы той поры, переживавшей острый кризис веры, сыграли Грэм Грин (оказывал Спарк и финансовую поддержку) и Ивлин Во.
Следует также отметить еще один немаловажный для нас факт — начало творческого пути Мюриэл Спарк пришлось на момент очередного обновления и взлета британской литературы — конец пятидесятых, начало шестидесятых годов, когда внимание интеллектуалов-островитян было приковано к группе молодых прозаиков и драматургов, вошедших в мировую литературу под объединяющим их названием «рассерженные молодые люди» («Angry young men»). Среди «рассерженных» были такие известные личности, как Джон Осборн, Джон Брэйн, Джон Уэйн, Алан Силлитоу, Колин Уилсон и Кингсли Эмис или Эмис-старший. (Последнему недовольство британским истэблишментом и вообще «разлагающейся» страной не помешало впоследствии обзавестись титулом «сэр»). Это его «только что вышедший», но уже успевший наделать шума роман «Счастливчик Джим» вспоминает на званом вечере у супругов Тули миссис Хокинз — героиня романа Мюриэл Спарк «Кенсингтон, как давно это было» и, в какой-то степени, аlter ego автора.
Британские литературные критики обратили внимание на прозу Мюриэл Спарк сразу же после выхода ее романа «Утешители» («The Comforters»), опубликованного в 1957 году. А первый большой успех пришел к ней через два года после выхода в свет «Пляски смерти» («Memento mori»). Еще через два года, в 1961-м Спарк опубликовала роман, ставший, по общему мнению, ее шедевром — «Мисс Джин Броуди в расцвете лет» («The Prime of Miss Jean Brodie»). Во второй половине 1960-х годов по нему была поставлена ставшая известной пьеса, затем — знаменитый фильм с участием Мэгги Смит (1969) и, наконец, — шестисерийный телефильм, имевший уже международный успех.
С 1963 года Спарк уже состояла в Королевском литературном обществе, в 1967 году была награждена орденом Британской империи, в 1993-м — возведена в рыцарское достоинство. Однако еще в 1963 году она переезжает в Нью-Йорк, а после четырех лет жизни в США обосновывается в Италии.
В 1993 году, в возрасте семидесяти пяти лет, Спарк напишет автобиографию («Curriculum Vitae») — для того, «чтобы исправить допущенные критиками ошибки и неточности», а также собрать воедино факты, касающиеся ее жизни и творчества. В автобиографии писательница расскажет о первых тридцати девяти годах своей жизни — вплоть до опубликования ее первого романа «Утешители».
Умерла Мюриэл Спарк во Флоренции и была похоронена в городке Чивителла-делла-Кьяна, где провела последние тридцать девять лет своей жизни.
Именно в Италии, в Тоскане, «в одном ресторанчике, сооруженном внутри восстановленного средневекового замка, славного тем, что однажды в нем ночевал Данте» («Кенсингтон, как давно это было»), и начинается путешествие в прошлое, в Кенсингтон Агнес Хокинз образца середины пятидесятых, куда мы отправляемся вслед за героями книги Мюриэл Спарк.
Искусство писать аннотации
Всякий, кто поработал в издательстве, и на чью долю выпало написать хотя бы с десяток аннотаций, не может не согласиться с тем, что писать их — великое искусство. И дело даже не только в том, что в дюжине строк — хорошо, если в дюжине — надо в сжатой форме рассказать о книге если не все, то почти все. Возможно ли это? Нет, конечно. И все это прекрасно знают, как и то, что без аннотации — нет книги.
Маленький секрет: если автор жив, на лице у него горит матрешечный румянец, взгляд устремлен в сторону Букеровской премии, а норов пока что еще покладист и легко уживается с очевидным талантом, представить книгу читателям становится его задачей. Теневая сторона секрета состоит в том, что не каждый талантливый автор — будь он букероносец и трижды душка — с этой задачей справится. Поэтому чаще всего аннотацию, разросшуюся до двух тысяч знаков с пробелами, а то и больше, подхватывает выпускающий редактор — хорошо, если такой, каким была героиня романа «Кенсингтон, как давно это было» миссис Хокинз (бесконечной жизни ей в мировой литературе!).
Ну, а если автор — классик, и давно почил в бозе? Как быть в этом случае? Не обратишься же с просьбой в звездную россыпь Млечного пути.
Так вот аннотация издательства «Текст» к роману «Кенсингтон, как давно это было», хоть и перевалила за дюжину строк, написана безукоризненно — миссис Хокинз ее бы одобрила. Но и она, к сожалению, не передает всего, чего заслуживает книга Мюриэл Спарк.
Мы сталкиваемся здесь с по-настоящему большой прозой. Большой — разумеется, не по объему. Объем романа как раз невелик — условных 9,75 печатных листов. Это одна из причин, по которым книга читается не просто легко, но на одном дыхании. В наши дни, когда речь заходит об утонченном художественном произведении, это уже само по себе редкость великая. Мы уже как-то подзабыли, что и серьезные книги могут быть превосходным и, к тому же, изысканным развлечением.
Все начинается с названия
Однажды после чтения в Гарвардском университете студенты спросили у Мюриель Спарк, с чего, как правило, она начинает работу над своим новым романом. «Обычно я начинаю с названия», — ответила она. Тишина, заполнившая аудиторию, свидетельствовала о том, что ее словам не очень-то верят, так что писательнице пришлось заверить своих слушателей, что она говорит сущую правду, и что для нее выбор названия, — это, скорее, процесс поэтический, нежели рациональный. Достаточно просто перечислить заглавия нескольких из двадцати двух (!) написанных Мюриель Спарк книг, чтобы самим удостовериться в том, какую важную роль для писательницы играет название: «Умышленное промедление», «Передел», «Баллада о предместье», «Мисс Джин Броуди в расцвете лет», «Реальность и мечты»…
Только вот восемнадцатый по счету роман Спарк организован таким образом, что название становится не только его началом, но и концом — «мой конец — мое начало». Он и заканчивается словами: «Кенсингтон, как давно это было».
Кенсингтон, как это было
Сейчас каждый путеводитель сообщит вам, что Кенсингтон — один из самых престижных районов Лондона, элитный и респектабельный. История его неразрывно связана с английской королевой Викторией и ее супругом Альбертом. Именно здесь в Кенсингтонском дворце, являющемся сегодня одной из главных достопримечательностей Лондона, в 1837 году молодая принцесса получила статус королевы. Здесь же вместе со своим мужем она проводила большую часть времени.
Но в послевоенные годы Лондон жил трудно, и Кенсингтон с Челси еще не так уж сильно отличались от других районов британской столицы. «Был тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Я жила в меблирашках в высоком доме по Саунт-Кенсингтону» — вспоминает Миссис Хокинз.
Обшарпанные стены домов, воронки после немецких бомбежек, отсутствие газа, горячей воды, общие сортиры… И до середины шестидесятых — без особых изменений. Так что, можно сказать, Миссис Хокинз здорово повезло и с жильем, и с домовладелицей-ирландкой — очаровательной Милли Сандерс, которая умеет и жить, и рассказать, как ей живется. Впрочем, о том, как получается жить у других, она рассказывает с не меньшим вдохновением, одним словом, «Милли есть Милли», ею можно только восторгаться.
В доме у станции метро «Саунт-Кенсингтон» чистенькие комнатки — не дай бог назвать их вслух «меблирашками», знаете, как Милли рассердится — не очень много жильцов, и даже телефон имеется. (Он еще сыграет определенную роль в сюжете романа.)
«В чердачной комнате со скошенным потолком жила я. Здесь были изначально установлены плита и раковина, потом уже в уголку притулился душ, и у самой застрехи был низкий, глубокий чулан». («Кенсингтон, как давно это было»).
На том же этаже вместе с героиней романа живут юная Изабелл (она хорошенькая, но у нее ветер в голове, работает секретарем и вот-вот залетит, не суть, от кого именно) и студент-медик Уильям Тодд, выдававший свое присутствие дома посредством радио, настроенного на волну классической музыки. О, музыка-музыка, как все-таки важно вовремя увести женщину в сад и, вальсируя с ней, показать ей на звезды… Но давайте избегать курсива и восклицательных знаков, как советовала замечательный редактор — миссис Хокинз. (Mrs Hawkins, this is for you).
Вообще, что может быть лучше, чем начать роман с некой пульсирующей, до предела сжатой точки, именуемой домом, удобно расположившись на любом из его этажей, и сопровождая характеристики жильцов мягким и тонким английским юмором. Вот, к примеру, Ванда, портниха, все смотрит и смотрит в окно, потому что видит шпионов буквально на каждом углу. «Шпионы из бакалеи преследуют ее по пятам. Правительственные шпионы, частные детективы». То ли дело Миссис Хокинз! Литература — вот ее призвание.
Когда работа волк, и от нее хоть в лес беги
Миссис Хокинз, можно сказать, вся в издательской деятельности, но вот незадача — издательство Оллсуотера и Йорка, больше известное как издательство Оллсуотера, преодолев тяготы военного времени, как то: дефицит бумаги, нехватка типографий, отсутствие транспорта для доставки и распространения напечатанных книг, — доживает последние дни. Тому причиной Мартин Йорк — один из соучредителей, директор издательства и тот еще прохиндей. Может подпись подделать на документах, утащить охапками рукописи своих друзей, принять на службу «литературных консультантов» — «юнцов из хороших семей, но с плохими мозгами, за которых хлопотали отцы», а им, между прочим, жалованье подавай. Им жалованье, а Миссис Хокинз — читай все рукописи подряд вместо того, чтобы сверять гранки готовых к печати книг, которые она придирчиво вылизывала, выверяла каждое словечко, каждую фразу и абзац, да объясняй авторам, почему без конца отодвигаются сроки выхода их книг. Того мало, Мартин Йорк любит вызывать ее к себе, чаще всего ближе к концу рабочего дня: «— Хересу? Виски?», чтобы рассказать миссис Хокинз о своих армейских подвигах. Но и это не все.
«…куда опасней для гибнущей фирмы были втируши, вымогавшие у Мартина Йорка согласия на издание их кошмарных книг».
Одним из стаи этих «втируш» и был Гектор Бартлет. Ему было глубоко наплевать, что издательство Оллсуотера идет ко дну, главное — успеть выпустить свою книгу. В отличие от других, он пока что еще не знает, где застать мистера Йорка вечером после работы, от шести до девяти, чтобы за рюмочкой чего-нибудь рассказать ему о своем новом гениальном произведении. У миссис Хокинз Бартлет проходит под кодовым именем Pisseur de copie — кто-то из французских символистов на исходе позапрошлого века покрыл этим прозвищем продажных писак. Бартлет повсюду подкарауливает миссис Хокинз, просит, чтобы она лично представила его Мартину Йорку.
Чуть ли не каждое утро он как бы случайно подлавливает миссис Хокинз в Грин-парке, неподалеку от работы. И вот однажды, в одно из свежих июньских утр, Гектор Бартлет останавливает ее в очередной раз. Настроение у миссис Хокинз, как на зло, романтическое, когда такое настроение, повстречать Бартлета на своем пути — удовольствие ниже среднего.
«Сама не знаю, что на меня нашло, но тут я возьми и скажи, не про себя, как обычно, а вслух:
— Pisseur de copie!
— Что, простите, миссис Хокинз? — Перепуг у него на лице сменился недоумением, и в конце концов он решил не верить своим ушам. Не для того он меня подстерегал, не для скучных разборок, и с кислым смешком он нашелся:
— Прекрасное утро!»
Для кого-то, да — «прекрасное», а для романиста — без определений, просто завязка истории. И тут очень важно, удачно ли подобран персонаж. Достаточно ли того, что у Бартлета нет постоянной работы, что он пробавляется рецензиями на невнятные книжки для захолустных газет, что живет, чем придется, и, в основном, за счет писательницы Эммы Лой. И тут Спарк все рассчитала точно. Там, где демонизма писающего прозой Барлета для развития сюжета окажется недостаточно, на помощь будет приходить Эмма Лой.
Кто такая Эмма Лой
В даровитости и мастерстве ей не откажешь. Она даже успела прославиться. Потому-то Гектор Бартлет с некоторых пор и волочится за нею хвостом повсюду. И все вокруг недоумевают, зачем он ей нужен, ведь из него писатель никакой. К чему ей забрасывать творениями Бартлета издательства и журналы, заинтересованные в ее собственных книгах? Она знакомит Бартлета со всеми влиятельными людьми, «но те только диву давались, и никто палец о палец ради него не ударил». И хоть миссис Хокинз с Эммой Лой знакома довольно давно, но и она не скажет точно, с чего той взбрело в голову опекать Гектора Бартлета.
Впрочем, кое-какое объяснение она все же находит: возможно, ей Эмме Лой льстит постоянное внимание мужчины, который чуть ли не на десять лет ее моложе. Взгляд в туманное будущее героини, от лица которой ведется повествование, длиною в тридцать лет — у романиста Спарк на это право есть — подтверждает эту догадку: «Потом уже, когда ей стало трудно совмещать свою мировую известность, нового настоящего мужчину и Pissur’а в придачу, она от него отвертелась. Но это дорого ей обошлось».
В то злосчастное июньское утро, которое Бартлет посчитал «прекрасным», он потому-то и отправился на охоту за миссис Хокинз, что Эмма Лой позволила ему переделать свой роман в киносценарий. Но миссис Хокинз знать этого не могла. Не могла она знать и того, как воспримет случившееся Эмма Лой. Правда, у нее была возможность извиниться перед Pissur’ом, а значит, и перед Эммой Лой, но миссис Хокинз не из тех, кто идет на попятную. Ровно в полдень, по обыкновению, она прочтет католическую молитву «Ангелиус» и останется при своем мнении, а вот издательство из-за оскорбления близкого друга Эммы Лой ей все-таки придется покинуть.
«Я вам пришлю то, что мы задолжали», — пообещал Мартин Йорк дрожащим голосом.
Конечно же, ничего не прислал. Более того, еще и угодил в тюрьму. Его судили за подделку банковских документов и попытку ввести в заблуждение кредиторов. И все газеты кричали об этом процессе. А Гектор Бартлет строчил одну за другой злорадные, пакостные статейки про Мартина Йорка, «загроможденные гнусными россказнями о якобы близком ему человеке».
Между «отпуском» и новой работой
У миссис Хокинз оставались кое-какие сбережения, и она не стала сразу подыскивать себе работу. Несколько месяцев просто проваландалась. В ожидании новой службы считала, что она как бы в отпуске. Покрасила свою комнату, повесила новые шторы. Пристрастилась к долгим пешим прогулкам, открывая для себя Лондон, недоступный для офисных служащих. К тому же, ей надо похудеть, а для этого мало есть только половину того, что на тарелке. Она молодая вдова, вон, как на нее засматривается сосед-медик Уильям… Мало ли что, в конце концов, она же не всю свою жизнь была миссис Хокинз, и если повезет, может еще взять новую фамилию.
Бывшие сотрудники издательства Оллсуотера тоже не дают ей скучать, периодически названивают, рассказывают о себе, о поисках новой работы. И все хотят трудиться исключительно в издательствах. Секретарша Кэти — потому что, когда достигаешь такого уровня, не хочется опускаться. Сортировщику и упаковщику книг Патрику — потому что он сам пишет прозу. А однажды даже позвонила Эмма Лой и сообщила, что она зла на нее не держит — правда, сделала это в довольно страной форме, так что миссис Хокинз даже пришлось прибегнуть к обману: «Ой, что-то на плите выкипает!».
Немного детектива
В этот непростой для жизни Миссис Хокинз момент мы начинаем понимать, что роман еще и с детективной начинкой.
Соседке миссис Хокинз, польской портнихе Ванде продолжают приходить анонимные письма с угрозами. Совсем извелась бедняжка. Ее успокаивают всем домом — все напрасно. И словно писем портнихе мало, кто-то начинает звонить и требовать к телефону миссис Ванду Подолак. Ванда истошно вопит. Дом просыпается. На кухне у хозяйки Милли собираются все, каждый выдвигает свою гипотезу, кто мог бы быть губителем портнихи. Ясно, что это человек со стороны, а не сосед (уже хорошо, попробуй-ка полтора месяца прожить с мыслью, что кто-то из соседей конченый подлец). «Да если бы даже я все уже знала — это никак не повлияло бы на мое чувство облегчения: подлец не из нас, не из нас». Кое-как Ванду удается утихомирить, отправить на ложе с блокнотиком в руках, чтобы записывать все детали, касающиеся анонимного преследователя. Но разве Ванда в таком состоянии способна трезво анализировать происходящее?
Посочувствовали немного и… дом зажил своей обычной жизнью. Не станут же все только и делать, что следить, уменьшилось ли число клиентов у Ванды, или кто из них больше похож на анонима-губителя.
Правда, миссис Хокинз в часы бессонницы задумывалась о Ванде: ей все больше казалось, что не в таком уж она неведении относительно своего врага, как может показаться со стороны.
Жизнь продолжается
Работу миссис Хокинз нашла через Кэйт, окружную сестру милосердия. Она устроилась на службу в крупнейшее издательство страны «Макинтош и Тули» после собеседования (в книге — «интервью») — им требовался редактор. Издательство это настолько английское, настолько аристократичное, что чай здесь пьют из тонкого фарфора, а секретаря зовут Абигейл де Мордель-Бром-Бильяр. Что не мешает главе издательства Джону Тули увлекаться метафизикой и требовать составление гороскопа на каждого подчиненного. И еще: издательство подбирало себе работников таким образом, чтобы в них было «что-то не так». Таков был их стиль. Какими только дефектами не обладали здесь ведущие сотрудники. Даже сам Джон Тули являл оправдание избранной им стратегии — он увлекался радионикой, была такая лженаука. А его секретарь Абигейл де Мордель-Бром-Бильяр слыла лучшим радионикооператором. Легко справляется с довольно странным устройством, именуемом «боксом» — ему еще предстоит сыграть в романе свою зловещую роль. Как он окажется в доме № 14 по Саунт-Кенсингтону, в комнате портнихи Ванды? Кто его туда принес?
И много других вопросов останется. Возможно ли по образчику крови или волос воздействовать на пациента на расстоянии, причем без его ведома? С чего вдруг Ванда решила, что миссис Хокинз начала терять в весе именно из-за этого дурацкого «бокса»? Что стало последней каплей ее терпения, после чего она приняла решение пойти и утопиться в Риджентс-канале? Это она, настоящая католичка. Конечно, бывали у Ванды странности, но о самоубийстве она даже не заикалась. И главное — если бы миссис Хоккиз не откликнулась на приглашение Эммы Лой, если бы покинула богемный «Гроссвенор-хауз» хотя бы чуточку раньше, успела бы она остановить самоубийство, вместо того, чтобы сидеть и рассуждать о Гекторе Бартлете?
Любовь решает все
Причем несчастная любовь — не исключение. Может, и прав сосед-медик Уильям: «Мотивы самоубийства бывают пустяшные», но случай с Вандой — точно не из таких. Ванду довели до погибели. И тот, кто это сделал, не гнушался никакими средствами давления, включая запугивание, секс, любовные клятвы, угрозы разоблачения…
«Рассказ Эммы Лой и моя собственная новая любовь открыли мне глаза. Вдруг я поняла, что влюбленные, те, у кого роман, склонны больше, чем все остальные, прозревать в окружающих приметы любви».
Конечно, можно было бы обратиться в полицию с печальной повестью о последней любви, газетными вырезками и прядями волос, но что бы это дало? Кто заступился бы за бедную польскую эмигрантку? А вот у него, губителя, заступники бы нашлись. В том числе и за водами Атлантического океана.
В Тоскане
Много воды утечет, прежде чем тридцать лет спустя, в Тоскане, наша героиня вновь встретит его. Случайно. Но разве Мюриэл Спарк не дала понять всем своим романом, что не бывает случайных встреч, что вообще в жизни ничего случайного не бывает? «Тощий, серолиций, с остатним белым пухом на голове, это был — а сколько воды утекло! — это был, конечно и безусловно он — Гектор Бартлет».
Он зайдется истерическим смехом. А она, слово в слово, повторит то, что сказала ему когда-то, тридцать лет тому назад, пересекая «Грин-парк».
«— Pisseur de copie!»
И ее слова станут местью за Ванду и последней платой за Кенсингтон. Все-таки, как давно это было.
После прочтения. Интервью с переводчиком |
Чем интересней и значительней книга, тем больше вопросов остается после ее прочтения. Роман Мюриэл Спарк «Кенсингтон, как давно это было» — не исключение. Мы попросили переводчика романа Елену Суриц ответить на некоторые из них.
Афанасий Мамедов Елена Александровна, у вас большой переводческий стаж за плечами. Вы открыли для русскоязычных читателей произведения Джейн Остин, Мэри Шелли, Вальтера Скотта, Шарлотту Бронте, Эдгара Аллана По, Вирджинию Вулф, Ульяма Батлера Йейтса, Сэмюэля Беккета, Джона Стейнбека, Трумена Капоте, Бернарда Маламуда, Сола Беллоу и других авторов. Скажите, пожалуйста, вам доводилось раньше переводить Мюриэл Спарк?
Елена Суриц Кроме «Кенсингтона, как давно это было», я перевела романы Мюриэл Спарк «Не беспокоить», «Пир» и несколько ее рассказов для сборника.
АМ Переводить на русский язык роман «Кенсингтон, как давно это было» вам предложило издательство «Текст», или вы прочли книгу, она вам понравилась, и вы предложили ее «Тексту» сами?
ЕС Нет, предложений от «Текста» не было. Сейчас я уже точно не помню, но, по-моему, сначала я сама предложила журналу «Иностранная литература» перевести для них «Кенсингтон, как давно это было». Но, может быть, последовательность событий была иной, и изначально это был выбор «Иностранки».
АМ В романе «Кенсингтон, как давно это было» много воздуха, он легко читается, у него молодой звонкий голос, и при этом какая-то светлая грусть о безвозвратно ушедшем прошлом наполняет его. Я бы сказал, что книга написана умной, тонкой женщиной, но при этом сохраняет все лучшие черты «мужской» прозы…
ЕС Вы хотите сказать, что «мужская» проза лучше «женской»?
АМ Нет, я хочу сказать, что у «мужской» прозы есть многовековые достижения и собственные определенные черты…
ЕС …И все равно, мне кажется, не стоит делить прозу на «мужскую» и «женскую».
АМ Ознакомившись с несколькими критическими статьями о романе, написанными почему-то, по большей части, американскими рецензентами, я понял, что лапидарность, образность, психологичность, изобретательность писательских приемов — все это в принципе присуще прозе Мюриэл Спарк. Легко ли вам дался перевод этой ее книги?
ЕС Я бы сказала, что легко, если бы все переводы не давались мне трудно. Перевод этой книги был не легче и не труднее других.
АМ Кто еще переводил у нас Мюриэл Спарк, и что вы можете сказать о качестве других переводов ее произведений на русский язык?
ЕС Мало кого в России переводили в таком объеме, как ее. Мне нравятся переводы Владимира Муравьева, Владимира Скороденко, Екатерины Коротковой (Гроссман)…
АМ Я совсем недавно прочел «Теплицу над Истин-Ривер» Мюриэл Спарк в переводе Владимира Скороденко и должен сказать, что и этот роман меня впечатлил. Хотя читать его потяжелее, да и история там драматичней кенсингтонской. Но главное — и в русскоязычной версии Владимира Скороденко Мюриэл Спарк узнаваема с первых же строк.
ЕС Есть у нее свое лицо, свой стиль…
АМ Сейчас в профессиональной переводческой среде много спорят по поводу перепереводов: нужны они или нет? На чьей вы стороне в этом затянувшемся споре?
ЕС Если новый перевод лучше предыдущего — тогда я «за», но когда новоиспеченный перевод очевидно хуже старого, то преимущество его «новизны» кажется мне совершенно неубедительным, и тогда я, разумеется, против.
АМ Мюриэл Спарк вошла в английскую литературу в конце 1950-х, можно сказать, в эпоху ее активного обновления, и одновременно с так называемыми «рассерженными молодыми людьми»…
ЕС Мне кажется, что про этих «рассерженных молодых людей» все уже давно позабыли. А если кто-то и помнит, так только литературоведы.
АМ Ну, положим, Эмиса-старшего вряд ли забыли, да и Джона Брэйна, наверное, еще помнят, уж больно знаковые для британской литературы фигуры. Но я сейчас о другом. Хочу спросить у вас: многообразие творческих подходов, обилие ярких имен, впоследствии снискавших себе славу, — все это каким-то образом сказалось на творчестве Спарк, на ее писательской позиции?
ЕС Нет, ведь на нее практически сразу обратили внимание, Мюриэл Спарк с первых своих публикаций понравилась и критикам, и читателям. И она никогда не входила ни в какие писательские группировки, была просто сама по себе. И этого оказалось достаточно, чтобы стать признанным классиком английской литературы.
АМ Как вам кажется, какое место в творчестве Мюриэл Спарк занимает роман «Кенсингтон, как давно это было»?
ЕС Я не считаю, что этот роман стоит как-то особняком в ее творчестве. Он отчасти похож на другие ее книги, в которых сочетается остроумие с грустью и жестокость с добротой.
АМ В вашем переводе название романа обыгрывается и полностью повторяет его последнюю строчку — «Кенсингтон, как давно это было». В оригинале тоже так?
ЕС Нет, не совсем так. В оригинальном тексте обыгрывается крик Ванды. Если вы помните, перед тем как прыгнуть с моста, она вскрикивает.
АМ Да, хотя она и до того вскрикивала неоднократно… Я имел ввиду, что вы не переводите дословно авторское название, а предлагаете свое.
ЕС Мне кажется, не стоит придавать названию большое значение, к тому же я не считаю его своей находкой. Идея назвать роман «Кенсингтон, как давно это было» пришла Ларисе Николаевне Васильевой, заведующей отделом художественной литературы «Иностранки», она мне его подсказала. За что ей огромное спасибо. Знаете, это действительно целое дело — пока найдешь подходящее название…
АМ Много ли осталось непереведенных на русский язык произведений Мюриэл Спарк?
ЕС Кажется, всего несколько. У нас ее очень любят, да и не только у нас.
АМ Вы намерены перевести эти произведения в дальнейшем? Вообще вы привязываетесь к авторам, которых переводите?
ЕС Вообще-то, конечно, привязываюсь. Знаете, есть в творчестве Спарк какой-то секрет, благодаря которому испытываешь влечение к ее произведениям. Но я не думаю, что буду еще ее переводить.
АМ А над чем вы работаете сейчас, если не секрет?
ЕС Я перевожу книгу британской писательницы Берил Бейнбридж. Правда, она известна в Великобритании, а вот у нас не столь популярна, как Мюриэл Спарк. Я уже переводила раньше несколько ее романов.
АМ Могли бы их перечислить?
ЕС «Апология Уотсона», «Согласно Куини», «Мастер Джорджи», «Грандиозное приключение».
АМ Спасибо за беседу. Хотел бы пожелать вам еще много прекрасных переводов!
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
