Недавно серия «Билингва» издательства «Текст» пополнилась еще одним сборником стихотворений. На этот раз изданы стихи Макса Жакоба. О его поэзии и работе над книгой рассказывает составитель сборника, переводчик, лауреат премии имени Мориса Ваксмахера Алла Смирнова.
Мое знакомство с Максом Жакобом состоялось очень давно, еще подростком я прочитала книгу французского композитора Франсиса Пуленка «Я и мои друзья», в которой он писал про жизнь на Монмарте в «Бэль эпок». Среди всех его друзей Жакоб мне запомнился больше всего, запомнился и очаровал: эдакий невероятно трогательный персонаж, на первый взгляд вроде бы легкомысленный и ироничный, а в действительности трагический и болезненно-чувствительный.
Я стала искать его стихи, и они, в общем, вызывали такое же двойственное ощущение: его основной герой — ангел-шут, основная тема — мистическая и бурлескная двойственность, споры между дьяволом и Богом, медитации и укоры совести. Из этих разногласий и споров рождается поэт Жакоб — «Божий паяц». Невозможно уловить, где кончается трагедия и начинается комедиантство, кривляние. Это так на него похоже: в самый волнующий, самый драматический момент медитации, молитвы — вдруг скорчить рожу, сделать кульбит перед алтарем, кувырок по пути на Голгофу. И шутовской колпак нужен для того, чтобы было дозволено говорить все, что вздумается («Божьему человеку» прощается все), а маска Арлекина — чтобы скрыть слезы.
«Masque» Жакоб — так называли его друзья. Комедия с переодеванием, маскарад — его любимое действо.
Вот Нарцисс в солдатском платье, Дафнис в золотой перкали,
Озабоченный Леандр — он в жабо и с колпаком,
Вот пастух, сюда пришедший прямо с гор каких-то, колет
На сверкающем паркете он орехи каблуком.
Аристарх, ты перепутал во дворце порядок комнат,
Ты явился при пижаме, но в туфлях на каблуке.
Герцог Риволи — закройщик при Людовике каком-то,
А Коппелия — певичка в третьесортном кабаке.
«Этот бал имел успех?
— Не у всех!
— Что за правила игры?
— Не хотите ли икры?
— Как бы съесть вот эту штучку?
— Просто наколи на спичку!»
(из поэмы «Бал-маскарад»)
Это ощущение — двойственности и постоянной смены масок — оно не только мое. В Бретани, на родине Макса Жакоба, стоит необычный памятник поэту: скульптор сделал своего персонажа двухголовым. Но для того, кто знаком с жизнью и произведениями Жакоба, подобное решение не лишено основания: один образ писателя — светский денди с моноклем, каким Жакоб представал перед всеми в период своей богемной жизни в Париже, другой — мученик с желтой звездой, таким поэт запомнился тем, кто знал его в последние годы.
Его всегда раздирали эти противоречия, и на протяжении всей жизни, и, как он предполагал, будут терзать и потом: поэт представлял, как после смерти ведут за него спор ангел и дьявол:
И когда догниет моя плоть,
Что за душу мне вложит Господь?
Но, блуждающий тот огонек,
Ты куда нас, продрогший, увлек?
Шар, спиралька, зеленый фонарь,
Ты куда отправляешься — в Рай?
Или в бездну бесовскую вниз?
Ангел мой говорил: «Это жизнь,
Это скорбь, состраданье, любовь».
Спорил дьявол: «Безумство и кровь,
Сладострастье, притворство, обман.
Он гордыней, как я, обуян».
И эта смена масок, интонаций, образов совершенно неслучайна: Жакобу не раз приходилось менять свою жизнь кардинально, начинать с чистого листа.
Он родился в Бретани, в небедной еврейской семье, но продолжать довольно прибыльное отцовское дело не захотел, уехал в Париж, где долгие годы вел богемное существование, буквально на грани нищеты, зато именно тогда он и свел знакомство с людьми, которые впоследствии станут «эмблематическими» фигурами французской культуры начала века: Аполлинер, Пикассо, Модильяни, Утрилло… И вдруг после нескольких лет разгульной, бесшабашной жизни богемы — новый поворот: на стене своей комнаты он увидел Христа, крестился и через несколько лет терзаний и сомнений оставил разгульную парижскую жизнь и перебрался в тихий городок на Луаре, знаменитый своим бенедиктинским аббатством, где получил то, к чему стремился: покой, уединение, размеренную жизнь, но не отказался ни от поэзии, ни от живописи, ни от дружбы.
В Сен-Бенуа Жакоб прожил до конца своих дней. Здесь его застали вести о войне. С самого начала он знал, что не переживет ее. «Я умру мучеником», — не раз повторял он. Он сам, не дожидаясь приказа властей, стал носить желтую звезду. Друзья предлагали спасти, увезти его, он отказался, с одной стороны, понимая, что нигде не будет в безопасности, и не желая доставлять неприятности друзьям, с другой — очевидно, уже заранее смирившись со своей участью, устав от борьбы за жизнь, устав от своего страха. Он писал: «Смерть мученика меня бы устроила вполне. Если я не умру мучеником-евреем, то умру мучеником-католиком. Все лучше, чем старческое слабоумие или собачья смерть на железной койке госпиталя. А в целом все замечательно, как говаривал некто, сорвавшись с крыши, прежде чем шлепнуться о мостовую».
Коль выбирать, в какой же стороне
Какие травы станут мне постелью,
В какой земле под бархатистой елью,
Под белым камнем лечь придется мне, —
Вот здесь, в Провансе.
В конце февраля 1944 года Макс Жакоб, выходивший из собора после мессы, был арестован, отвезен в орлеанскую тюрьму, а оттуда через несколько дней, в пересыльный лагерь Дранси под Парижем, где умер от пневмонии.
Был еще протест против механической цивилизации — тема далеко не новая во французской литературе начала века, но у Жакоба и она приобретает особое звучание: для него вторичны не только бездушная техника, но и искусство. В споре между Аполлоном и Кибелой правда всегда на стороне матери-природы: дерево, стебель, река всегда важнее и значимей, чем музыка, стихи, архитектура:
Не тронет ни собор, ни музыка, ни стих,
Но вдруг остановлюсь перед цветеньем яблонь,
Застыну у пруда — и глаз не отвести.
Впрочем, и здесь (как всегда) поэт лукавит: уж кого-кого, а его, безусловно, трогали и волновали и величественные соборы, и грустные мелодии. Но эти лукавство, недоговоренность, неуловимый комедиантский флер — все это интонации его неповторимого голоса. Мы так и не узнаем, зачем же все-таки поднимает руку «поверженный ангел» — то ли поправить галстук, то ли помолиться.
Для переводчика такой автор как Макс Жакоб — просто подарок: невероятно интересно погружаться в противоречивый, на грани самоиронии и юродства, мир этого «певца со множеством голосов», человека контрастов и в жизни, и в стихах, переставляющего своих героев, как кукольник — марионетки, когда автор жонглирует не только звуками и словами, но играет с самими литературными формами и размерами, которые меняются порой по несколько раз за стихотворение: оно начинается классическими александринами, заканчивается детской считалкой. Так что Жакоб до сих пор остается моим, пожалуй, самым любимым автором.
В оформлении материала использована картина Макса Эрнста «Pieta or Revolution by Night».
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
