Тэги
Лауреат Нобелевской премии по литературе Генрих Белль хвалил его за четкость мысли и стиля, оберегавшую его тексты от всякой смысловой небрежности. Иосиф Бродский говорил, что на каждой его странице живет поэзия. Знакомим вас с Йозефом Ротом, выдающимся австрийским писателем и одним из главных мастеров немецкой словесности XX века.
Лицо классика
Начнем с произведений, нуждающихся в представлении меньше всего. Роман «Иов» стал первым по-настоящему крупным успехом Рота. Отсылает он к Книге Иова не только названием: автор переносит библейский сюжет в современный ему мир начала XX века. Он подарил читателям не просто историю о вере, в языке которой парадоксальным образом сочетаются ясность изложения и одухотворенность, помогающая сохранить ветхозаветный пафос. «Иов» — еще и окно в мир, в котором жили восточноевропейские евреи. Рот с ним был знаком не понаслышке: он сам родился в еврейской семье на восточных окраинах Австро-Венгрии. Возможно, этот фактор поспособствовал успеху романа не меньше красоты его слога.
То же самое можно сказать и о второй книге Рота, прославившейся на весь мир. «Марш Радецкого» — роман-памятник, в который Рот вложил весь свой талант и всю тоску по двуединой австро-венгерской монархии, приказавшей долго жить почти за пятнадцать лет до его публикации. В этой семейной саге о молодом, но словно впитавшем в себя века австрийской истории дворянском роде фон Тротта, есть все: проза, достойная Гейне, масштаб и историзм литературы XIX века, злая ирония, смотревшаяся бы на своем месте в книгах Кафки. И проникновенная меланхолия, до того чистая и незамутненная, что в ней отражается целая эпоха.
Рот, малая проза и большая журналистика
Двумя произведениями творческое наследие Рота отнюдь не ограничивается. Рассказы и повести, например, он начал писать задолго до своего дебютного романа (и так и не перестал до самой смерти). Стоит отметить и его карьеру журналиста. Началась она в 1919 году, когда он устроился в австрийскую газету Der Neue Tag, в которой работали Эгон Эрвин Киш и Альфред Польгар. До прихода нацистов к власти он успел посотрудничать с немецкими изданиями и стать одним из самых высокооплачиваемых колумнистов Веймарской республики, после — много писал для немецкоязычной эмигрантской прессы. Фельетоны и путевые заметки, полемика и репортажи, остроумие и выверенный слог — вот что ждет читателей, решивших дать Роту-журналисту шанс. Жемчужиной его публицистики (во всяком случае, одной из книг, наиболее отчетливо демонстрирующих достоинства стиля Рота и его чуткий гуманизм) стал сборник эссе «Дороги еврейских скитаний», посвященный жизни восточноевропейских евреев как в родных краях, так и на Западе, куда многие из них отправлялись в поисках лучшей доли.
Налево и направо
Влияние журналистики Рота на его романы четко просматривается на примере его ранних произведений. Все они посвящены следу, оставленному на Европе Первой мировой войной и сопровождавшим ее крушением старых порядков. Дебютный роман «Паутина» (выходивший в газете и оставшийся незаконченным) был посвящен националистическому террору. В «Мятеже» образ ветерана-инвалида — призма, через которую автор показывает несправедливость мира и общества. «Отель „Савой“» и «Бегство без конца» служат зеркалом личного опыта самого Рота, успевшего побывать на войне (причем «Бегство», пожалуй, ближе всего к журналистскому стилю). «Циппер и его отец» — классический роман о вернувшемся с войны потерянном поколении, неуловимо напоминающий творчество Ремарка. «Немой пророк» рассказывает читателям о подводных камнях революционных движений. А в романе «Направо и налево» Рот мастерски запечатлел дилемму, с которой столкнулась послевоенная Германия. Выбивается из общего ряда лишь искрометная история о бюргере по фамилии Перлефтер и его чудаковатом окружении, которую, что характерно, автор так и не довел до конца.
Блаженный пропойца
Совсем другими вышли тексты тридцатых годов, написанные уже после «Марша Радецкого». Неудивительно: жизненные обстоятельства Рота сильно изменились в худшую сторону. Он не мог ухаживать за женой, у которой развилась шизофрения (почти как Мендл Зингер, герой «Иова», оставивший в родном штетле больного сына). Его книги сжигали в Германии, евреям по всей Европе угрожала катастрофа, а в родной Австрии следы рыцарственной империи Габсбургов медленно, но верно истреблял фашизм. На фоне этих невзгод хронический алкоголизм Рота окончательно вышел из-под контроля. И все же он не перестал писать. Политические мотивы из его книг не пропали — да и как бы они могли пропасть, в такое-то время? — но окончательно уступили первый план темам греха, искупления и тщетной борьбы человека за свое достоинство. Проза Рота утратила филигранность его бестселлеров, однако этот недостаток компенсировался избытком искренности и чувства.
Настойчиво напоминала о себе и его тоска по Австро-Венгрии. Особенно ярко она проявилась в самой настоящей чёрной комедии об упадке венского общества «Сказка 1002-й ночи»… и в «Склепе капуцинов», продолжении «Марша Радецкого». Из него читатели узнают, как выглядела жизнь ветви рода Тротта, успевшей застать не только Первую мировую войну, но и аншлюс. Один из его героев восклицает, что Австрия — это религия. Пожалуй, эта ёмкая фраза лучше всего описывает взгляды Рота, для которого двуединая монархия была не просто страной, где он вырос, но символом возможности высшей, наднациональной общности. Таков был этот человек-парадокс (чего только стоит сочетание его уважения к еврейским корням и увлечения католицизмом), гуманист и великий писатель.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
