В шортлист премии «Большая книга» 2022 года вошел новый роман Афанасия Мамедова «Пароход Бабелон». Александра Вансович рассказывает, почему эта книга — заметное явление в современной русской литературе.

Афанасий Мамедов уверенно заявил о себе в конце 90-х-начале 2000-х ярко прозвучавшими тогда романами «Фрау Шрам» и «Хазарский ветер», повестью «У мента была собака», получившей премию имени И. П. Белкина, и блестящими рассказами, один из которых, «Бекар», был отмечен премией имени Ю.Казакова. Затем была повесть «Киноварь, или Перезагрузка в Тунисе» (журнал «Дружба народов», 2015 год, № 10) — почти мистическая история с чертами занесенного тунисскими песками детектива, свидетельствующая о поисках автором еще не хоженых путей.

В нем читатели, без сомнения, найдут все, что так запомнилось им по первым книгам писателя — узнаваемый авторский стиль, являющийся творцом сюжета и фабулы, «русская „повестная“ манера ХХ-го века, удачно подкрепленная западным опытом потока сознания…», частые флешбеки и обнаженность чувств… В новом романе А. Мамедова ко всему этому прибавляется еще и причудливое смешение жанров, стилистические игры, смещение временных и географических пластов и, конечно же, запоминающиеся языковые эксперименты.

По сути, роман написан на нескольких «языках», один из которых совершенно новый, созданный на основе южно-русских диалектов — на нем говорят герои одной из главных линий романа «Пароход Бабелон», события которой разворачиваются во времена советско-польской войны 1919—1921 гг.

«Точно со слов чужих, с надеждою последней незрячей стукнул в щели между небом и землею выстрел, и сразу же все стихло, и бестревожно стало вокруг. И время, будто вспять тронулось, потянуло тягуче к истокам, возвращая ко всему личному, оставленному раз и навсегда, к лицам близких с берега дальнего. Мимолетный, незабвенный миг…
Взводные топтались на лошадях в ожидании приказа неподалеку от эскадронного и полкового комиссара.
— Це шо за грамматика, Ефимыч?! — Недоумевал эскадронный Кондратенко. — Ты так разумей, у меня теперяча дух — продукт фабричный, доехали меня ляхи, вона за тем бугорком всех низведу.
— А ты погоди низводить, пока судья еще не вышел. — Комиссар, вчерашний мальчишка толстогубый, плетью поднял папаху с черных бровей и воздел голову к стеклянно-хрупкому небу, прозревающему первым побегом стылых злопамятных звезд».

Новое для Мамедова, чья проза всегда была очень биографична и крепко держалась за авторское «я» — работа с большим массивом исторического прошлого, переплавленного в романную историю. Тут не только почти забытая сегодня советско-польская война, но и сталинский террор накануне 1937 года (в романе Сталин выведен под прозвищем Чопур, распространенным на Кавказе с дореволюционных времен), и предположительный антисталинский заговор с участием «демона революции» Троцкого, уже изгнанного из страны, и жизнь московской литературной богемы 1930-х годов…

Сам автор в видеообращении к читателю говорит об этом так: «„Пароход Бабелон“ — это роман в романе, состоящий из трех временных колец, у каждого из которых свой русский язык и свой устав, положенный жанру. Так что этот роман можно назвать и историческим, можно — готическим, все элементы „новой готики“ в романе присутствуют, включая и замок в имении ясновельможного пана, есть в нем и чудовищная тайна и само чудище, от которого трясет всю страну; не будет ошибкой назвать роман и семейным».

В последнем автор верен себе, и в послесловии к роману сам раскрывает нам его реальную подоплеку: прототипом главного героя книги Ефима явился дед писателя Афанасий Милькин, литературный журналист и кинодраматург, участник Гражданской войны, троцкист, репрессированный в 1937 году и погибший в сталинских лагерях.

«По словам бабушки, дед пользовался большим успехом у женщин. Причинами такого успеха она считала не его счастливую наружность, — дед был невысокого роста, переболев в Хиве цингой, остался без волос и зубов, — а исключительно галантное обхождение и фантастическое умение обольщать слабый пол словом». (Афанасий Мамедов. Пароход Бабелон. От автора)

Кстати, интересно, что повествующая о документальной подоснове романа авторская статья оказалась в конце книги, а не в начале. С одной стороны, читатель выиграл этим свободу восприятия, с другой — лишился возможности сразу считать многие скрытые смыслы.

«Вторая жизнь, последовательная смена убеждений, любовь с оглядкой на прошлое, осторожность во всем и, быть может, даже намеренная безысходность от чрезмерного, не положенного человеку знания — вот, как мне кажется, достойная судьба выжившего на войне героя. Только попробуй-ка опиши его!»

Москва, Баку, Стамбул и небольшое польское имение со странным названием Белые столбы — такая обширная у «Парохода Бабелона» географическая карта.

События в романе начинаются со смерти некоего англичанина в стамбульской гостинице через неделю после того, как Константинополь был переименован в Стамбул. Время действия обозначено, хотя точные даты автор и здесь, и далее от нас утаивает (аллюзии с «Даром» Набокова впредь будут возникать не только там, где дело касается засечек времени). Эта окутанная тайной смерть твидового аристократа быстро заводит часовой механизм романа. Наблюдающий ее со стороны Ефим Ефимович, в прошлом красный командир, а ныне — литератор и драматург, оказался в Стамбуле как один из заговорщиков, отправленный сюда для встречи с Троцким на Принцевых островах. (Кстати, тут герой повторяет известный маршрут Якова Блюмкина, хотя историки до сих пор спорят о его роли в «офицерском заговоре» против Сталина). Один из руководителей операции Соломон Новогрудский — высокопоставленный чекист, перед которым Ефим Ефимович в долгу: в свое время он помог ему вернуться в СССР.

«Ретроградный Меркурий не щадил никого. На исходе того самого дня, когда было объявлено о переименовании Константинополя в Стамбул, представитель фирмы „Эйтингон Шильд“, соратник Соломона Новогрудского и „запасной вариант“ Ефима Ефимовича на случай непредвиденных обстоятельств, был схвачен турецкой тайной полицией. Произошло это в переулках Галаты — старой еврейской части города, возле книжного магазина господина Червинского, а несколькими часами позже во втором этаже гостиницы „Ханифе“, в которой Ефим Ефимович (можно просто — Ефим или Ефимыч) остановился по наводке все того же Соломона, повесился некий молодой англичанин — тихий двойник принца Георга».

В следующих главах вместе с героем мы оказываемся в Баку, спустя шесть лет. Там, в «городе ветров», он вспоминает свою недавнюю жизнь, непростой роман с кинодивой Маргаритой Барской в Москве и начинает писать свою книгу — о молодом красном комиссаре, оказавшемся со своим отрядом в замке затерянного польского местечка, о войне и предательстве, об Учителе Джордже Ивановиче и открывшемся ему тогда пути. Главы из рукописи он читает красавице Саре на балконе дома Новогрудских — так с этой «книгой в книге» знакомимся и мы.

Бакинский дом 20/67 на Второй Параллельной — исходная точка многих произведений Афанасия Мамедова. Внимательный читатель, заглянувший в два предыдущих его романа, «Хазарский ветер» и «Фрау Шрам», и обнаруживший их пространственно-временное родство (как бы ни звали главных героев мамедовских произведений — Афик Агамалиев, Илья Новогрудский или Ефимыч), поймет, что имеет дело с трилогией, и что последний ее роман, «Пароход Бабелон» — первый по хронологии событий, а все вместе — единое целое.

«…дом 20/67 по Второй Параллельной оказался вместилищем историй, среди которых я научился находить свои. Я благодарен ему за многое, в том числе и за то, что он до сих пор их хранит». (А. Мамедов, из видеообращения к читателю)

Логично предположить, что роман, начавшийся со смерти одного персонажа, закончится гибелью другого, тем более, что вся сюжетная канва будто нацелена на то, чтобы «принести его в жертву». Но финал книги останется распахнутым, а смерть героя — ненадолго отложенной.
Ефимыч возвращается в съемную комнату, зарезервированную для него бывшей гражданской женой («ныне гражданской войной») Марой Барской и ждет того, кто его предал, в подробностях представляя себе картину будущего ареста.

«Его ноздри затрепещут. Он сорвется, глаза станут пустые, взведет курок. Приставит дуло револьвера к Ефимову виску.
Хотя дыхание у меня пресечется, и в животе все скрутится в жалкий комок, я все же найду в себе силы в некотором недоумении пожать плечами: „А чего ты, мол, хотел? Надо было меня прошлым утром винтить, тепленького еще. Но по утрам вы же не ездите“».

Так закончится бесконечный внутренний диалог главного героя с Чопуром, который он вел на протяжении всего романа.

«Он смотрел на остров посреди Каспия, и у него не возникало никакого желания вести счет бесчисленным преступлениям Чопура, чтобы когда-нибудь вместе со всей страной предъявить их ему, после чего отправить за пределы здешнего мира в черную межзвездную пустошь Вечности. Нет, сейчас у него не было никакого желания мстить. Почему-то сегодня ему было легче отказаться от самого себя, как это делали многие перед тем, как их заглатывал Чопур».

В причудливо сплетенной ткани романа будет непросто отличить исторические факты от вымысла писателя. Поэтому, прочитав авторское послесловие, нам предстоит снова разобрать и сложить мозаику романа, на сей раз уже окончательно. И очень возможно, что после этого сместятся некоторые акценты, а вместе с ними и некоторые оценки. Но суть останется неизменной — Афанасию Мамедову удалось разложить эпоху на голоса, и эти ожившие голоса еще долго не отпустят читателя.