Рои Хен — драматург, писатель и переводчик с русского, французского и английского языков. Заведует литературной частью театра «Гешер» в Тель-Авиве. Первый его роман «Чернильные кони» и сборник рассказов «Тель Авив. Холм Весны» написаны в жанре фантастического реализма. Роман «Души», второй на сегодняшний день, опубликованный в январе 2020 года, был номинирован на главную литературную премию Израиля «Сапир» и уже вышел на русском языке в переводе Сергея Гозмана в издательстве «Фантом-Пресс». Герой романа, Гриша, ведет жизнь молчаливого и замкнутого человека, живущего с мамой в эмигрантской квартире в Яфо, но на самом деле он — странник времени. Душа Гриши скитается из тела в тело, из века в век на протяжении без малого 400 лет, она обретается то в дремучем польском местечке, то в венецианском гетто, а оттуда через еврейское кладбище в Марокко и немецкий концлагерь направляется прямиком в современный Израиль, но нигде душа бедного скитальца не может найти чаемый ею покой.

Мы решили поговорить с автором книги Рои Хеном о скоростных перелетах душ, о языках, театре, невидимых невооруженным взглядом приметах жизни и даже о шляпах и халатах в период пандемийного карантина.

Афанасий Мамедов В Израиле вы известны своими «тремя шляпами», в данном случае употребляю ваше же сравнение: шляпой переводчика, шляпой драматурга и шляпой прозаика. Какая из трех пользуется наибольшим предпочтением у вас и почему?

Рои Хен Думаю, что не смог бы жить даже без одной из них. Мой характер требует смены шляп. Я не из числа тех, кто носит только одну шляпу. Как писатель я живу спокойно, лишь зная, что вообще-то я еще и драматург. Это вселяет в меня чувство безопасности, когда я вступаю на стезю прозы. К тому же, это еще и успокаивает мое эго, сбивает пафос, вводит в соответствующие рамки мои неудовлетворенные амбиции.

АМ И все это вторая шляпа…

РХ Да, но я еще переводчик, и это, как вы верно сказали, моя третья шляпа. Этими тремя шляпами я защищаюсь. Есть и вторая причина, не менее веская: таким образом я съедаю пирог жизни с разных мест.

АМ Это понятно: входить в одну и ту же дверь и выходить из нее всю свою жизнь временами бывает очень утомительно.

РХ Да, я люблю разнообразие. Драматург, которым я являюсь — кстати, не все драматурги такие — любит присутствовать на читках, работать с актерами, встречаться с публикой после спектакля, строить планы с худруком о будущем сезоне… Одним словом, это активный человек, экстраверт. Я-писатель — во всем ему противоположен, это совершенно другой человек. Он — интроверт, да что там, он почти ненавидит людей и только отписывается от них в месседжерах. Он схимник, дающий обет молчания. Более того, он настолько страдает от своих комплексов, что ему даже из комнаты не хочется выходить. А у третьего меня вообще нет проблем со своим эго. Как переводчик я почти что успешен в жизни. В общем, я слуга трех господ, мечусь между ними и стараюсь служить им профессионально. Переводить, например, я могу годами. Над «Маленькими трагедиями» Пушкина я работал десять лет. А «Бедные люди» Достоевского переводил полтора года.

АМ Что-то подсказывает мне, что не все переводчики так работают…

РХ Возможно, это связано с тем, живешь ты этим или нет, я с этим живу. И потом у меня ведь в запасе еще две шляпы. Сколько раз бывало так: сидишь в театре и мечтаешь оказаться за письменным столом. А потом пишешь прозу и мечтаешь о театре.

АМ Таков ваш жизненный расчет, я правильно понимаю?

РХ Расчет и спасение. Я чрезвычайно ответственно отношусь к каждой из своих ипостасей. И если бы я был только переводчиком, это было бы для меня невыносимо.

АМ Почему?

РХ Слишком серьезно и слишком ответственно. Я бы наверняка не справился.

АМ Думаю, вам знаком девиз Леона Альберти, итальянского гуманиста, поднятый на щит художниками эпохи Возрождения: «Разнообразь, как только можешь!»

РХ Разнообразь, но при этом не будь плоским. А это очень тяжело.

АМ Нужно, чтобы все искусства плавно перетекали друг в друга…

РХ Именно. Я бы очень хотел, чтобы у моих трех шляп временами случались бы заседания. Чтобы переводчик в какой-то момент мог сказать драматургу: «Дружок, тебе пора отдохнуть, ты мешаешь мне и прозаику, который сидит тут рядом».

АМ Все, кто владеет хотя бы еще одним языком, кроме родного, прекрасно знают, что каждый язык — это определенное мировоззрение, это способ жить и способ откликаться на жизнь. Вы переводите с русского, французского и английского языков. В вашем творчестве все три языка, включая родной иврит и арабский, соседствуют в литературном сплаве, или вы избирательны в процессе творчества и это зависит от конкретных случаев?

РХ Абсолютно согласен с вами касательно того, что язык — это мировоззрение. Мы меняемся, когда говорим на другом языке. Поэтому мне так нравится открывать в языках что-то новое для себя. А вот что касается того, какой язык мне в том или ином случае выбрать, это можно сравнить с тем, во что ты одет сегодня. Сегодня я, к примеру, вышел строгим, в костюме…

АМ И тогда это английский язык…

РХ Да-да, а завтра я пойду расслабленный в шлепанцах…

АМ Это наверняка арабский…

РХ Да! Понимаете, от языка зависит, быть ли тебе жестким или мягким, напряженным или расслабленным.

АМ Рои, мне кажется, вы очень русский человек, я бы даже сказал, русский человек старой формации. Интересно, а как на вас влияет русский язык?..

РХ Он нагоняет температуру во мне.

АМ Пресловутые русские эмоции, чувственность, темперамент, непредсказуемость…

РХ Буря, а не язык! Знаете, я переводил на иврит «Дон Жуана» Мольера и «Каменного гостя» Пушкина. И получились столь разные персонажи, что их даже невозможно сравнивать: каждый пишет о своем.

АМ Как же все ваши языки в вас уживаются?

РХ Это непросто. Чувствую, будто внутри меня Колизей, в котором постоянно происходят гладиаторские бои. Вот в романе «Души» мой герой Гриша к языкам относится почти как я, и потому мне было важно, чтобы в каждом отрезке его жизни были слова, этому отрезку соответствующие. Я не хотел грузить читателя обилием иностранных слов, я отнесся к ним, как специям. Но они, я считаю, необходимы для лучшего восприятия. Несколько слов идишских, несколько слов венецианских, точнее на еврейском диалекте венецианского языка — этот диалект существовал и записывался ивритскими буквами, как идиш, еще несколько слов — из еврейского арабского, который тоже имел ивритский алфавит…

АМ Консонантное письмо…

РХ Совершенно верно, и записывался он не слева направо, а справа налево — поверьте, это многое меняет!… Вы знаете, когда ты выбираешь язык для текста, который пишешь, у тебя такое чувство, будто ты выбираешь, с какой стороны у тебя сердце. Это очень важно, потому что это выбор твоей внутренней эстетики.

АМ Вы родились в семье сефардского происхождения, чувствуете ли вы какую-то тягу ко всему восточному, к искусству стран Магриба, мусульманской Испании?

РХ Очень много лет я отказывался от всего этого, вообще не был к этому близок. И знаете, я вам скажу, что во многом это происходило по вине Израиля. Израиль отказался от всего этого, и я вместе с ним.

АМ Почему это произошло, какие были мотивы?

РХ Израиль с самого начала своего существования твердо решил стать европейской страной. Правда, после он передумал и открыл для себя американское направление. В итоге в Израиле возник некий сплав из Европы и Америки. Но главное во всем этом то, что Израиль не чувствует себя страной Ближнего Востока. Хотя территориально он находится на Ближнем Востоке, ему будто неудобно из-за этого перед Западной Европой и США.

АМ Восток для вас до сих пор закрытая тема?

РХ Только в последние годы я чувствую себя как никогда подключенным к Востоку. Ведь я родился и рос в восточной атмосфере. Мое детство, мое взросление связано с бабушкой, она была берберской еврейкой из того поколения людей, что выросли в шатрах в Марокко, в Атласских горах. Безграмотная, она открыла мне мир. А дедушка был рыбак, родился в Касабланке. И вот представляете себе, от этого дедушкиного-бабушкиного прошлого я долгое время отказывался, нос воротил, но приехал в Марокко и обнаружил там себя, нашел что-то дородовое, но при этом хорошо знакомое мне. Такое чувство, будто земля, на которой ты стоял, открыла тебе твое прошлое.

АМ Да, земля предков — это очень важно, даже в сравнении со Святой землей.

РХ Кстати, иногда такие открытия происходят неожиданно — например, благодаря еде, причем я говорю отнюдь не о гастрономических изысках…

АМ Каких-нибудь коровьих щечках с нутом… хотя их прекрасно готовят и в Израиле.

РХ И еще на меня очень подействовало кладбище. Это все описано в моем романе…

АМ А чем мароканское кладбище отличается от израильских, там тоже камушки на могилу кладут?

РХ Там каменные плиты не стоячие, как в Израиле, а круглые и белые. Кладбище видно издали — оно все белое, и когда на него падают солнечные лучи, оно начинает сверкать, и это сверкание белых камней какого-то нездешнего свойства. Я привык к израильским стенам и камням, они тоже белые, но это какая-то другая белизна, в несколько раз сильнее.

И вот я стою на кладбище и вижу какой-то сверкающий город, вижу верблюда и иду в его на правлении, мимо круглых шаров, ослепительно горящих на солнце. Вы евреи? — спрашиваю кого-то. Да, — отвечают мне. А где еврейский музей? Показывают направление. Захожу в музей… Что такое еврейский музей на кладбище города Фес, спросите вы? Отвечаю. Четыре комнаты, распахнутые окна и, конечно же, распахнутая дверь. Если вы думаете, что там кто-нибудь есть, какая-нибудь старушка смотрительница, вы глубоко ошибаетесь. Не то, что она куда-то ушла, ее там и не было никогда. Помимо экспонатов, там только гуляющий ветер и песок. Знаете, это даже не музей, а кинематографическая площадка, как будто вот-вот начнут снимать фильм… Такое нарочно не придумаешь.

АМ А экспонаты интересные?

РХ Что вы!.. Тора старинная лежит. Есть экспонаты этнографического характера, относящиеся к ХV веку. Это напомнило мне «Яд ва-Шем» — музей Холокоста. Такое чувство, будто владельцы этих вещей только что были здесь и куда-то убежали. Кто-то сильно напугал их. А налет песка на предметах в сочетании со звенящей тишиной и заоконным жаром придает всему чувство чего-то предсмертного. Вот там-то я и почувствовал полное подключение к восточному миру и сказал себе — это мое.

АМ Поль Валери однажды заметил, что лучшее место работы для поэта — Министерство речного флота, он знал, что говорил, сам какое-то время служил чиновником в Военном министерстве. Вы много работаете как завлит и постоянный драматург театра «Гешер», что вам дает это сотрудничество? Есть ли у вас другие площадки, или вам с головой хватает этого «министерства»?

РХ Слово «завлит», заведующий литературной частью подразумевает, что ты сидишь в какой-то комнатке на театральных выселках и с утра до вечера читаешь какие-то пьесы, ищешь среди огромное числа плохих и очень плохих хорошие и очень хорошие… Но моя жизнь в театре скорее напоминает работу в Цирке дю Солей. Это шумное, живое, очень динамичное место… Я в театре не сижу. Хотя у меня там потрясающий кабинет с тайной дверью, открой и — увидишь зал! Иногда я принимаю там людей, иногда работаю у нашего худрука, но у себя в кабинете я не работал никогда. Я не могу переносить атмосферу чиновнической службы, она мне претит.

АМ И потому вы работали в разных местах?..

РХ О, где я только не работал!.. Достаточно сказать, что было время, когда я подносил банные полотенца в гостинице, работал киоскером… Но самой страшной работой был мой первый перевод. Я тогда переводил Хармса, и все мои друзья говорили мне, что перевести Хармса на иврит невозможно. А вышло так, что издательству так понравился мой перевод, а издателю я сам, что мне предложили работу редактором.

АМ Что было очень по-израильски с их стороны…

РХ Да, наверное, израильтяне ведь очень веселые люди. Я никогда не был редактором и не являюсь им до сих пор, но на следующий день после моего согласия я получил офис, секретаршу и такси туда и обратно… Да еще, мне дали хорошую зарплату.

АМ И как все сложилось дальше?

РХ Знаете, я там умирал от тоски, хотя редактировал я тогда биографию Джойса. Кончилось тем, что сразу же после Джойса я совершил побег.

АМ Замечательная история и очень хармсовско-джойсовская, по крайней мере, они бы вас поняли. Как бы вы сегодня оценили литературную обстановку в Израиле, ее климат, смену парадигм? За какой «лагерь» вы ратуете в текущей литературе Израиля? Как относитесь к Меиру Шалеву, который столь доброжелательно отозвался о вашем последнем романе «Души», к Дине Рубиной, которая столь высоко оценила ваш роман, что это можно смело сравнить с наградным повивальным шлепком?

РХ Есть гиганты израильской литературы, они всем известны, это Амос Оз, Меир Шалев, Давид Гроссман, Алеф Бет Иегошуа. Они, как в таких случаях говорят, — наше все. Было поколение писателей и до них, их мы называем основателями израильской литературы. Считается, что среди них было много сильных поэтов…

АМ Один из них Агнон?..

РХ Агнон — это вообще отдельный континент. Он ни на кого не похож. Ему даже наследовать никто не мог и не сможет. Но я думаю, это даже хорошо, не нужно, чтобы кто-то шел за Агноном или был похож на него. Это был определенный период истории Израиля, с которым Агнон был судьбоносно связан. Понимаете, он является единственным переходным звеном от еврейской литературы к израильской. А вот после него пришли поэты Натан Альтерман, Рахель Блувштейн, Леа Гольдберг, Хаим Нахман Бялик — они все выходцы их русской культуры, их корни в русском языке. Нет ничего удивительного в том, что в современной израильской культуре есть русские корни.

АМ А что происходит сегодня?

РХ Это трудно поддается оценке. Нельзя не сказать, конечно, об Эдгаре Керете… Он отчасти представитель масскульта, но очень, очень качественного. Керет олицетворяет собою короткий период в израильской литературе, когда писать романы казалось не просто дурным тоном, а преступлением, писать следовало только рассказы, причем как можно более короткие. И для меня, выросшего на русском романе, неспешном и многослойном, это было страшно, я окружающую меня жизнь в рамках американизированного короткого рассказа не видел. К тому же, у меня был совершенно иной подход к юмору и эротике, который у Керета я не находил ни в одном рассказе. Мне вообще до какого-то возраста было тяжело читать израильскую литературу, даже Меира Шалева, хотя это тот человек, который открыл для меня современную израильскую литературу. Наверняка это будет звучать банально, но я полюбил его после «Русского романа».

АМ Наверное, в душе вы были эмигрантом…

РХ Вы правы, я очень не хотел быть одним из тех людей, что здесь живут. Поверите, я даже не хотел ничего читать на иврите. Я был уверен, что чудо не прорастает в том языке, с помощью которого я каждое утро покупаю хлеб. И тут в моей жизни появился Шалев со своим каким-то очень федерико-феллиневским, гарсиа-маркесовским взглядом на жизнь… Что касается Дины Рубиной, то я могу сказать однозначно: то, что писатель такого масштаба, такого уровня живет в нашей стране и практически никто за пределами русскоговорящей среды его не знает, является большим преступлением. Поверьте, со своей стороны я очень стараюсь, делаю все возможное, чтобы растормошить ивритоязычную среду, объяснить им, что они теряют.

АМ Как переводчик произведений русской классики на иврит, вы не можете не чувствовать той связи с Николаем Гоголем, которая почти мгновенно устанавливается у русскоязычного человека, когда он видит на обложке светской книги слово «души». Вы сознательно решили сыграть с Гоголем «в подкидного», дав множественное число названию своего романа и изъяв из него чичиковское слово «мертвые»?

РХ Конечно, Николай Васильевич Гоголь встает здесь в полный рост, тут и говорить нечего. Хотя, должен вам сказать, на иврите, эта игра «в подкидного» с Гоголем, о которой вы говорите, не заметна, ивритоязычному читателю она непонятна.

АМ Является ли творчество Гоголя одним из источников вашего вдохновения, или вы предпочитаете ему других мэтров магического реализма, быть может, того же Булгакова или Майринга, или Кафку с Перуцем?

РХ Для меня Гоголь выше всех перечисленных вами писателей. Встреча с Гоголем в моей жизни тоже была спасением. Все началось с «Вечеров на хуторе близ Диканьки», на иврите они называются «Украинские рассказы». Когда я их читал, ничего не понимал, но чувствовал, что Гоголь творит свои миры. Он увидел их с расстояния, не берущегося человеческим зрением, и превратил в страшную шутку. Его путешествие в Святую землю для меня какое-то чудо. И даже оно было очень гоголевским. Помните, как он сказал, что на Святой земле было так красиво, что он забыл помолиться? Я люблю его за то, что он невероятно огромный, с одной стороны, и маленький, беззащитный, больной человек с пиявками на носу — с другой. И мой герой Гриша, когда в последней своей жизни он намерен расправиться со всем им написанным, не зря вспоминает Гоголя, и в отличие от него он боится предать рукопись огню.

АМ Вы написали новый роман, который можно назвать успешным, по крайней мере, его читают, он переводится на другие языки. Однако создается впечатление, будто роман «Души» — это произведение, нацеленное на русского читателя, так ли это? Есть ли у вас в планах завоевать симпатии русскоязычной аудитории?

РХ Вам я скажу «да», но это не значит, что если о том же меня спросит итальянский журналист, я отвечу ему «нет». Когда я писал этот роман, я мечтал, чтобы его перевели на два языка — на русский и итальянский. И это уже происходит.

АМ Вы уже ознакомились с русским переводом романа? Думаю, это интересно, оценить качество перевода, когда сам знаешь язык, на который переведено твое произведение?

РХ Да конечно. Мне было тяжело его читать: перевод настолько хорош, что хочется многое заменить в оригинале. Я даже заметил фактические ошибки, которых не видел у себя в тексте раньше.

АМ Вообще вы часто говорите себе, когда читаете итальянские переводы, русские или английские: я бы перевел это по-другому?..

РХ Нет, я отдаюсь тому, что читаю, как ребенок.

АМ Ваш роман «Души» начинается с важного предостережения/предупреждения: «Вход воспрещен историкам, антропологам, теологам, лингвистам и портным». Заметьте, я не спрашиваю вас о портных, хочу лишь спросить, с чем связан страх перед лингвистами?

РХ Вы о самом наболевшем. Как я уже говорил, в романе немало лингвистических специй — марокканских, венецианских, идишских… И честно говоря, я боялся, что будет много ошибок, хотя и советовался со специалистами.

АМ Вы такой перфекционист?

РХ Просто не хочется выглядеть смешным. Хотя, еще раз повторюсь, уверен, что в книге немало ошибок, тех же исторических, например. Как их разглядеть? Постараться ответить на вопрос, является ли жизнь наказанием или подарком… Есть люди, которые всю жизнь страдают, а есть люди, которые, кайфуя, сжигают все. Нужно просто играть с жизнью, полюбить ее.

АМ Мы все знаем, с чего начинается Родина, по крайней мере, многим из нас так кажется, а с чего начинался ваш роман, вы помните его родину — то эмоциональное раскачивание, с которого он начинался, ту первичную ноту, вас захватившую?

РХ Помню точно и могу об этом рассказать. Это было пятнадцать лет назад, моему сыну исполнился годик, он лежал на ковре в нашей квартире, а я лежал на ковре рядом с ним. И вдруг я заглянул ему в глаза, и он показался мне таким умным, знающим что-то такое, чего я не могу знать. Я ему тогда сказал: «Дружок, мама на кухне, она нас не слышит, я знаю, что ты можешь уже говорить, давай, пока ты не забыл, расскажи мне все, расскажи, откуда ты появился? Я знаю как, но ты мне скажи, откуда?». Понимаете, когда старик лежит на кровати и умирает, он не знает всего того, чего знает ребенок. И это чудо, что человек приходит в этот мир с тайной. И вот с тех пор у меня начала раскручиваться цепочка мыслей: если он там был, то зачем вернулся, с каким заданием?.. Ну, и пошло-поехало.

АМ Рои, это в вас что-то буддистское заговорило…

РХ Вы правы, для ортодоксальных евреев мысли о реинкарнации, прошлых жизнях совершенно не допустимы и даже греховны.

АМ Хорошо, мы не в Меа-Шеариме… Можно сказать, что мама Гриши — это такой «матричный образ», классическая «аидише мама»?

РХ Да, конечно. Хотя самое смешное, что моя мама марокканского происхождения, но она тоже классическая «аидише мама». Это характер, а не генетика.

АМ У пухлявого четырехсотлетнего путешественника во времени был прототип, или его прототип — добрая половина «русской улицы» в Израиле?

РХ В жизни — не было, а литературный прототип Гриши — набоковский Лужин. Но я бы все-таки сказал, что Лужин — прототип по касательный, если он и родственник, то дальний. По правде сказать, я немного списал его со своего друга. Мы с ним давно не общаемся, тем не менее, он помог мне выписать моего героя.

АМ Что вам, как автору, дали Гришины души, Гришины перевоплощения? В какой эпохе вам бы самому хотелось жить и творить?

РХ Однозначно, мне бы хотелось жить во всех этих периодах истории, но удобнее и интереснее было бы, конечно, не в Дахау и не в Марокко, в гетто, а в Венеции, именно там евреям удалось объединить светское и религиозное еврейство. Мне почему-то кажется, что в той Венеции было что-то тель-авивское.

АМ Философский вопрос, думаю, вы сразу поймете, с чем он связан: если прошлое можно переписать, причем настолько убедительно, что «анекдот будет сменяться трагедией с калейдоскопической скоростью», означает ли это, что его можно изменить, и что эти изменения в прошлом повлияют на настоящее и будущее?..

РХ Рассказы о прошлом неминуемо искажают прошлое. Прошлое невозможно изменить. И свой грех мы все искупаем до сегодняшнего дня.

АМ Вы верите в переселение душ?

РХ У меня очень плохая память, и потому я верю в сказку, которую рассказываю. Для меня рассказ о жизни правдивее, чем сама жизнь. Для меня много круче читать «Моби Дика, или Белого кита», чем смотреть на море, которое в пяти минутах от меня. Для меня мир соткан из слов…

АМ Кто-то из больших поэтов говорил — из звука… полагаю, что это почти одно и то же, надо только уметь отбирать звуки.

РХ Я это ощущаю физически. Прошлого не существует, существуют только наши слова.

АМ Вы выступали с лекциями об израильской литературе и еврейском театре в рамках международных книжных ярмарок в России, Германии, США. Что дают эти выступления людям понятно, а что дают они вам?

РХ Мне это помогает формулировать мои мысли, и еще очень важная вещь — я настолько ленивый человек, что если нет необходимости, я вообще ничего не делаю. Знаете, на пандемийном карантине я выступал с лекциями о писателях. Меня слушали более пятисот человек, я боялся, нервничал, говорил себе, зачем это мне, а сейчас я очень рад, что все это было, что я оформил свои мысли, привел их в порядок. Мне нужен «дедлайн», тогда я начинаю работать. Когда я подписал контракт с издательством на «Души», у меня было всего две странички от романа. И мне мой агент сказал: «А что тебе еще нужно, садись и пиши».

АМ Мы начинали наше интервью со «шляп», потом перешли на «души», закончить же его мне хотелось бы «халатами». Не знаю, можно ли нам сегодня говорить о постпандемийном мире, у нас нет ни ощущения, что с напастью покончено, факты и разного рода статистика пока что не в нашу пользу, а вот карантин и случившиеся изменения в жизни миллионов людей в ряде случаев пошли им на пользу. В Израиле, как и в России, тоже был локдаун, театр «Гешер» оказался в «халате», в том числе и вы, его завлит. Для писателя карантин — прежде всего, состояние души, насколько это состояние для вас было плодотворным?

РХ Театр «Гешер» был закрыт на год. Для театра это трагедия. Так что одну из своих шляп я повесил на вешалку и не снимал целый год. А эта шляпа для меня, как мы говорили выше, не просто любимая, она играет для меня спасительную роль. Мне это было очень тяжело. Зато писатель внутри меня праздновал победу, для него все складывалось наилучшим образом: всю жизнь он к этому готовился, и вот это случилось. Можно не вылезать из дому, сидеть и читать или писать…

АМ А что делали в это время переводчик и драматург?

РХ Переводчик переводил на иврит «Чайку» Чехова. А драматург в это время сходил с ума. Он к тому же еще сильно обиделся: в январе 1920 года вышли две мои работы — роман «Души» и моя последняя пьеса «Так же, как я». Когда я работал год над этой пьесой, ходил в психиатрическую клинику, смотрел на больных детей. Это была работа, близкая моему сердцу. Жена делала декорации к спектаклю, сын играет в нем на фортепиано. В малом театре «Гешера» все сидели вокруг сцены, зал был забит… И вот эта работа остановилась на год! Так что писатель все это время просто издевался над драматургом.

Рассказ Служанки 11 рец.
7 фото

Этвуд Маргарет

Эксмо: Экспансия чуда. Проза Маргарет Этвуд (нов.оформл)

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Заветы 24 рец.
25 фото

Этвуд Маргарет

Эксмо: Экспансия чуда. Проза Маргарет Этвуд (нов.оформл)

1 035 ₽

ОЖИДАЕТСЯ

УЖЕ ПОКУПАЛИ

–50 % Выгода 1105 ₽ Собрание стихотворений 4 рец.
8 фото

Плат Сильвия

Наука: Литературные памятники

1 105 ₽ 2 210

В КОРЗИНУ

УЖЕ ПОКУПАЛИ

Орландо 1 рец.

Вулф Вирджиния

Т8: Пальмира-классика

Нет в продаже

УЖЕ ПОКУПАЛИ

АМ Вы много читали в это время? Какие книги?

РХ Весь этот год я читал исключительно женскую прозу. После одного интервью, которое у меня взяли в связи с «Душами», я вдруг понял, что прежде читал только мужскую прозу и я плохо знаю женскую литературу, и вот решил воспользоваться случаем, чтобы исправить этот пробел. Я открыл для себя много больших писательниц, это и Маргарет Этвуд, и Сильвия Плат, и Вирджиния Вульф, и Амели Натомб… И ведь это только начало списка. Сейчас мне кажется просто смешным, что я не читал «Орландо» Вирджинии Вульф, когда садился писать «Души». Мне говорили: она же твоя «духовная мама».

АМ Между прочим, это один из любимых романов Маркеса. С другой стороны, может, хорошо, что вы ее не читали. Благодарю вас за интереснейшую беседу. И желаю долгой жизни всем трем вашим шляпам.

РХ И вам спасибо.