Паскаль Киньяр — один из самых значительных современных французских писателей, лауреат Гонкуровской премии. Жанр его произведений трудноопределим, в них смешиваются роман, поэзия и философское эссе. Почти все его книги посвящены литературе, музыке или живописи самых разных эпох: от античности до XX века. Широкую известность писателю принесли романы «Салон в Вюртемберге» и «Все утра мира», а недавно в издательстве «Текст» было опубликовано переиздание сборника эссе «Секс и страх», в котором он исследует античные нравы.

Мы попросили переводчика книг Паскаля Киньяра — Ирину Волевич — рассказать больше о его творчестве.

Семинар проходил в библиотеке — сумрачном зале со старинными книжными шкафами вдоль стен, необъятным камином, в котором разводили огонь (в замке было сыровато и прохладно) и рядами стульев для участников, которые в течение пяти дней выслушивали и обсуждали шесть ежедневных часовых докладов, трактовавших все стороны творчества Киньяра. Приведу названия лишь некоторых сообщений: «Философия Киньяра», «Лабрюйер по Киньяру», «Генезис писательства», «Латынь Киньяра», «Киньяр и японский язык», «Музыка и языковые лакуны у Киньяра»… После каждого выступления вставал человек, — скромно сидевший не в президиуме, а в задних рядах, среди слушателей, — худощавый, застенчивый, в неброском темном свитерке, он негромко благодарил докладчика и лишь изредка — если того слишком уж «заносило», — даже не возражал, а сдержанно и очень вежливо высказывал собственное мнение. Это и был Паскаль Киньяр.

Представьте себе писателя, обязанного выслушать около тридцати чужих и самых различных отзывов о книгах, которым он отдал силы и душу, — это весьма тяжкая повинность, однако он нес ее с изысканным достоинством и терпением подлинного интеллигента. И только когда заседание кончалось, и участники выходили из полутемной библиотеки во двор, на свет божий, становилось видно лицо Киньяра — благородное, тонко вылепленное, гордое (а отнюдь не смиренное) и — отрешенное; он учтиво и приветливо разговаривал со всеми, кто к нему обращался, но взгляд его был устремлен сквозь собеседника, куда-то вдаль, словно и в эти минуты он пытался разглядеть былые века, которые возрождал в своих книгах. Возрождал не через исторические факты и сухую хронологию, хотя не пренебрегал и ими, но как истинный романист — и романтик — через блики, пляшущие на воде, через отзвуки декламаций, через ароматы цветов, тканей и яств.

«Вплетаешь эти тоненькие былинки, эти хлипкие птичьи перышки в гнездо старой патрицианки или древних иудеев…», пишет Киньяр в предисловии к своему роману «Альбуций» (1990), — так звали жившего на рубеже старой и новой эры римского писателя и декламатора, о котором нам мало что известно. Но Альбуцию повезло — Паскаль Киньяр вызвал, вызволил его из небытия: «Гай Альбуций Сил существовал. Существовали и его декламации. Я только придумал гнездо, куда поселил его, где он обрел приют и чуточку живого тепла, чуточку обыкновенной жизни, состоящей из приступов подагры, из листиков салата, из печали, и бесплотный призрак, быть может, выиграл на этом, обретя хоть какие-то краски…».

Я привожу эту цитату, потому что она ясно отражает принцип творчества Киньяра, по крайней мере, в той части, что касается его героев, некогда реально существовавших, но скрытых от нас во мраке времен — до тех пор, пока этот писатель, по его собственному выражению, «не украсил свою жизнь (а заодно и нашу!) днями, которые не довелось прожить самому».

Творчество Киньяра четко делится на три направления — античность, век барокко, ХХ век.

К первому относятся романы «Carus» (в русском переводе — «Carus или Тот, кто дорог своим друзьям» (1979)), «Записки на табличках Апронении Авиции» (1984), «Альбуций» (1990), «Ладья Харона» (2009) и эссе «Секс и страх» (1994).

Ко второму — романы «Все утра мира» (1991) и «Терраса в Риме» (2000).

К третьему — романы «Салон в Вюртемберге» (1986), «Лестницы Шамбора» (1989), «Американская оккупация» (1994) и «Вилла "Амалия"» (2006) .

«Однажды Сократ пришел в мастерскую афинского художника Паррасия (…)
— Скажи мне, Паррасий, — спросил Сократ, — что есть живопись? Не есть ли это изображение вещей, которые мы видим? (…)
— Ты прав, — отвечал ему Паррасий.
— А когда вы хотите изобразить красивые формы (…), но не находите человека, в котором все было бы безупречно, не соединяете ли вы в одной модели черты нескольких, беря у каждой то, что в ней красивее всего? (…)
— Да, именно так мы и поступаем, — сказал Паррасий.
— Увы! — вскричал Сократ. — Значит, вы бессильны изобразить самое проникновенное, самое изумительное, самое трогательное, самое желанное и достойное изображения — состояние души? (…)».

В этом диалоге между Сократом и Паррасием сформулированы идеалы древней живописи, путь от видимого к невидимому. Время не сохранило для нас творения Полигнота, Паррасия и Апеллеса, в отличие от произведений Эсхила, Софокла и Еврипида. Нам не суждено уже увидеть их. Эта книга — сборник грез, посвященных остаткам руин».

Так пишет Киньяр в своем блистательном эссе «Секс и страх», где исследует менталитет древних — греков и римлян — и шедевры живописи и литературы, в которых он отражается: «Когда император Август превратил Рим в империю, радостный, антропоморфный и точный эротизм греков окутался испуганной меланхолией (римлян). Взгляните на фрески, где женские лица дышат страхом, где глаза испуганно смотрят куда-то в сторону (…) Почему я посвятил этой книге столько лет труда? Чтобы попытаться разгадать эту тайну, ибо наслаждение — это акт очищения. Оно обнажает то, над чем желание лишь приподнимает завесу».

Стоит добавить, что Киньяр беспредельно влюблен (иначе не скажешь) в древние языки, в обилии цитирует, смакует и разъясняет их в каждом своем произведении, тем самым приобщая современных читателей к этой мало им известной, но прекрасной области культуры.

Киньяр написал три романа о музыке и музыкантах — «Салон в Вюртемберге» (1986), «Все утра мира» (1991) и «Вилла «Амалия» (2006). Читатель, знакомый с первым из этих произведений, ни за что не припишет второе из них Киньяру, настолько они различны по стилистике. Автором «Салона в Вюртемберге» можно было бы, например, смело назвать Пруста, не рискуя оскорбить этим великого писателя. Однако, прочитав «Все утра мира», вы уверенно скажете: это создал музыкант. И будете совершенно правы.

Паскаль Киньяр, романист, эссеист и переводчик, знает музыку не понаслышке: он профессионально играет на фортепиано и виолончели, великолепно разбирается в современной и старинной музыке, много лет организует и проводит фестивали музыки барокко во многих европейских городах. В один из последних вечеров на семинаре в Сёризи-ла-Саль Киньяр пригласил участников послушать музыку. Мы собрались в донжоне, где был устроен музыкальный салон, и Киньяр начал ставить нам, одну за другой, свои любимые записи — Куперена, Рамо, Клерамбо, Баха, «Liedes» Бетховена в исполнении изумительной певицы Элизабет Шварцкопф, с которой, по его словам, дружил до самой ее смерти. И нужно было видеть, как он, уж конечно, знавший эти вещи наизусть, слушал их — благоговейным, молитвенным жестом сложив руки и устремив взгляд вверх, в темное пространство под высокими сводами донжона, где порхали, парили, словно духи музыки, какие-то странные, очень крупные черные бабочки (потом хозяйка замка, Эдит Эргон, сказала мне: «Да это летучие мыши, какой же замок без летучих мышей и привидений!»).

И тут я вспомнила, что Сёризи-ла-Саль, строившийся с XII века, обрел свой нынешний облик к XVII веку (расцвет барокко!) — времени, когда жил господин де Сент-Коломб, ставший героем романа «Все утра мира», музыкант и композитор, наставник Марена Маре. А Марен Маре, впоследствии дирижер Королевской оперы, знаменитый автор и виртуозный исполнитель произведений для виолы да гамба (старинной виолончели) был — внимание! — учителем Куперена-младшего, которого мы только что слушали в полумраке крепостной башни.

В отрочестве Марен Маре пел в детской хоровой капелле при церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, откуда его выгнали, когда у него начал ломаться голос. И он приходит к Сент-Коломбу — учиться игре на виоле да гамба. Господином де Сент-Коломб владеют две страсти — безграничная любовь к музыке и скорбная любовь к безвременно умершей жене. «Он так и не утешился после смерти своей супруги (…) И по этому случаю сочинил пьесу «Приют горестных сожалений». Прослушав юношу, он берет его в ученики, хотя понимает, что тот стремится скорее к легкому успеху, нежели к серьезному проникновению в музыку. «Вы исполняете музыку, сударь, а не творите ее», — презрительно говорит он Марену. Извечная альтернатива — Etre ou Paraître (быть или слыть) — для него самого не существует; он наотрез отказывается ехать ко двору Людовика XIV, пожелавшего сделать его своим придворным музыкантом. Единственная цель его жизни — добиться идеального звучания своей виолы, «уподобив ее звуки всей гамме человеческих голосов, от вздоха юной женщины до старческого рыдания, от воинственного клича Генриха Наваррского до нежного сопения ребенка, увлеченного рисованием, от прерывистого стона, какой исторгает иногда наслаждение, до затаенного, почти неслышного (а, стало быть, едва отмеченного аккордами) дыхания человека, всецело погруженного в молитву».

Эта суровая, истовая преданность искусству требует и своего, особого языка — предельно скупого, даже аскетичного, а местами намеренно неуклюжего, как у человека, не привыкшего говорить, да и к чему многословие, если всё на свете можно выразить музыкой?! Таким приемом автор обнажает суть своей идеи: истинная любовь к прекрасному самодостаточна, благородна, а иногда способна возвысить и те суетные души, что гонятся за низменным преходящим успехом. Ибо в конце романа Марен Маре, уже достигший вершины славы и благополучия, однажды ночью стучится в убогую хижину своего учителя, и они исполняют дуэтом, как равные, «Приют горестных сожалений».

В долине Луары стоит легендарный замок Шамбор, для которого Леонардо да Винчи сконструировал две хитроумные лестницы, обвивающие головокружительное пустое пространство в центре главной башни-донжона. Люди, поднимающиеся по одной из этих лестниц, видят тех, кто всходит по другой, но не могут сойтись с ними. «Как это получается, что ты всегда поднимаешься один? И всегда спускаешься один? И всегда, всегда расходишься с теми, кого видишь напротив, совсем близко?» — горестно спрашивает себя Эдуард Фурфоз, герой романа «Лестницы Шамбора».

Все главные персонажи романов Киньяра подобны самому автору: это люди, страстно влюбленные в свою профессию художника, гравёра, музыканта, композитора, литератора, коллекционера, маниакально увлеченные своим делом и потому, как правило, выбирающие «другую лестницу», которую обходят стороной те, кто гонится за легким успехом или богатством. Они чаще всего одиноки и неустроенны, им не везет в любви, но они полностью отдаются своему искусству и тем счастливы.

Именно это и происходит с Эдуардом Фурфозом, героем романа «Лестницы Шамбора»: ни одна из близких ему женщин не вызывает в нем таких пылких чувств, как старинные куклы, которых он собирает по всему свету. Но судьба наказывает его за то, что он отвернулся от живых людей, пренебрег их любовью к нему, забыл о своей любви к ним.

Паскаль Киньяр писал в книге «Тайная жизнь»: «Есть ли разница между читателем, писателем, переводчиком, исполнителем, композитором и т. д.? Не думаю, что эти слова так уж важны. Всякий переводчик толкует текст так, словно он сам написал его».

Ах, как хотелось бы руководствоваться этим лукавым заявлением нашего автора! Но, увы! Глубокая и всесторонняя эрудиция Киньяра вызывает священный трепет, когда его читаешь по-французски, и священный ужас, когда предстоит его переводить. Для этого следует разбираться: в музыке, философии и языкознании, в литературе и живописи Франции, в греческой мифологии, в истории и культуре древнего Рима, в поэзии средневековой Японии, в технике гравюры, в Помпейских фресках, в этрусских могильных надписях… этот список можно продолжать бесконечно. А, главное, нужно проникнуться духом того, что Киньяр, устами своего героя — римского декламатора Альбуция — называет «пятым временем года», тем неподражаемым ароматом творческого вдохновения, имя которому — талант.

Что же сказать о Киньяре-писателе? Что он родился в 1948 г. в городе Верней-сюр-Авр (департамент Эр)? Что он получил всестороннее образование, закончив Венсеннский университет и Высшую практическую школу общественных наук? Что первая его книга вышла в 1969 г., и примерно в это же время он стал известен как музыкант и организатор музыкальных фестивалей? Что он автор множества эссе и романов? Что он выдвигался на Гонкуровскую премию, сначала за роман «Салон в Вюртемберге», а потом за роман «Лестницы Шамбора»? Что в 2002 г. он получил эту премию, но не за них, а за монументальный труд «Блуждающие тени»? Вряд ли эта информация что-то добавит к его книгам, — читайте их. Они-то и расскажут вам без утайки о том, кто скрывается за декламатором Альбуцием, за римской матроной Апроненией Авицией, за Моумом-гравером и за суровым, печальным господином де Сент-Коломб, творящим музыку «для тени умершего ребенка, для стука молотка сапожника, для жизни, предшествующей рождению. Когда еще не дышишь воздухом. Когда еще не видишь света».