Усадьба Льва Толстого до сих пор притягивает к себе взгляды не только музейных работников и литературных специалистов, но и людей, менее искушенных в вопросах сохранения наследия писателя. Воспоминание о ней, как о неком культурном полюсе, средоточии русской «почвеннической» мысли, живо в коллективном сознании. Потому премия с говорящим названием «Ясная Поляна» не нуждается в традиционном представлении, о ней не надо говорить так, как мы рассказывали бы о литературных наградах с менее очевидными «манифестами».
Тем не менее — несколько фактов порядка ради.
— Премия основана по случаю 175-летия со дня рождения Льва Николаевича Толстого.
— Она учреждена в 2003 году музеем-усадьбой Льва Толстого и компанией Samsung Electronics.
— Вручается ежегодно.
— Поддерживает традиции классики и в то же время отслеживает актуальные тенденции в мире литературы.
— Всего представлено четыре номинации: «XXI век», «Детство. Отрочество. Юность», «Иностранная литература» и «Современная классика».
— Специальный приз вручается автору, набравшему наибольшее количество голосов в открытом читательском интернет-голосовании.
Как известно, русская культура отличается особой отзывчивостью, стремлением перерасти себя в поисках нужных интонаций и смыслов. Учрежденная в 2015 году номинация «Иностранная литература» лишь кажется нововведением, по сути она продолжает дело предшественников — окинуть взглядом мировую литературную сцену, вобрать в себя лучшее, выпустить обратно живой, выстраданный отклик. Иностранным авторам, их представителям логика тоже ясна (здесь возникает неслучайная игра слов): Толстого знают, Толстого ценят.
 |
Выбор лучших зарубежных книг конца XXI века происходит следующим образом. В начале года приглашенные эксперты — критики, издатели и переводчики, чья работа связана с иностранной литературой, рекомендуют книги, которые они считают самыми значимыми и интересными. Основные условия: книга должна быть издана после 2000 года, переведена на русский язык и опубликована, а ее автор — жив. При формировании списка номинации оценивается прежде всего профессиональное мастерство писателя и переводчика. Поскольку других ограничений нет (можно, к примеру, рекомендовать произведение для детей), номинация из однополярного мерила литературного качества превращается в многоголосую полемику по-настоящему хороших текстов. В прошлом году победу одержала книга «Моя рыба будет жить» Рут Озеки. В этом году писательница сама предложила несколько названий в качестве эксперта. В итоговый список вошла 31 книга. |
В этом году в списке — авторы из Австрии, Великобритании, Германии, Франции, Испании, Италии, Нидерландов, Норвегии, Швеции, Сербии, Турции, Индии, Канады и ЮАР. Традиционно большой сегмент занимает американская литература — она плодоносна, а переводом с английского занимается достаточно много людей. Послушаем, что говорят о выбранных книгах эксперты и члены жюри.
Павел Басинский — литературовед, литературный критик, писатель — о Джулиане Барнсе
Джулиан Барнс — это сейчас главный английский писатель, сопоставимый разве что с Макьюэном. Ясно, что потом он станет известен так, как сейчас мы знаем Теккерея, Стернса, Уайльда. Он великолепно работает с иронией, у него такой джентльменский стиль, сочетающийся с английским духом. Это писатель широкого диапазона, он не чужд и политической сатиры, и иногда даже становится провидцем — как в романе «Дикобраз», где он рассказывает, как будут проходить контрреволюции по свержению коммунизма в Восточной Европе до того, как они начались. Наконец, это просто классика постмодерна, как Умберто Эко, например.
Игорь Алюков — главный редактор издательства «Фантом-Пресс», переводчик — о Джуно Диасе
Удивительный по своей сложности и многоплановости роман американского писателя доминиканского происхождения критики едва ли не хором сравнивают с шедевром Маркеса «Сто лет одиночества». Поэтическая смесь испанского и американского английского; магические элементы; новый культурный слой, впервые проникший на столь серьезном уровне в литературу — комиксы; история Доминиканской Республики, семейная сага; роман взросления, притча, полная юмора. Словом, в одном романе Джуно Диаса уместилось столько всего, сколько не умещается во всем творчестве иного хорошего писателя.
Николай Александров — литературный критик, rнижный обозреватель радио «Эхо Москвы», ведущий программы «Книги» на телеканале «Дождь» — о Фредрике Шёберге
Книга Фредрика Шёберга «Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, о мухах и причудах судьбы», вышедшая в издательстве Corpus, рассказывает о многом: о насекомых и о мухах-журчалках в частности, о страсти к коллекционированию, об искусстве, о шведском энтомологе Рене Малезе, который увлекался живописью, но кроме того изобрел нехитрое устройство, то есть ловушку для ловли насекомых, за изготовлением которой мне и самому приходилось наблюдать, об отношении к природе вообще и об отдельных замечательных уголках природы. Наконец, и о себе самом в контексте всех этих замечательных тем рассказывает Шёберг: «Телевидение научило нас смотреть на природу как на фильм, как на нечто сразу понятное и доступное, но это лишь иллюзия. В реальности объясняющий закадровый голос отсутствует; то, что внешне представляется великолепным искусством и приятной музыкой, для посвященного становится в основном непроходимой массой текста на чужом языке. Поэтому лучшим ответом на вопрос, почему я собираю журчалок, в конечном счете, пожалуй, будет: потому что я хочу понимать даже написанное мелким шрифтом на том единственном языке, который, сколько себя помню, считаю своим».
Константин Мильчин — журналист, литературный критик — о Халеде Хоссейни
Халед Хоссейни — единственный известный в мире афганский писатель. Правда, живет он не на Среднем Востоке, а в Калифорнии.
«Бегущий за ветром» действительно очень сильное произведение: там страшное перемешано с веселым, а истории такие яркие, что их невозможно придумать. Писатель рассказывает о тихом довоенном Кабуле, где жили дети, не знавшие, что такое обстрелы и взрывы. Где за покупками ходили с оструганной палочкой вместо кредитной карты. «Когда мы с Хасаном брали хлеб, пекарь просто делал на палочке отметку. Одна лепешка из гудящего огнем тандыра — одна зарубка. В конце месяца отец подсчитывал отметки и расплачивался». Где мальчишки были уверены, что Чарльз Бронсон и Джон Уэйн — иранцы, ведь в Афганистан фильмы попадали из Тегерана, уже переведенные на персидский. А значит, герои всех вестернов — иранцы.
Кто-то уже назвал эту книгу афганской версией «Унесенных ветром». Все же больше Хоссейни похож на кабульского Орхана Памука — так же пронзительно и так же немного занудно. Однако ближе всего «Бегущий за ветром» «Маленькому принцу». Это такая же история про ответственность за тех, кого приручили. Только разыгранная под аккомпанемент войн последних 30 лет.
Галина Юзефович — литературный критик, обозреватель интернет-издания Meduza — об Эггерсе, Кутзее, Майере и Оно-ди-Био
Антиутопия в России сегодня — жанр невостребованный в силу своей очевидной избыточности. И так все очень хорошо, спасибо. Однако роман Дэйва Эггерса «Сфера» — тот тип антиутопии, читать который — сплошное удовольствие даже у нас. Драйвовая, динамичная книжка, стопроцентный page-turner и роскошный сюжет, но при этом — отчетливый оттиск милых и вегетарианских социальных страхов. Проникнуться ими сегодня нам, мягко говоря, затруднительно.
Самая удивительная из особенностей Кутзее как автора — способность любой, даже самый умозрительный мир наполнить жизнью и, чего греха таить, болью. На каждой странице ты корчишься от сопереживания, тебе хочется закрыть книгу, но ты не можешь — и словно бы против воли снова возвращаешься к этой сладостной пытке, к шлифовальному станку, снимающему с тебя стружку и оставляющему диковинным образом преображенным.
В сущности, «Сын» — это не один роман, а сразу три: история Илая — приключенческий роман про индейцев (честно говоря, довольно мрачный и кровавый), история Питера — психологическая драма и отчасти история любви (тоже не слишком веселая), история Джинни — эдакий «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд (тут, я думаю, можно вообще ничего не объяснять — с общей тональностью и так все ясно). Прелесть этой конструкции в том, что каждая из ее граней существует не сама по себе, но как часть целого, одна линия зеркалит другую, и каждый раз, когда тебе кажется, что ты уже наконец полностью считал авторский замысел и понял, извините за выражение, месседж, Майер находит способ вывести тебя из комфортного равновесия точечным ударом то из прошлого, то из будущего.
Роман француза Кристофа Оно-ди-Био (экзотическая фамилия — дар нормандских предков) — сооружение куда более сложное и утонченное. Если грубо, то в самом общем виде оно раскладывается на следующие элементы: любовь, современное искусство, проблемы третьего мира, экология, упадок европейской цивилизации и, наконец, персональная свобода, противопоставленная персональной же ответственности. Из этих базовых элементов автор создает большой, просторный роман, попутно украшая его декоративными виньетками и финтифлюшками — испанская провинция Астурия, Венецианская биеннале, аравийская пустыня, бескрайняя морская глубина.
Анна Наринская — литературный критик, специальный корреспондент издательского дома «Коммерсантъ» — об Уэльбеке
Этот роман — как вообще-то и все романы Уэльбека — о кризисе современного человека в том его понимании, которое сформулировал Верлен, писавший о Бодлере: «современный человек, с его обостренными и вибрирующими чувствами, с болезненно тонким умом, с насыщенным испарениями табака мозгом, с воспаленной алкоголем кровью». Касательно самого Уэльбека и его героев это описание верно до последнего штриха, но, даже если убрать отсюда табак с алкоголем, ничего, в сущности, не изменится. Вот он, этот абсолютный венец современной цивилизации, этот индивидуалист, размягченный невыносимой легкостью потребления, интеллектуал, воспринимающий и переваривающий культурное наследие, привычно «задающийся» вопросами и поэтому ни в чем не уверенный. Человек как будто свободный, но при этом пребывающий в рабстве у этой своей свободы.
Александр Ливергант — переводчик, литературовед, главный редактор журнала «Иностранная литература» — о Джонатане Литтелле
Поскольку Литтелл писатель очень талантливый, его бесконечные постмодернистские подхваты и русской литературы, и Гроссман, и Лермонтов, и лингвистика — все в этой книге работает очень здорово. И то, что у писателя менее одаренного было бы враскардаш, у него как-то все это замечательно сочетается. И скажу, какие места мне в этой книге по-читательски запомнились. Мне очень запомнилась вся сталинградская часть. Мне очень запомнилась та часть, когда он уже в самом конце попадает в поместье в Померании и бежит из этого поместья, преследуемый маленькими бандитами, немецкими мальчишками, которые как немецкие «Тимур и его команда», только вооруженные и очень опасные. И третий эпизод очень большой про то, как страдал Берлин, берлинское население от бомбежек, когда война переносится из России в Германию. Автор — это редкое сочетание, с одной стороны, талантливого писателя, а с другой стороны, необычайно, хорошо подготовленного (при всех недочетах, которые могут быть) с точки зрения истории Второй мировой войны и Великой Отечественной войны человека.
Наталия Кочеткова — специальный корреспондент интернет-газеты «Лента.ру» — об Энрике Вила-Матасе и Орхане Памуке
Медитативная проза Вилы-Матаса — заметки на полях «Улисса». Неслучайно герой едет в Дублин. У романа есть формальный сюжет: после проблем с почками, появившимися на фоне неумеренного пьянства, престарелый испанский издатель, житель Барселоны, отходит от дел и задумывает и осуществляет июньскую поездку в Дублин с друзьями, а потом возвращается туда же с женой. Но он говорит о книге чуть меньше, чем ничего. Потому что все главное — в странной ассоциативной логике, по которой тема сменяет тему, в спорадических рассуждениях прожившего жизнь человека о важном. О том, что бывает редкая порода издателей, не опускающихся до публикации коммерческого мусора. Что издатель может быть в большей степени читателем, чем коммерсантом. Что выход на пенсию — своего рода социальная смерть и каждый переносит это по-разному. Что писатели — странные нелепые существа, сложные и самовлюбленные, но не лишенные определенного обаяния. Что можно тридцать лет прожить бок о бок с близким человеком и вдруг быть буквально парализованным глубиной незнания друг друга. Что в Испании принято занижать величие Джойса, бравируя недочитанным текстом. Что роман «Улисс» — символ всей эпохи Гутенберга, которая на протяжении веков казалось незыблемой, а теперь на глазах сдает позиции. Чтобы показать, что все это не выдумка, чтобы стало по-настоящему грустно и страшно, Вила-Матас вводит в роман реальных литераторов: герой вспоминает свой визит в нью-йоркский дом Пола Остера и его жены Сири Хустведт, на полях мелькают Мишель Уэльбек, Арто Паасилинна и Мартин Эмис. И выдуманный художественный текст вдруг начинает работать как предсказание скорого будущего.
И новая книга Памука «Мои странные мысли» — снова о природе привязанности и страсти. И о меняющемся Стамбуле. Ведь не зря же автор получил Нобелевскую премию с формулировкой: автору, «который в поисках меланхоличной души родного города нашел новые символы для столкновения и переплетения культур».
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
