Тэги
На нынешний год выпало сразу несколько юбилеев замечательных русских писателей. Их произведения и письма широко издаются и в целом хорошо известны читателю. Но любопытно также взглянуть, как жизнь и творчество этих авторов представлены в книгах современных исследователей.
Работы о местах, даривших вдохновение великим писателям, всегда читаются с особым интересом. Книга литературоведа и культуролога Анны Сергеевой-Клятис «Повседневная жизнь Пушкиногорья», выпущенная в канун 220-летия Александра Сергеевича Пушкина, — это документальный рассказ об истории села Михайловское и его окрестностей. Автору в первую очередь интересны хозяйство, бытовой уклад, привычки, излюбленные занятия обитателей села и образ жизни Пушкина в нем. Это помогает понять произведения, созданные или задуманные поэтом в Михайловском. Например, широко известно, что трагедия «Борис Годунов» была написана в первую очередь под влиянием трудов Карамзина и драм Шекспира. Но не меньшую роль в формировании ее замысла сыграло и чтение Пушкиным старинных книг и рукописей в библиотеке Святогорского монастыря. Поэт в годы ссылки вынужденно менял многие свои привычки, скучал по друзьям, светской жизни, литературным новинкам. Наложенные на Пушкина ограничения и удаление поэта в «деревенскую глушь» постепенно меняли его. «Нужно заметить, что Михайловская ссылка удивительным образом благотворно сказалась не только на творчестве Пушкина, но и на его жизни. Уединение, возможность сосредоточиться, погружение в свой внутренний мир, а также в мир природы Михайловского, магическое воздействие которой отмечает всякий, кто побывал там, сделали свое дело. Сам характер Пушкина изменился, он стал спокойнее: душевное равновесие, которое он неожиданно обрел в деревне, давало теперь силы для нового жизненного витка», отмечает автор книги. Именно здесь, среди полей и лесов среднерусской полосы, начал складываться феномен, который принято называть «зрелым Пушкиным».
Имение было собственностью матери поэта Надежды Осиповны — внучки Абрам Ганнибала, «арапа Петра Великого». Другие Ганнибалы тоже имели поместья в Псковской губернии. Путь туда из Петербурга при самой быстрой езде занимал в ту пору 3 дня. Впервые Пушкин побывал в Михайловском летом 1817 года, вскоре после выпуска из лицея. Второй приезд пришелся на лето 1819 года, поэт написал здесь стихотворение «Деревня» и окончил пятую песнь «Руслана и Людмилы». В июле 1824 года, император Александр I нашел необходимым удалить Пушкина, после 4 лет южной ссылки, в имение родителей, «под надзор местного начальства». Так начался период его жизни в Михайловском. Поначалу настроение поэта было мрачным. Сроков ссылки он не знал и всерьез подумывал о бегстве за границу. Знакомые откровенно жалели Пушкина, опасались, что заточение в деревне доведет его до хандры, пьянства, а то и до мысли о самоубийстве. Однако от тоски и отчаяния у Пушкина, по словам исследовательницы, «было куда более действенное лекарство, чем пунш, — творчество». Так, уже через месяц после приезда он завершил стихотворение «К морю». За два года Пушкин написал здесь несколько глав «Онегина», создал «Бориса Годунова» и много стихотворений. Но здесь же он узнал о безвременной смерти своей одесской подруги Амалии Ризнич, о казни и ссылке декабристов (многих из них он знал лично). Здесь Пушкин нашел новый круг общения. Узнал многое о деревенской жизни, открыл для себя русскую природу. И сумел силою таланта «одухотворить унылые окрестности».
В сентябре 1826 года Пушкин письмом начальника Главного штаба отозван в Москву, и новый император при встрече объявил ему о завершении ссылки. В дальнейшем Пушкин пользовался всяким случаем, чтобы посетить Михайловское. Например, в 1835 году он побывал в селе дважды.
А в феврале 1837 года сюда на почтовых лошадях привезли тело Пушкина для похорон. Могила поэта затем пережила периоды обветшания, упадка и разорения, во время войны памятник перед отступлением заминировали фашисты... Но все-таки прах поэта поныне находится именно там, где Пушкин завещал себя похоронить.
В 1860-е—1890-е годы в Михайловском жил сын Пушкина Григорий Александрович. Он поддерживал имение в хорошем состоянии, создал мемориальный кабинет отца. Но подлинный дом, где жил поэт, по распоряжению сына снесли и перестроили. Впоследствии на старых фундаментах сооружалось еще несколько разных зданий. Нынешняя постройка воспроизводит черты дома, в котором провел дни ссылки Александр Сергеевич.
В дни революции крестьяне сожгли усадьбу, а в 1944 году, когда в этих местах шли бои, все Михайловское превратилось, как пишет Анна Сергеева-Клятис, в «печальную пустыню». Понадобились годы упорного труда большой команды музейщиков во главе с легендарным директором заповедника Семеном Гейченко, чтобы залечить страшные раны и создать здесь настоящий пушкинский уголок, куда поныне не зарастает тропа.
В июне исполнилось 130 лет со дня рождения Анны Ахматовой. Незадолго до этой даты вышел сборник дневников и воспоминаний Льва Горнунга «Свидетель терпеливый...». Фигура это чрезвычайно интересная, хотя и не слишком знаменитая. Те, кто читал примечания к изданиям поэтов Серебряного века, часто могли встречать это имя. Лев Владимирович Горнунг — поэт, переводчик, мемуарист, фотограф. В 20-х годах он начал заниматься наследием Николая Гумилева — коллекционировал его книги, собирал биографические материалы. Подобное увлечение было небезопасным, учитывая отношение властей к расстрелянному поэту. В те же годы Лев Владимирович познакомился с Ахматовой, впоследствии часто встречался и переписывался с ней. Анна Андреевна видела в Горнунге не только увлеченного собирателя гумилевского наследия, но и эрудированного, интересного собеседника. Он много помогал и Ахматовой, и другим своим знакомым. О «всемирной отзывчивости» Льва Горнунга, даре сопереживания, готовности помочь ближнему пишет во вступительной статье составитель Татьяна Нешумова: «Он мог прийти и просто помочь прибрать комнату, сбегать в лавочку, поговорить с затосковавшим человеком. <...> Да это же лесковский праведник!» Горнунг выполнил в 20-е—30-е годы несколько фотопортретов Ахматовой, ныне широко известных.
Дневники, мемуарные очерки и комментарии воссоздают образ человека большой души и драматичной судьбы. В биографии Горнунга отразился весь российский ХХ век — от революции 1905 года до распада Советского Союза. Он был участником литературных кружков 20-х годов, печатался в ту пору как поэт, позже много занимался переводами, работал в музеях, в Академии архитектуры. Во время войны находился в действующей в армии. Несмотря на немецкое происхождение, избежал высылки на восток. Горнунг видел многое и многих знал. Слушал стихи Мандельштама на его авторском вечере, навещал Пастернака в его квартире в Лаврушинском переулке, дружил с Арсением Тарковским, беседовал с Максимилианом Волошиным и Михаилом Кузминым, гулял по Коломне с Ахматовой. В его мемуарах и дневниках воскресают черты московской литературной жизни 20-х—30-х годов. Среди персонажей его записок — полузабытые, порой чудаковатые фигуры: поэт и издатель Арсений Альвинг, взявший псевдоним из пьесы Ибсена; приятель Блока, поэт и переводчик с итальянского Юрий Верховский, «старинного уклада человек», рассеянный до крайности... За анекдотическими деталями стоят подчас настоящие жизненные драмы писателей, оказавшихся на обочине литературного процесса — например, поэта Бориса Садовского, жившего в советское время в подвале Новодевичьего монастыря, по соседству с двумя десятками старинных захоронений.
Дневниковые записи Горнунга — словно пунктир эпохи: «14.4.1930. Как громом поразил меня утром Шервинский, сообщив о самоубийстве Маяковского. До чего это дико, неожиданно, непонятно. Все что угодно можно было от него ожидать, но не это»; «Безденежье по-прежнему хроническое. Одиннадцать лет, и никакого просвета». В конце 50-х Лев Владимирович полностью ослеп, но до конца дней диктовал воспоминания помощникам. В середине 80-х профессор Литинститута, поэт Лев Озеров писал в рекомендации Горнунгу для вступления в Литфонд: «Перед нами человек, жертвенно относящийся к литературе, ее служитель, работник, ратник и скромнейший из скромных творцов. <...> Нуждающийся, гордый, достойный человек, один из последних могикан литературного бескорыстия». Нынешняя книга в полной мере подтверждает справедливость этих слов.
Имя Ахматовой в истории литературы неразрывно связано с именем Михаила Зощенко. По этим двум писателям пришелся главный удар постановления ЦК ВКП(б) в августе 1946 года. Формально документ был посвящен недостаткам в работе двух ленинградских журналов. Но по большей части текст содержал односторонние и оскорбительные оценки творчества Зощенко и Ахматовой. Сразу после публикации постановления началась травля двух писателей в печати. Их перестали публиковать, оба они в те дни ждали ареста.
В год 125-летия со дня рождения Михаила Зощенко поклонники его таланта вспоминают эпизоды биографии писателя, познавшего и всенародную популярность, и глухую опалу. Первая книга о творчестве этого автора появилась еще в 1928 году. В наши дни выходят новые исследовательские работы, издания мемуаров. Книгу «Михаил Зощенко. Беспризорный гений» недавно опубликовал его земляк, известный петербургский писатель Валерий Попов.
Рассказы и повести Зощенко искрометно смешны, но в его житейской биографии веселого было мало. Это трудный путь человека, в молодости сменившего немало занятий и наконец нашедшего свое призвание в литературе. Творческие гены передались ему от родителей (отец — петербургский художник-график, мать — актриса, позже ставшая писательницей). Первые пробы пера, впрочем, были не слишком удачными. Юный Михаил, оставив университет, отправился на юг, служил на Кавказе железнодорожным кондуктором. В 1914 году пошел в армию, окончил войну штабс-капитаном, был награжден пятью орденами за храбрость. После революции он был комиссаром почт и телеграфа в Петрограде, подмастерьем сапожника, бухгалтером, агентом угрозыска на станции Лигово, служил в Красной Армии. Общение с людьми разных сословий и чинов дало ему материал и язык для прозы. Зощенко решил писать только о новом и по-новому.
Он стал вести повествование от лица «рассказчика из народа», и этим сразу понравился публике, страстно желавшей «читать про себя», отмечает Валерий Попов. Его стремительное восхождение на литературный олимп началось в 1921 году: журнальные публикации, первая книга, вступление в группу «Серапионовы братья»... В одном только 1926 году выходят 14 его книг, не считая многочисленных журнальных публикаций. Ради новых рассказов Зощенко толпа штурмовала ларьки на книжном базаре. В конце 20-х годов он, по словам тогдашнего критика, — «самый любимый и известный писатель Ленинграда». Параллельно Зощенко пишет и сентиментальные повести. Они, в отличие от коротких сатирических рассказов — о «недобитых» революцией, об «уходящей натуре»; это, предполагает биограф, в некоторой степени пародия на «высокий стиль» русской классики. Его пьеса ставится в Театре Сатиры, он вращается в блестящем обществе. Новые повести «Сирень цветет» и «Мишень Синягин» укрепляют авторитет Зощенко среди искушенных ценителей.
Но уже со второй половины 20-х годов критика начала время от времени нападать на сочинения молодого писателя. Фразеологию его тогдашних оппонентов используют много лет спустя в пресловутом постановлении ЦК. И хотя Зощенко не был арестован, а с 1947 года понемногу вновь стал печататься и вновь был принят в Союз писателей, от погромной критики он так и не смог оправиться. В дни безденежья он подумывал даже вернуться к профессии сапожника, начал кроить из войлока стельки.
Позже он переводил с финского, украинского и осетинского, публиковал в журнале «Крокодил» политические фельетоны. А в «оттепельном» 1956 году, за два года до смерти, вышла большая книга избранных рассказов и повестей Зощенко. Но в его поздних произведениях уже не было прежней легкости. В последние годы писатель жил весьма уединенно в своей квартире на канале Грибоедова, где многие вещи пришлось распродать. «Судьба Зощенко драматична. Но в отличие от многих, погибших от чужой руки и похороненных неизвестно где, он умер в своем доме, на руках жены и сына», отмечает Валерий Попов. Его книга — по-писательски эмоциональная, с художественными пассажами и экскурсами на тему «проза Зощенко в жизни автора». После такой яркой биографии рука сама тянется к книжной полке, к собранию сочинений Михаила Михайловича.
Все более широкий читательский интерес вызывают издания писем русских писателей ХХ века. Эпистолярии классиков позволяют прояснить генезис их художественных произведений, узнать новые биографические факты. Все это в полной мере относится и к наследию Андрея Платонова. В канун 120-летия со дня его рождения вторым, дополненным изданием вышла книга «...Я прожил жизнь». Объемистый том включил почти все известные на сегодняшний день письма Платонова, а также подробные и интереснейшие комментарии Натальи Корниенко, в которых воссоздан контекст появления каждого письма.
Жизнь Андрея Платонова — неустанный труд и духовный подвиг. Это отражено и в его письмах (при том, что значительная часть их утрачена). В посланиях из Воронежской губернии он сообщает о работах по сооружению плотин и колодцев, «регулированию рек» и осушению болот в период службы инженером-мелиоратором. Корреспонденции из Тамбова полны наблюдений о провинциальном быте конца 20-х годов. В письмах Горькому и редакторам литературных журналов предстает борьба Платонова за право публиковаться, быть услышанным. Из Туркмении, куда писатель отправился в творческую командировку, он пишет о древних памятниках, людях и нравах этого жаркого края... и опять-таки о мелиорации. А еще — запрашивает главу НКВД о судьбе своего арестованного сына, шлет семье вести с фронта, предлагает свои новые произведения журналам, театрам, киностудиям, тяжело переживает травлю в прессе, пытается улучшить жилищные условия... Порой в этих письмах сквозит боль и отчаяние: «Пережить пришлось столько, что от сердца отваливались целые окоченелые, мертвые куски» (другу-поэту Виктору Бокову). Нетрудно представить, каких душевных усилий стоило Андрею Платоновичу письмо в редакцию «Правды» с «отречением от всей своей прошлой литературно-художественной деятельности», намерением искупить «вредоносные заблуждения». Его корпус писем жене Марии Александровне — настоящий роман, где глубоко личное соседствует с литературным, а за простыми житейскими фразами возникают фрагменты прекрасной эпистолярной прозы. «Письма Платонова — это органическая часть наследия писателя, замечательный документ русской истории литературы и быта советской эпохи, бесценный, а зачастую и единственный надежный первоисточник для понимания платоновского творчества», отмечает Наталья Корниенко во вступительной статье. Читателя книги ждет глубокое погружение в эпоху 20—40-х и в повседневное бытие одного из самых удивительных русских писателей.
Андрей Платонов был на Великой Отечественной корреспондентом, Борис Слуцкий — разведчиком и политработником. К 100-летию поэта в серии «ЖЗЛ» вышла книга Ильи Фаликова «Борис Слуцкий. Майор и муза». Ранее этот литературовед и критик создал жизнеописания Евгения Евтушенко и Марины Цветаевой. Много лет готовившаяся книга о Слуцком — не строго филологический труд, а, скорее, цикл очерков-эссе о биографии поэта и разных аспектах его творчества.
Сколько стихотворений написал за свою жизнь Слуцкий? У исследователей доныне нет единого мнения на этот счет. Называются цифры в диапазоне от 2 до 4 тысяч, и некоторые до сих пор не опубликованы. «Его анкета, как говорится, проще пареной репы, поведение — демонстративно внятное, но глубина биографии закамуфлирована плотной пеленой расчисленной дисциплины. Вместо копания в подробностях его пути он предложил нам прочесть его стихи. Там все сказано», пишет Илья Фаликов.
Отец Слуцкого был весовщиком на базаре в Славянске. В 1922 году семья переехала в Харьков — город, где жили Хлебников и Мандельштам, родился Кульчицкий, выступали Маяковский и Есенин с Мариенгофом. В этом городе, тогдашней столице Украины, построили самое большое конструктивистское здание в СССР — Госпром. Здесь у юного Бориса зародился поэтический дар.
Развивал он его уже в Москве, где учился одновременно в двух институтах — Юридическом и Литературном. Главный его учитель тех лет — Илья Сельвинский (тоже южанин), «эпик в чистом виде, не без лирических интересов и достижений». В конце 30-х Слуцкий участвовал в вечерах поэзии и нередко сам их организовывал. В институтских коридорах и общежитиях познакомился с такими же, как он, молодыми и талантливыми Давидом Самойловым, Еленой Ржевской, Михаилом Лукониным, Сергеем Наровчатовым... Все они в 1941-м ушли на войну. Позже на своих вечерах Слуцкий часто читал стихи погибших на фронте друзей-поэтов — Михаила Кульчицкого и Павла Когана.
Слуцкий прошел с боями до Вены, вернулся домой в 1946-м. Долго оправлялся от контузии, страдая от головных болей и бессонницы, затем понемногу начал публиковаться в журналах. К нему пришла неофициальная известность, Михаил Светлов называл его лучшим поэтом молодого поколения. Подборки Слуцкого в альманахах «Литературная Москва» и «День поэзии» стали настоящим событием ранней «оттепели». Биограф пишет об этом периоде: «Литературная жизнь набирала обороты. Слуцкий был охвачен энтузиазмом. Он верил в некий новый ренессанс, это касалось и поэзии, и социальной справедливости, обещанной партией». Не будучи диссидентом, он был для властей неудобной фигурой, стихи его далеко не всегда проходили строгое сито цензуры. Редакторов настораживала «угловатость» стиля и «нежелательные» темы некоторых стихотворений бывшего майора-политрука.
Последние годы жизни Борис Абрамович тяжело болел, жил в Туле у брата. «Всех пробудила его смерть. Громом среди ясного неба. Однако небо было серым, тяжелым и бесчувственным. В Кунцево на панихиду нахлынуло пол-Москвы...» — вспоминает Илья Фаликов. Стихи Слуцкого выдержали испытание временем. Их переиздают, изучают, читают вслух со сцены, о поэте выходят статьи и научные исследования. Не случайно в одной из глав биографии идет речь о продолжателях традиций Слуцкого в отечественной поэзии конца ХХ—начала ХХI веков.
В оформлении использована фотография Софьи Пряниковой.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
