Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Дом странных детей | +387 |
Город Пустых. Побег из дома странных детей | +278 |
Приют | +49 |
Аспект-император. Книга 2. Воин Доброй Удачи | +26 |
Ночной шторм | +25 |
2 Савельев Андрей: нет, не завершающая, и не трилогии. По крайней мере, на текущий момент.
Если в общем проклассифицировать «Блюз перерождений» одной фразой, то я бы охарактеризовал так: «остросюжетный драматико-перепетийно-приключенческий роман с элементами предапока, НФ, с ярко выраженной любовной линией, философскими и тонкими жизненно-психологическими замечаниями и наблюдениями». Да, автор знает толк в том, что такое юмор и ирония (но это лишь тонкая приправа к основному блюду, никак не оно само).
О сюжете, не раскрывая его: герою, прожившему не одну тысячу разных воплощений,...
О сюжете, не раскрывая его: герою, прожившему не одну тысячу разных воплощений, предстоит нужным образом завершить Путь становления и не потерять / вернуть Любовь. Казалось бы тривиальные фабулы разворачиваются в пёстрое, увлекательное, местами довольно жёсткое и жестокое (но без чернухи!) повествование. Отдельно благодарен автору за умение подать «жесть» без «натуралистичного» опредмечивания происходящего (которое понятно из контекста), чем очень грешит современный худлит.
Отдельные главы романа посвящены описанию ключевых инкарнаций героя, и потому роман содержит как будто несколько разножанровых и вполне самодостаточных историй. Среди них есть довольно провокативные и скандальные (например, о Будде), где невозможно дать однозначную оценку поступкам героя. А некоторые захватывают суровостью описываемых событий и развитием интриги (как локальной – по историям, так и магистральной – для романа в целом), в основном они исполнены в жанре «гуманитарной НФ».
События развиваются в системе координат отдельных воплощений героя и в загробном мире. Сколько-нибудь подробного его описания, законов, по которым существует, Майкл Пур не дает. Нужно сказать, что произведение в целом на описательность не богато; автор концентрированно (но умело, живо и зримо) предлагает читателю весьма интересную и небезыдейную цепь событий, проживаемых главным героем. Именно ввиду синтеза такой условной скупости на описательность и концентрированности действия роман – по моим ощущениям – можно назвать чуть ли не эталонным представителем «современной остросюжетной прозы».
Рекомендую произведение тем, кто:
- как минимум, не слишком критично относится к идее перерождений (или не против воспринять реинкарнирование в качестве фантдопущения),
- ценит не только увлекательность сюжета, но и «мысле-идейное» наполнение,
- требователен к собственно писательскому мастерству (с этим у Пура всё в порядке).
Да, произведение ни в коем случае не для детей, рейтинг 18+ оправдан.
Почему при всех достоинствах не поставил оценку выше: имею свое мнение (очевидно, разнящееся со взглядами автора) насчёт того, как бы стоило / не стоило вести себя и поступать герою, прожившему под 10 тысяч воплощений.
Впрочем, с удовольствием познакомился бы с иными произведениями М. Пура.
Интерес к книге возник благодаря, понятное дело, аннотации и обложке. Каждая из них говорит сама за себя, вызывая разные мысли, образы и предвосхищения. Ну и, коль уж автор мастеровит, и повести впервые издаются на русском ... В общем, совершенно не пожалел.
Итак, первая повесть ("Тарлан"): Узбекистан, не за горами конец эпохи Советов; в центре повествования – простой (во всех смыслах) житель кишлака, простой, да с характером, своими «тараканами». А еще – с красавцем-конем,...
Итак, первая повесть ("Тарлан"): Узбекистан, не за горами конец эпохи Советов; в центре повествования – простой (во всех смыслах) житель кишлака, простой, да с характером, своими «тараканами». А еще – с красавцем-конем, Тарланом, который для героя – больше, чем просто конь. Как раз ситуационно-событийные перипетии, происходящие с ними (на свадебных скАчках, в быту), и составляют сюжетный каркас произведения.
Одну и ту же историю можно рассказать по-разному – в зависимости от того, как это делать. Естественно, в данном случае значим колорит пространственно-временной системы координат, а также особенности авторского слога. Если с первым всё понятно (по крайней мере, можно себе представить), то со вторым – надо читать. Так вот, насколько дает понять перевод (к художественной литературности которого нареканий нет), автор явно профи (и творит с душой, что чувствуется, равно как и то, что любит свою родину и народ). Другое дело, что работает – в данной повести – скупыми мазками, используя, в основном, недлинные предложения и уделяя дозированное внимание описательности.
На выходе – эффект простой, «народной», «сдержанной» прозы, очень во многом своим таким характером обязанный тому, что повествование – от лица главного героя, прямолинейного, грубоватого, но и не лишенного лиричности (песню сочинить и спеть – труда не составит).
О чем повесть? Да всё о жизни обыденной, правда, раз уж озаглавлено произведение «Тарлан», то через призму событий и отношений, связанных с конем. Поднимается и социальная проблематика, свойственная тому временному периоду, обнажаются отдельные человеческие пороки, конкретные поведенческие шаблоны и качества.
Собственно, автор в спокойной манере, совершенно без намерения воспеть или заклеймить, в отсутствие различного рода худ.-лит. прикрас и вензелей рассказал немудреную историю, привлекающую именно что своей простотой и сопутствующим фону колоритом (а здесь обычаи, нравы, особенности быта). Даже финальная сцена – сюжетно наиболее острая – и та подана без надрыва (внешнего; внутренний драматизм есть).
Произведение изначально не претендует на причисление к разряду выдающихся. Сила его – в простоте и естественности (что ли). Но повесть именно что небезынтересна. Один балл к общему итогу впечатлений добавил за образ коня и всё, что с ним связано (к животным неравнодушен).
Вторая повесть ("Люди, идущие в лунном свете"): а вот это — по-настоящему сильная в своей горечи история. Сложная, взрослая, жизненная. Без каскада событий, приключений, интриг. Но очень такая «народная» и душевная.
О двух простых людях, жене и муже («матушке» и «отце», «бабушке» и «дедушке»), живущих надеждой о потомстве, наперекор времени и злым языкам.
Автор — большой мастер. Погружая в быт и традиции, рассказывает о драме двух любящих друг друга людей, делает это с большим уважением и чуткостью. Создаёт сложный орнамент эмоций, чувств, состояний, описывая не столько сами эти переживания, сколько действия, их сопровождающие. Активно использует природу, когда ее элементы и явления попадают в фокус внимания персонажей, сферу их деятельности. И потому в повести щедрая россыпь символов, преподносимых и играющих столь естественно, насколько это вообще возможно.
В истории много быта, однако он не то что необременителен, но именно что интересен (в т.ч., конечно, благодаря пресловутому этно-колориту). Примечательна повесть не сюжетом, но тем, как он поведан, совершенно особенной авторской интонацией. Наиболее точную, на мой взгляд, характеристику дал переводчик Сухбат Афлатуни: «Проза с внутренним поэтическим дыханием; реалистическое письмо, подсвеченное пластом некнижного, живого фольклора; тончайшая психология, яркие, колоритные типы...».
Действительно, в самой ткани повествования — какая-то внутренняя поэтика (при совершенно невычурном языке, сила которого — в простоте, убедительности и точности).
Финал мощный, по-житейски мудрый, глубокий и капитально символичный. В целом: 9 из 10 безо всяких «надбавок».
Прекрасная книга. Такая, которая лучше бы не заканчивалась.
Всё дело в том, что проникнута духом Рождества. От неё празднично на душе — так по-особенному, как бывает именно в Рождество.
Не знаю, то ли классики писали «чище» (в смысле: сердечнее, духовнее), то ли дело тут в чем-то другом (оправдании ожиданий, неком «резонировании»), но с рождественскими рассказами расставаться не хочется. Не случайно так популярен этот поджанр, ведь явление это совершенно удивительное. Так и...
Всё дело в том, что проникнута духом Рождества. От неё празднично на душе — так по-особенному, как бывает именно в Рождество.
Не знаю, то ли классики писали «чище» (в смысле: сердечнее, духовнее), то ли дело тут в чем-то другом (оправдании ожиданий, неком «резонировании»), но с рождественскими рассказами расставаться не хочется. Не случайно так популярен этот поджанр, ведь явление это совершенно удивительное. Так и распространил бы настроение «рождественских историй» на все другие дни года; от них на сердце как-то ясно, светло и радостно.
Не все рассказы данной антологии заканчиваются счастливо, и в этом нахожу только плюс. Создаётся палитра эмоций и чувств, красок и тональностей, образов и состояний. Некоторые произведения — повесть Н.В. Гоголя и рассказы Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова — известны со школьной скамьи, но было приятно в очередной раз окунуться в их атмосферу. А отдельные истории стали лично для меня открытием (некоторые — так просто очень удачным).
Само издание под стать тематике: обложка яркая и красочная, страницы белые, приятные на ощупь, шрифт удобный для чтения.
Переворачивая последнюю страницу, отчётливо понимаю, что такие книги — нужны; очень порой не хватает в жизни ощущения светлой чистой радости и чуда.
Прежде всего, выражаю благодарность авторам книги! За то, что она случилась. Спасибо! Благого творения вам и радости!
Людям, которые давно интересуются подобной тематикой, книга вряд ли станет откровением, но «освежит» восприятие и мироощущение, в очередной раз вдохновит, что тоже дорогого стоит. А вот тех, кто только готовится стать на свой индивидуальный путь познания и осознанного развития, книга, пожалуй, способна «разбудить» по-настоящему.
… Когда знаешь, что ты предварительно сам...
Людям, которые давно интересуются подобной тематикой, книга вряд ли станет откровением, но «освежит» восприятие и мироощущение, в очередной раз вдохновит, что тоже дорогого стоит. А вот тех, кто только готовится стать на свой индивидуальный путь познания и осознанного развития, книга, пожалуй, способна «разбудить» по-настоящему.
… Когда знаешь, что ты предварительно сам выбрал всё, что в твоей жизни, когда знаешь, что всё никогда не заканчивается, но всё имеет смысл и обусловленность – это раскрепощает и способно нести радость. Но знания, как показывает мой опыт (пока), мало. Необходимо научиться тотально принимать то, что знаешь, и жить в этом моменте-процессе тотального принятия-и-сотворения. С этим, как правило, всегда труднее. А книга способна в очередной раз напомнить о главном и воодушевить.
Крайне актуальная, но, к сожалению, абсолютно не востребованная пока тематика. Это не модно - деятельно радеть о нужном и жизненно важном (в стратегическом масштабе), осознанно, целеустремленно и по-хозяйски работать на благо общества и страны. А то, что модно: включите телек, и всё будет исчерпывающе ясно. Или нет. В зависимости от степени зомбированности.
Книга, конечно, не обретет массового читателя (с таким-то скромным тиражом). Да и не принято пока включать мозги и думать не в контексте...
Книга, конечно, не обретет массового читателя (с таким-то скромным тиражом). Да и не принято пока включать мозги и думать не в контексте сиюминутной конъюнктуры. Систему образования топят, что-то да будет. Просто, видимо, время пока такое: время погружения в болото.
Автору спасибо.
Хм, парадокс (а своими словами если, то дань лицемерию): вознаграждения присуждают только за хвалебные отзывы, в то время как "ругательные" в "нуле", какими бы они справедливыми ни были.
Между тем, такой "щелчок по носу" издательству, кажется, будет очень полезен.
Всё началось с проклятия. Фуку. Первым от него пострадали дед Оскара, врач Абеляр Кабраль, и его семья. Был ли диктатор Трухильо дланью фуку, или его воплощением, однозначного ответа нет. Это, в конце концов, не важно, важно, как проявили себя люди в сложившихся условиях обстоятельств, места и времени.
Диас зримо рисует ту эпоху, погружая читателя в гнетущую атмосферу произвола диктатуры. При этом нет упрека в излишней натуралистичности: автор лаконичен – в описаниях, сценах, образах;...
Диас зримо рисует ту эпоху, погружая читателя в гнетущую атмосферу произвола диктатуры. При этом нет упрека в излишней натуралистичности: автор лаконичен – в описаниях, сценах, образах; соблюден принцип «необходимо и достаточно». И автор точен – нужного эффекта добивается.
Но в самом начале романа читатель ничего не знает ни о каком враче. В центре внимания – Оскар, страстный фанат фантастики и фэнтези, которые не просто увлечение, но жизнь. Заядлый книгочей, закомплексованный толстяк Оскар – неизменный объект насмешек и унижения сначала в школе, затем в институте. И ладно бы излишний вес – не редкость, в общем-то, но куда хуже его хобби, выросшее в глазах грубого и разнузданного окружения из простой чудаковатости в откровенное лузерство. Оскар – гик, достигший дна табели о рангах школьной / институтской молодежи. И друзей у него нет. Были, да отвалились, стоило им обзавестись подругами. Девушки для Оскара – самая больная тема. С детства пылкий и влюбчивый, сейчас парень испытывает от них только презрение, редко когда скрываемое. А как иначе? Толстяк и общаться-то толком не может – вечно изъясняется всякой литературно-художественной заумью; ни одна нормальная девушка с таким и минуты не вытерпит. Так и проходит жизнь Оскара: боль от беспрестанного столкновения с реальностью топится в уютных водах океана фантастики (во всех ее проявлениях – от «Властелина колец» до комиксов, любимые из которых – «Хранители»).
Автор очень органично и грамотно вводит фанткультуру в повествование, в его язык, в саму его ткань. Сравнение (с тем или иным произведением, героем, автором) здесь, образ там, метафора тут. Разного рода отсылки и ремарки, играющие на сюжет, иллюстрирующие мысли и, главное, весьма нетривиально раскрывающие персонажей и события. По большому счету этот роман не относится к произведениям фантастического жанра (изящно и современно исполненный роман-сага и роман-взросление в оправе реализма с легкими околомистическими вкраплениями), но именно читатели, сведущие в фантлитературе, смогут оценить его наиболее полно. Произведение это – отнюдь не гимн фант- и комикскультуре, оно просто о человеке, для которого фантастика и фэнтези стали отдушиной. Оскар страстно хотел стать писателем. И он писал. Сочинял любимую фантастику. Вплоть до последних своих дней.
Диас с самого начала не скрывает, что «в финале Джон умрет». Заявив об этом, автор добивается эффекта моментальной включенности читателя в судьбу Оскара, ведь образ доминиканца-неудачника такой, что ему просто невозможно не сопереживать. Никем не понятый добряк-фантазер подспудно вызывает симпатию и приязнь.
Диасу вообще очень хорошо дались персонажи. Я б даже сказал, что в романе нет «персонажей», есть люди, совершенно реальные и живые. Сложные и разные, выразительные, яркие, отталкивающие и притягательные. Настоящие, без «как». Создалось впечатление, что автор писал с конкретных людей, сам был частью истории. И вот это последнее впечатление очень и очень стойкое. Не только потому, что повествование изначально ведется от лица автора-рассказчика, но больше ввиду той пресловутой «интимной доверительности», с которой излагает историю Джуниор, созданный Джуно Диасом квази-автобиографический герой. «Сафа» – произносит он, что означает «чур меня» (как средство отвадить фуку). А еще этот Джуниор в самом начале романа обратится к читателю: «… И сейчас, когда я пишу эти слова, я спрашиваю себя: а может, моя книга – тоже сафа? Мое очень личное контрзаклятье». Что ж, роман таким и получился – близким, колоритным, живым и личным. «Персонажей» не только видно, их чувствуешь.
Эпоха диктатуры Трухильо – неотъемлемая и мрачная составляющая истории, поначалу показавшейся лишенной «тяжести», а по ходу развития сюжета всё более и более ее набирающей. Чтобы уже ко второй четверти не осталось ровным счетом никаких сомнений в том, что роман Диаса – произведение не развлекательное. Многоплановый и честный (по авторской манере подачи) роман о людях. О добре и доброте. Для них.
О чуткости. Против черствости.
О любви. Во имя ее.
С надежной на будущее. С верой в лучшее. Во всем. Прежде всего, в самих себе. Чтобы не быть «трухильями» (как бросила по случаю Лола, «Мы все – Трухильо!»).
В финале жизни Оскар, кажется, нашел средство, каким можно победить фуку. И даже написал инструкции. Вот только они не дошли до адресата. А мне по прочтении показалось, что главное наше фуку – это потеря памяти о том, кто мы на самом деле есть.
Это очень хорошая книга. Не откровение. Не событие. Не «ах!». Звезда ли пулитцеровского небосвода? Возможно, премия заслуженная, не знаю. Главное достоинство романа – он «доверительно-честный» и взывающий в человеке к человеку.
Сафа.
Не рассчитываю на бонусы за рецензию, зато она будет честной (впрочем, как обычно).
Не достойное продолжение «Дома странных детей», а банально – слив и зарабатывание денег (да, читателей ожидает Продолжение! Уррра, товарищи!).
Начну с «фишки» «произведения». Фотографии не в пример беднее (прежде всего, содержательно), чем в начальной книге. Здесь они – исключительно «галочки» ради. Если в первом романе и сюжет строился на фото, и снимки, отдавая дань, работали на сюжет и атмосферу, то здесь...
Не достойное продолжение «Дома странных детей», а банально – слив и зарабатывание денег (да, читателей ожидает Продолжение! Уррра, товарищи!).
Начну с «фишки» «произведения». Фотографии не в пример беднее (прежде всего, содержательно), чем в начальной книге. Здесь они – исключительно «галочки» ради. Если в первом романе и сюжет строился на фото, и снимки, отдавая дань, работали на сюжет и атмосферу, то здесь – сильнейшее ощущение нарочитой притянутости изображений. Вот какие нашлись у автора фото в загашнике, такие и помещены в книгу. И не важно, что на снимках – ничего странного, загадочного (за редким исключением). Еще более не значимо, что зачастую фото совершенно «ниочемные». И что совсем уж скверно – вообще наплевать (прежде всего, автору), что сюжет пришит к таким фото самым прочным образом. Белыми нитками? Нет! Толстенной, мерцающей едкой белизной бечевой, фосфоресцирующей в темноте!
Литературных (ох, слишком громкое слово для этого произведения) достоинств у романа нет. Прочих, пожалуй, тоже. Персонажи не тянут, не хватает им достоверности; психологически-поведенческий неадекват, усиливаемый малопонятной наивностью (неужели расчет на аудиторию «12-»?!). Куда там – если «фишка» не в них. К сожалению, и не в истории. Пусто, попкорново, искусственно. Это последнее столь точно характеризует роман, что, кажется, имеет запах. Запах краски, напрасно потраченной на издание с ультра-модным приемом «сюжетоиллюструрующих» «странных» фотографий.
Тем, кому понравилась первая книга, и кто ждет от продолжения уровня / совокупности впечатлений не меньше, настоятельно советую: не тратьте времени на «Город Пустых». В названии очень «правильное» слово. Тут как раз справедливо.
Увы, абсолютно пустая книга. Оказалась для меня зряшным приобретением. Заманулся на аннотацию да на иллюстрации, которые в итоге совершенно однотипны, никакого разнообразия. Как под кальку, только создания разные, что не делает иллюстрации интересными. Сама же история еще большая бессмыслица (ни художественной, ни содержательной ценности), чем визуальный ряд. Крайне разочарован. Куда бы сбагрить свой экземпляр...
Роман – представитель категории «young adult». Герою 16 лет, мировосприятие через призму сомнений и неуверенности, неопытности и некоторой закомплексованности. Первая любовь, подростковый самоанализ – кажется, стандартные составляющие книг подобного направления.
Издание подкупает аннотацией и зазываловкой «Для всех поклонников «Дома странных детей». От сходства с последним довольно много: категория, общие характеристики персонажей, особенности подросткового мировосприятия, пресловутая первая...
Издание подкупает аннотацией и зазываловкой «Для всех поклонников «Дома странных детей». От сходства с последним довольно много: категория, общие характеристики персонажей, особенности подросткового мировосприятия, пресловутая первая любовь, а также, что позиционируется как «фишка», атмосферные вставки-фотографии, прежде всего благодаря которым издатель провел параллель с романом Ренсома Риггза.
Маркетинговая политика в случае с «Приютом» основана именно на специфическом сеттинге, подкрепляемом фотоматериалом, которого не в пример меньше чем в «Доме странных детей», а сами фото будто бы подернуты бледно-зеленым туманом, что, очевидно, еще больше должно работать на атмосферу. Пожалуй, работает, но, кажется, далеко не в полную силу (и не так). Эффекта, сопоставимого с тем, который возымели снимки из романа Риггза, фото не производят: они не удивляют, позитивно влияя на воображение, а заставляют испытывать неприятные эмоции от лицезрения мрачных коридоров и комнат, пустых больничных коек, «больных» с искаженными от страха / злости / боли лицами.
Сюжет прочно завязан на сеттинге, эксплуатирующем образ психушки, где ставили опыты над преступниками с целью искоренения в них червоточины, сподвигающей на совершение злодеяний. Действие происходит, как видно из аннотации, в таком вот заведении, приспособленном для проживания обучающихся на развивающих курсах подростков. Соответственно, в наличии: запретный «медицинский» корпус с «операционными» (с засохшими пятнами крови на стенах и полу), палатами, кабинетами, картотеками, фотографиями; секреты и тайны с подоплекой полумистического (как кажется, если судить только по первому роману дилогии) свойства; а также загадочные убийства, жестокий маньяк, оставляющий жертв застывшими в определенных позах, отсюда в истории ощущение опасности и нерв.
Читается роман быстро: ввиду крайне невеликого объема и, нужно отдать должное, определенной напряженности сюжета. Последний без провисаний: всё по делу и в меру. К автору нареканий нет, со своей задачей – привлечь и удержать в поле истории на эксплуатируемом сеттинге – справился хорошо. Претензии к переводчику и редактору / корректору: за то, что, судя по всему, не старались избежать неоднократного в одном предложении (а также в смежных) слова «был» (с производными) и аналогичного речевого мусора, встречающего по тексту. Впрочем, это если придираться, потому что серьезных ляпов нет, а благодаря упомянутой напряженности сюжета огрехи перестают цеплять внимание.
«Оглядываясь» на трюк с фотографиями: их отсутствие не повлияло бы на общее впечатление от романа и оценку (в то время как в «Доме странных детей» снимки книге «веса» добавляют). Другое дело концовка: она воспринимается откровенно сыроватой, непроработанной и недостоверной (в части реакций и поведения некоторых персонажей, отдельных сюжетных решений); такое ощущение, что автор либо старался уместиться в заданный лимит текста, либо просто не позаботился о достижении правдоподобности в наиболее ответственных моментах развития истории. Ответы на вопросы перемещены, судя по всему, во второй роман дилогии, читать который не хочу (мастерства поддержать мой интерес автору не хватило).
Рекомендация: если описанные выше характеристики не оттолкнули, заинтересовали, роман до конца дочитаете. Откровений и глубин ждать не стоит. История простая по нагрузке, к читателю не требовательная, цель ее – завлечь и отпустить по окончании, не притязая на что-то большее.
Ясная, светлая, мудрая, сильная по степени воздействия книга. Автор в легкой и не нравоучительной манере объясняет природу ума, приводит понятные примеры, чтобы легче было уяснить. Книга, безусловно одухотворяющая. Наверняка, она не может претендовать на откровение - в том плане, что в более внушительных по объему книгах о буддизме тема эта маленькой книги представлена более глубоко и всесторонне, однако она ей по силам способствовать откровению для людей, которые только становятся на путь...
Очень понравилась. Хочу перечитать и перечитаю.
Ух, чего же я ждал от этой книги перед прочтением, да!..
Но только не того, что во многом она окажется оправданием китобойного промысла – в смысле развенчания несправедливых (как на то обращает внимание рассказчик) домыслов о нем и изложения подробностей ремесла. «Производственная» часть могла бы для меня быть увлекательной, если бы имел аналогичное (производственное же) отношение к китам. Автор, с одной стороны, восхищается ими, с другой стороны, с невозмутимостью ветеринара описывает,...
Но только не того, что во многом она окажется оправданием китобойного промысла – в смысле развенчания несправедливых (как на то обращает внимание рассказчик) домыслов о нем и изложения подробностей ремесла. «Производственная» часть могла бы для меня быть увлекательной, если бы имел аналогичное (производственное же) отношение к китам. Автор, с одной стороны, восхищается ими, с другой стороны, с невозмутимостью ветеринара описывает, например, предсмертное поведение животного и технику разделки туши. Именно подобное отношение, а не заблуждения и неверные представления, обусловленные временем создания романа, стало для меня неожиданностью.
Впрочем, Мелвиллом изображена именно что правда той далекой уже эпохи. Скрупулезное описание тонкостей промысла, что сродни документалистике, сочетается со старомодной тягучестью описаний, пафосом авторских размышлений, разговоров и монологов персонажей, некоторой наивностью оценок и суждений. В итоге получается весьма необычный коктейль из литературных стилей, приемов и средств, приготовленный в форме художественного произведения, выходящего за рамки классификаций. Содержательно же роман оказался много более прост, чем ожидал от него перед прочтением. Да, произведение и метафорично, и аллегорично; в нем бездна образов, «Моби Дик», можно сказать, проникнут символизмом (особенно в предфинальной и финальной частях; создалось даже ощущение избыточности). Роман сам – архетип в литературе и культуре (наверное, в этом основная его ценность). Он напитал собой коллективное сознание, и, прочитав произведение, такое чувство, что «Моби Дик» был знаком и «принят» на каком-то подспудном уровне еще до прочтения. Роман, конечно, составляет категорию «маст рид» – как базовый и естественный опытно-культурный пласт.
Есть произведения, в которых автора не «видно», он будто бы где-то «сверху» созданного им микрокосма, а есть такие, как «Моби Дик», где автор – непосредственный рассказчик, то прячущийся в образе одного из персонажей, то лично ведущий читателя от сцены к сцене, от одного знания к другому. Но к каким бы литературным приемам и ухищрениям ни прибегал Мелвилл, он не смог скрыть свою по-мальчишески пытливую натуру увлеченного исследователя, которому интересно буквально всё: от мелких, технических деталей быта на корабле, китобойного промысла, обычаев, традиций мореплавания, до поведенческих и психологических установок и реакций (считаю большой удачей автора образ Пипа (кто читал, поймет, в чем соль), вышедший очень и очень многозначным и характЕрным (характерным – для философской канвы произведения)). Собственно, философии в романе хватает: от идеи-противостояния «человек — Природа» до вопросов о смысле жизни и сути (и выражениях) добра и зла.
И невозможно не отметить Стихию, Море, Океан – один из главных образов полотна; образ этот бесконечно символичен (а выписан и преподнесен как живой); Колыбель Жизни; если уж чему и является «Моби Дик» песнью, то именно ей.
Книга неожиданно многоаспектная, задевающая за живое, вызывающая спектр эмоций, размышлений, переживаний и чувств (среди которых и восхищение, и гордость, и стыд, и горечь, и печаль). Заявленная как документалистика, читается как роман.
Место действия: Россия, Дальний Восток 1997 года. Поскольку автор иностранец, стало любопытно, каким окажется его взгляд на время и события. Сюжет: взаимоотношения «человек – тигр», как проявление противопоставления «человек – природа», но в заданном узком...
Место действия: Россия, Дальний Восток 1997 года. Поскольку автор иностранец, стало любопытно, каким окажется его взгляд на время и события. Сюжет: взаимоотношения «человек – тигр», как проявление противопоставления «человек – природа», но в заданном узком ракурсе. Центральный образ – амурский тигр, грозный хищник, находящийся на грани исчезновения.
Архетипичность данного образа удачно обосновывается в книге, равно как и его притягательность – через мифы, легенды и верования разных народов и народностей, а также результаты антропологических, биологических, социологических и психологических исследований. Одним из самых ценных – как в плане одного большого, но разделенного на фрагменты повествования об амурском тигре, так и освещения вопроса о балансе и гармонии в природе – стал опыт встреч и сосуществования с тигром отдельных жителей тех мест. Книга раскрывает целую систему взаимоотношений между человеком и зверем, сложных и тонких, опасных и порой совершенно удивительных. Пожалуй, нужно говорить о культуре отношений, которая, как то наглядно отображено в книге, разрушается, всё более отходя в прошлое.
Книга – больше, чем просто история на тему. Автор очень комплексно подходит к освещению объекта его исследовательского интереса, и свидетельством тому немаленькая «выборочная библиография». Писатель, начиная книгу с локальной, но стержнеобразующей сюжетной завязки, раскрывает читателю историю вопроса, корнями уходящую в века, историю заселения Дальнего Востока (не ради красного словца, но для обоснования некоторых мыслей по теме книги), высвечивая образы В.К. Арсеньева и Дерсу Узалы (есть фото, на которой они запечатлены), отдельных природоведов и охотников, чья деятельность так или иначе повлияла на развитие межвидовых отношений, приводит выдержки из высказываний политических и общественных деятелей СССР, характеризующих подход советской власти к освоению Дальнего Востока, и, конечно, отображает плачевную социально-экономическую, удручающую бытовую действительность в регионе середины 90-х годов прошлого века и первого десятилетия настоящего столетия. И автору веришь, потому как картина пишется судьбами и словами конкретных жителей, а также событиями, которыми пестрят злободневные репортажи о жизни людей на Дальнем Востоке. Тональность книги в этом плане, разумеется, горька.
Если постараться «отвлечься» от главной темы истории, то «Тигр …» – это роман и о людях, о людях в условиях безнадеги, у которой множество причин, о людях, которые силой разных обстоятельств бывают вынуждены пересекать черту мирного сосуществования с тигром. А непосредственными главными героями книги, помимо собственно Тигра, являются конкретные жители описываемых мест. Совершенно обычные, простые люди, смотрящие на читателя с фотографий, живут или жили в действительности, живут и будут жить на страницах книги. Автор повествует об их судьбах, неразрывно связанных с судьбой страны и отдельно взятого региона и – так или иначе – с Тигром.
Первым, чем приятно удивила книга, стал язык изложения. Автор умело обращается со словом. Естественно, почувствовать это можно благодаря переводу, который иначе, нежели качественный, окрестить не могу. С первых страниц читатель ощущает «колорит» встречающего его места действия: ночная заснеженная тайга, стволы деревьев трещат и лопаются от мороза. Тайга – полноправный персонаж истории.
В книге внушительный объем информации об амурском тигре – причем, не только биологического характера, но, что наиболее интересно, об особенностях поведения в разных ситуациях. Много примеров взаимоотношений с человеком, из которых (а также из пояснений охотников и коренных жителей, привыкших чтить полосатого хищника) тигр предстает в совершенно ином свете, нежели <лично мною> предполагалось: как способное абстрактно мыслить существо, обладающее удивительными способностями.
Жанр истории переменчив, но при этом она воспринимается органично и цельно. Местами автор погружает в атмосферу триллера, а иной раз от описываемых сцен становится жутко. Когда сознаешь, что приводятся достоверные события (задокументированные различным образом), понимаешь, что, в общем-то, живешь в совсем в другой реальности. Но, как справедливо расставляет акценты автор, зверь не потому проявляет изуверскую жестокость, что он – тигр, а потому, что его, что называется, довели, поправ все и всяческие законы природы и мирного сосуществования.
Книга не оставляет равнодушным. Она настоящая. Очень живая. Хотел бы еще, как минимум, раз перечитать. В книге много различных сведений, опыта, мудрости, а также боли и горечи. Но несет она свет и добро, призывает к ним. В этом смысле – книга-колокол. Разумеется, не зря в названии указание не только на месть, а и на спасение. Но с ним, как водится, всё слишком зыбко.
Искренняя и правдивая, книга по своим содержательным ценности и направленности, пожалуй, одна из лучших <для меня>. Да это и не книга вовсе – окно, выходящее на неумолимо разрушаемый мир, пока еще составляющий часть нашей страны.
Жаль, что прочтение само по себе ничего не меняет… И стыдно за малодушие пытаться возложить что-то действенное на прочтение…
Дом, в котором… В котором что? Иной раз думаю, а как сама Мариам давала название книге? Сразу ли пришло известное нам? И что же для автора за многоточием? А потом ловлю себя на мысли – а надо ли мне это знать? Ведь для меня как для читателя «Дом …» — это глыба, это кусок плоти мира (переживаний, ощущений, мыслей, жизненных наблюдений) самой Петросян, прочувствованное и выплеснутое, часть души, в конце концов. А что тогда «Дом …» для нее… Произведением подобных силы, многослойности, живости,...
Я увидел Дом, в котором… Многое. Эмоции и чувства. Жизни и судьбы. Свой отдельный мир, ощетинившийся от вторжения в него мира нашего шипами недоверия и нескрываемой отчужденности, за которыми – столько всего по-детски непосредственного и наивного!.. Почему я «верю» Петросян? Да потому, что она хирургически точно вскрывает ощущенческие и психолого-поведенческие составляющие восприятия всего происходящего. Но дело больше в том, что при этом: 1) автора, как ваятеля, не «видно», есть исключительно творение, в которое вдохнули жизнь; 2) создается впечатление подсматривания, подслушивания за героями и восприятия мира как будто бы ими.
Герои знают, каждая секунда приближает конец привычной им жизни, в которой найдено свое место, где есть друзья, а у каждого мгновения свой вкус, где крупные радости – щедрой горстью, а мелкие – звонкой россыпью, но и горе с грустью и болью – так же полны и столь же пронзительны, – однако они преходящи (как и светлое), но они – часть Дома, и потому не так страшны, как Наружность, в которой, как известно, жизни нет и быть не может, а выброшенные туда – мертвы. Так «они» противопоставлены «нам», как цветное – черно-белому.
Герои романа очень чутко и объемно ощущают жизнь, – это при том, что они – согласно фабуле – ущербны! <хотя книга, конечно, не об инвалидах и их недугах; «пороки» персонажей – это, прежде всего, то, что базово отделяет героев от населяющих Наружность + средство индивидуализации, причем, может, более внутреннее, чем внешнее> Так кто ж тогда неполноценен: «нормальные» обитатели Наружности или жильцы Дома? «Дом…», очевидно, это обращение к нам как к людям Наружности. Только обращение ощущенческое, образное, объясняющее «как на пальцах» и доносящее – чтобы восприняли не столько умом, сколько нутром, чтоб не так понятно стало, как проняло. И ведь пронимает!
Хочу отметить одну, на мой взгляд, очень важную особенность книги: Петросян добивается такой живости любовно созданного ею мира, что, если читатель захочет / позволит, то смысл происходящего будет улавливаться из недосказанного героями, допускаемых ими недомолвок, приводимых единожды и вскользь переживаний и мыслей. От такого, конечно, полное ощущение погружения в мир «Дома…».
Роман учит чуткости, пониманию и добру. Произведение это – о нас, только немного (либо же – сильно) других нас – более открытых, непосредственных, чутких и отзывчивых.
Читать роман большими частями у меня не получалось, – нет, я не боялся пресытиться, напротив, не хотел недовкусить, ведь «Дом…» очень насыщен ощущениями и гранями восприятия, у каждого из которых свои притягательность и ценность. Через сутки после прочтения «Дома…» взял в руки новое для меня произведение, давно намеченное к прочтению <какое – не суть важно>; после «Дома…» новая книга показалась холодной, малосодержательной и, самое главное, пустой (лишенной смысловой, ощущенческой и настроенческой наполненности, присущей роману Петросян). Видно, нужно какое-то время, чтобы отвыкнуть (в полном смысле слова) от реальности «Дома…».
Каждый сам для себя решит, читать / не читать, но только лишь по той причине, что мир романа невероятно живой (и «как настоящий»), советую хотя бы на пару часов заглянуть в «Дом, в котором…», а там – может, и возникнет желание побыть незримым для героев очевидцем событий подольше, нарисовать на стене какое-нибудь существо (и по факту его появления Табаки непременно проведет свое расследование), посидеть в Кофейнике, послушать в Четвертой истории Ночи Сказок и даже, если позволит Дом, разгадать тайну Самой Длинной Ночи.
«По мотивам “Кентерберийских рассказов” Джеффри Чосера», серьезно? Пожалуй, натяжка на грани фола. Возможно, таким образом позиционирует роман сам автор (Акройд). С позиции творца ему сподручнее – авторское вИдение. Однако, на мой взгляд, наличие таких компонентов, как эпоха и место протекания событий (но и тут уже спорно – у Чосера много времен и мест действия), разнородный состав персонажей (+ некоторые совпадения соцролей) и отдельные заимствования-обыгрывания образов и речевых оборотов не...
Это последнее – документальность некоторых обстоятельств, если верить автору, ранее истории не известных. Собственно, «Кларкенвельские рассказы» – попытка воссоздания ряда событий, имевших место во время свержения Ричарда II и развивавшихся в Лондоне вокруг тайных обществ «Избранные» и «Доминус». И интересным роман может быть, прежде всего, любителям истории Англии той эпохи, названных тайных обществ.
Литературно-художественных заслуг у «Кларкенвельских рассказов», на мой взгляд, не много. Увлекательность отсутствует. Роман не из разряда запоминающихся. Притязание на «произведение по мотивам» не оправдано (дробление истории на повествования от разных персонажей и близко не играет так, как то у Чосера; и в рамках отдельных историй частенько нарушается фокальность, что только по формальным признакам выступает как несоответствие с работой Чосера). Учитывая громкость аннотации, «замах на рубль, удар на копейку».
Хочешь сказать об издании третьей книги цикла «Первый закон», скажи, что оно могло бы быть лучше. Причем, ОЖИДАЕМО могло бы быть лучше – на уровне изданий предыдущих романов. Первым, чем неприятно удивила книга, стала аннотация. Спрашивается, зачем в ней излагать то, что должно стать известно читателю только по прочтению половины первой части романа? Неужели чтоб пошатнуть интригу и интерес? Зачем приводить то, что читатель должен узнать лишь в середине второй части романа? Неужели чтоб...
Второй камень в огород издания – перевод. Смена переводчика не пошла книге на пользу. Если первые два романа цикла отличались живым, хлестким языком повествования, «приправленным элементами черного юмора», то «Последний довод королей» этого лишен. Еще одно урезание из достоинств творчества Аберкромби. Такое ощущение, что на этапе подготовки в печать роман прошел через Допросный дом, где безосновательно потерял важные свои компоненты. «Жизнь несправедлива», да…
«Зачем я это делаю?» - вопрос, который не задавал себе, читая роман. Несмотря на отмеченные выше недостатки книги, ждал, что автор проявит себя привычно достойно, несмотря ни на что. И тут не обманулся. Аберкромби остался самим собой. В первых двух романах он приучил к жесткости и жизненной реалистичности, когда, как правило, не бывает счастливых «вдруг», «неожиданно», «из последних сил» и т.д. и т.п., а у всего есть своя цена, и за всё надо платить (или расплачиваться). Однако думал, раз финал цикла, автор проявит элемент мягкости и даст своим героям то, чего они были либо изначально лишены, либо лишались по ходу повествования, или хотя бы намек на такое. Причем, уверен, это вышло бы у Аберкромби гармонично и достоверно. А этот циничный автор взял да и продолжил в прежнем духе, сумев при этом удивить – сухой, железной прагматичностью сюжетных решений финала, жесткой бескомпромиссностью происходящего с героями. Сделано это убедительно и как-то так звонко, с эффектом пощечины: мол, читатель, привыкнуть пора, что тут тебе не сказочка с хэппи-эндом, а история, в которой всё (или почти) проникнуто суровой (и, да, часто жестокой), грубой необходимостью.
В заключительном романе трилогии все ружья выстрелили. Да так, с одной стороны, неожиданно, а с другой – прагматически обусловлено привычным, универсальным набором стремлений и чувств персонажей, что назвать ружейный залп иначе, нежели мастерством Аберкромби-молодого-да-талантливого, не могу. Может сложиться впечатление, что история осталась неоконченной. Не думаю. История, рассказанная в «Первом законе», самодостаточна и цельна, наглядно и достоверно раскрывает вложенные в нее автором мысли. И потому, думается, автор заслуживает признания, а его произведения – внимания. И пусть одна из идей романа, указанная в первом абзаце данного отзыва, не находит воплощения применительно к Аберкромби и его творчеству.
Издание данного романа 2011 г. «РИПОЛ классик» – это, на мой взгляд, введение читателей в заблуждение. И дело тут не в авторе. К нему «претензии» мало того, что совсем иного рода, так еще и сугубо субъективные (из области вкусов и пристрастий). Обман заключается в том, КАК эта книга преподносится. Очевидно, расчет основан на волне интереса к триллерам, мистике, и популярности «скандинавских» авторов, их модности. Расчет, надо полагать, оправдался, жаль только, что такие маркетинговые ходы...
Итак, на обложке с лицевой стороны имеется мнение некоего Саймона Беккета: «Лучший шведский триллер после Стига Ларссона. И как только этим шведам удается создавать такие шедевры? Я потрясен». На обложке с тыльной стороны THE GARDIAN утверждает, что у «Ночного шторма» гениальная концовка (!). Но этого мало. Книга обернута в полосу красной бумаги с надписями: «“Лучший триллер года” по версии ассоциации британских писателей. Этот роман больше, чем мистический триллер, больше, чем детектив, и больше, чем готический роман». Как же при таких рекомендациях да отзывах не купить «шедевр»?!
Прочитав аннотацию и мнения авторитетных советчиков, ждал от романа погружения в мир, где героями являются «не только люди и призраки, но изменчивое море, стелящийся туман, снежные бури и колючие зимние ветра» (Нинни Хольмквист). Мне изначально интересен был не столько триллер, сколько обещанная нордическая атмосферность. Прежде всего, из-за нее и брал книгу. Не знаю, то ли атмосферности такой отродясь в романе не было, то ли перевод не позволил ее передать, но совершенно ничего завораживающего / по-северному сурового и волнующего душу / доносящего соответствующий настрой в «Ночном шторме» нет. Да, море, ветра, снег, бури, холод присутствуют, но «героями романа», точно, не становятся. Нужного (или просто высокого) градуса атмосферности в романе лучше не искать.
Тогда, может, герои автору удались? Перед читателем совершенно обычные люди со своими проблемами, желаниями, тайнами и жизненными установками. Но они показаны довольно отстраненно. Я героев близко не принял, и запомнятся они вряд ли. Самый интересный образ – Мирья Рамбэ. Этот персонаж автору удался. К образу главного героя претензий несколько. Самая серьезная из них – поведение Йоакима в финале романа, в сцене разоблачения – вот не верю, что человек, столь сильно любивший свою жену и столь сильно тоскующий по ней (как то описано в романе), будет вести себя так хладнокровно и отвлеченно (будто он какой-нибудь детектив, раскрывший преступление, а не пострадавший, мир которого от преступления рухнул, что и показывается в «Ночном шторме»). Тильда: ее, как мне показалось, нарочитая «необходимость» для сюжета делает образ искусственным, женщина-полисмен не стала для меня частью истории, явилась лишь элементом композиции. В общем и целом, герои невыразительны. И дело тут не в том, что автор хотел показать «обычных людей», - даже «обычных людей» можно изобразить живо, точно и объемно, когда, читая, кажется, что ты с ними знаком.
Теперь по жанру. Конечно, это не триллер, не мистика и – тем более – не готика. Это, прежде всего, детектив с элементами мистики и триллера. Если угодно, мистический детектив, и именно это существительное – определяющее для романа.
О концовке. Гениальна ли она? Нет. Она неожиданна и, да, хороша!
«Ночной шторм» - книга, не прочитав которую, ничего не потеряете. По совокупности компонентов роман неплох, но и не более того. Назвать высококачественной прозой не могу, но и о потраченном на чтение времени, в общем, не жалею. Возмущаюсь только поступком издателей.
«Татарская пустыня» — роман о времени, ежесекундно изменяющем жизнь, только сначала, до определенного момента, не замечаешь и не понимаешь этого, пребывая в иллюзиях, которые, думаешь, составляют Смысл, а затем – словно со стороны (и от этого еще обиднее и больнее) вдруг остро сознаешь, что, оказывается, есть Река, и она уже унесла тебя от слишком многого, но унесет и дальше. Вопрос только, от чего еще? От чего еще – важного и по-настоящему ценного, что можно пропустить, если вовремя (очень...
«Татарская пустыня» — это роман о личности, возможности ее внутреннего, духовного развития. Если скажу, что это произведение о жизненной трагедии, касающейся каждого, то буду в равной степени и прав, и не прав. Ведь достаточно принять Реку, осознать себя в ней, прийти в согласие с природой, как исчезнет свойство трагичности, а вслед за ним и чувство фатальной разрушительности времени.
В романе автор изображает мотивы и ожидания от жизни, движимый которыми человек сам загоняет себя в ловушку. Буццати показывает как силу убедительности, так и абсолютную бессодержательность и иллюзорность подобных устремлений. Вновь эффект зеркала. Автор очень точен и мудр. И заглядывает он глубоко. Потому и является произведение таким пронзительным и мощным.
Неоднозначное у меня впечатление от авторских характеристик чувства любви и соответствующих отношений, которые, впрочем, вплетены в повествование лишь вскользь. Есть подозрение, что Буццати не имеет ввиду именно настоящее это чувство, а говорит о том, что часто за него выдают – оболочку без должного содержания. Хотя возможна и иная трактовка, которая не влияет на органичность произведения и целостность его восприятия. Впрочем, всё в «Татарской пустыне» служит главной идее. И нет в романе лишнего: ни образа, ни эпизода, ни строчки.
Язык «Татарской пустыни» прост. Но как же точен! А это уже многое говорит о таланте автора. Сюжетная канва весьма скупа, произведение лишено событийной динамики. Но ведь это роман-притча. И читается он с интересом – не тем, который возникает, когда читаешь / слушаешь какую-нибудь занимательную историю, но интересом, свойственным процессу духовного познания, куда при этом примешиваются ощущения узнавания, понимания, сопричастности, выступающие своего рода условиями наложения – наиболее «правильного» и полного – содержания романа на восприятие.
И выходит так, что главного героя, Джованни Дрого, чувствуешь, видишь мир его глазами, ощущаешь то и так, что ощущает он. И Крепость, где служит герой, становится не просто местом действия, но той самой Крепостью, в одном из помещений которой стоит твоя кровать, и когда ложишься спать, слышишь, как «хлюпает цистерна», и еще звуки голосов перекликающихся солдат; а когда выходишь на стену и смотришь на север, туда, где безжизненным полотном раскинулась татарская пустыня, чувствуешь, как ворочается где-то внутри тянущее ожидание, готовое – стоит только увидеть хотя бы только признаки искомого, желаемого – пробудиться радостным волнением в предвосхищении близости в твоей жизни больших событий – тех самых, что ждешь всю жизнь, но о которых не говоришь и не скажешь никому. Потому что они – сокровенное. И ты, привыкший ждать и верить, верить и ждать, знаешь, что о подобном мечтает почти каждый в Крепости. И это тебя с ними одновременно и роднит, и заставляет относиться с настороженностью – вдруг шанс обрести мечту выпадет не тебе.
Глазами Дрого я видел Крепость изнутри и со стороны, испытывая те разные чувства, которые по воле автора владели героем. На протяжении повествования я был одновременно и Джованни, и самим собой, пропуская через себя мысли и переживания героя. Несколько раз перечитывал отдельные абзацы, восхищаясь поразительной, невозможной точностью характеристик, образов, состояний. Финал же читался очень медленно (и это было совершенно не намеренно) – потому что прочувствовалось – будто бы само по себе – каждое слово. А последние строки – как же в них много всего!..
…Много всего в романе, очень объемном, глубоком, мощном, Настоящем.
И вот еще что – Буццати ни к чему не призывает и не старается учить. Он лишь подносит зеркало.
«Дом странных детей» — роман для всех возрастов (впрочем, ориентирован он, наверное, более на подростковую аудиторию). Дом в романе – это здание в несколько этажей, стоящее на холме в безлюдной местности и которое заселяют дети, считающиеся странными потому, что обладают сверхъестественными способностями (власть над растениями, способность видеть пророческие сны, необыкновенная сила, способность создавать руками огонь, способность оживлять трупы и создавать гомункулов и др.) или необычной...
Автору отлично удалась композиция: начало интригует, в нем есть и загадка, и ключевое для романа событие, на котором далее строится сюжет; повествование без провисаний, автор умело разбавляет действие подачей разных составляющих внутреннего мира героя, шестнадцатилетнего парня по имени Джейкоб, от лица которого и идет повествование, логически перетекающее в финал романа, где по делу выстреливают нужные ружья, и таким образом история характеризуется целостностью – для первого романа цикла. А должен быть, судя по всему, именно цикл.
Важное значение для романа имеют многочисленные фотографии. Издатель, мягко говоря, не поскупился на краску, которой на книгу ушло откровенно много. Фотографии изображают, в основном, тех самых странных детей из названия книги. Есть и несколько графических вставок, иллюстрирующих, например, письмо, которое читает герой, или титульный лист книги с важными для сюжета пометками. На некоторых фотографиях надписи, сделанные участниками событий истории. Тексты писем и пометок, присутствующие, в том числе на фото, выполнены на русском языке, и потому читатель легко может представить себя на месте героя, хотя, на мой взгляд, для пущей достоверности и достижения эффекта документальности было бы лучше, чтобы все тексты писались на языке оригинала, а внизу страницы просто помещались бы сноски с переводом.
Основные события романа разворачиваются на «далеком уэльском острове», где герой старается разыскать место, о котором ему рассказывал его дедушка. Здесь Джейкобу придется испытать воздействие петли времени (ход, с одной стороны, весьма заезженный в фантастике, но, с другой стороны, обыгрываемый в романе интересно и вписывающийся в историю органично, поэтому неприятия не вызывает), а также чувства любви, ответственности и долга. Действие разворачивается как в наше время, так и в начале Второй мировой войны, которая – либо отдельные ее проявления – имела (/-ет) важное значение в жизни персонажей. Однако роман совершенно не военный и не о Второй мировой. Есть, правда, подозрение, что продолжение будет более тесно связано с этим трагическим событием истории человечества.
Героя с самого начала окружают тайны, и по мере развития сюжета он, разгадывая одни, сталкивается с другими. Автор постепенно приоткрывает завесу непонятного, однако в некоторых местах, думается, мог бы избежать некоторой очевидности в ситуациях, предваряющих разгадку. По сути, приключения в романе сводятся к поиску ответов, преследованию, стремлению выжить, сберечь и защитить. Герою и близким ему людям противостоят опасные враги, с которыми (в лице отдельных сил противника) в финале Джейкоб вступает в открытую схватку.
Собственно, наибольшие претензии у меня именно к финалу, но не к событийному его наполнению (тут как раз всё нормально), а к диалогам, которые ведут действующие лица, и к выказываемым ими реакциям. Представляется, что в ситуациях мрачных, напряженных, тяжелых и жестких люди вряд ли будут вести себя так, как то показал автор. Здесь отметил психологически-поведенческую недостоверность, которая несколько выбила меня из истории. Еще, как кажется, автор допустил сюжетно-событийное несоответствие (либо попросту забыл оговорить одно обстоятельство), оставляющее после себя ряд вопросительных знаков, совершенно ненужных, досадных. Также нарекания к изображению автором поведения злодея — тут мое «не верю!».
Вернусь к фотографиям, которыми изобилует книга. Эти фото зачастую интересны сами по себе, поскольку на них запечатлены то разного рода странности, то вполне обыденное, но с нетипичных ракурсов. На фото часто изображены действующие лица, поэтому читатель самым наглядным образом знакомится с ними, и таким образом история не только в буквальном смысле иллюстративна, но и будто бы реальна. Отличный прием, который работает во многом благодаря содержанию фотоснимков, их атмосферности и необычности. Фотографии не просто выполняют описанные выше функции, но и сами по себе вплетены в сюжет, имеют в повествовании свое значение, порой очень важное. Поэтому использование фото – безусловно удачная идея. И роман без снимков воспринимался бы совершенно иначе – обыденно и глуховато. Фотографии включены в роман настолько органично и играют такую роль, что без них «Дом странных детей» представить уже сложно.
К языку повествования нареканий нет. Всё гладко, точно, без излишеств и в меру. Автор пишет уверенно. Попадались, правда, корявости, которые не знаю, на чей счет отнести – автора или же переводчика: что-то типа «небо было застлано тонким слоем облаков», в целом же, повторюсь, претензий нет.
Подводя итог:
- роман довольно интересный;
- весомую роль в восприятии истории играют фотографии, создавая нужные впечатления, эффектно и эффективно работая на сюжет;
- никаких откровений и поводов для восторженных эпитетов;
- не «обязательное прочтение», но и отсутствие сожалений;
- увлекательное приключение, продолжение которого я бы прочитал (кстати, как кажется, оно потребует от автора очень ответственного к себе подхода, поскольку, исходя из того, чем закончился «Дом странных детей», подразумевает суровость и жесткость ситуаций, в которых должны оказаться персонажи, а ведь с передачей достоверности их поведения в финале этого произведения Риггз справился, на мой взгляд, не лучшим образом).
Сказка для взрослых. Готическая. Атмосферная. Увлекательная. Яркая. Насыщенная колоритными образами. Легкая по исполнению. Непростая по наполнению. Запоминающаяся (совокупностью характеристик). Западающая в душу (для меня – идеей, раскрываемой к финалу).
Гейман – мастер. Да, банально. Да, не новость. Но он мастер! Прочитав многое из его творчества, определил для себя струнку в его произведениях, благодаря которой – в том числе, или прежде всего – они нравятся, цепляют. Первое: автор пишет о...
Гейман – мастер. Да, банально. Да, не новость. Но он мастер! Прочитав многое из его творчества, определил для себя струнку в его произведениях, благодаря которой – в том числе, или прежде всего – они нравятся, цепляют. Первое: автор пишет о простых людях из нашего мира, которые не на вершине социальной лестницы и не рыцари без страха и упрека. Пишет об обычных людях с узнаваемыми недостатками. И это касается не только главных героев, отчего истории становятся читателю ближе. Второе: у автора очень богатое воображение, живой ум, свой особый изящный стиль, незаурядная наблюдательность, позволяющая при описании выхватывать такие детали, которые сами по себе рисуют образы, точно и полно передают ощущения, состояния и чувства. Благодаря перечисленному фантастическое в произведениях Геймана словно живое, оно зримо и «достоверно». Третье: перипетии, происходящие с героями в фантастическом антураже, имеют помимо прочего рельефно обозначаемый жизненный подтекст, который придает историям серьезность, а подчас и глубину. И автор развивает своих героев, а развитие это, в свою очередь, логично и правдоподобно.
Собственно, всё отмеченное характерно для «Задверья», романа, считающегося одним из лучших произведений Геймана, романа, который в его начале абсолютно погрузил меня в мир и проблемы ГГ (в сцене с квартирой <там, где ГГ принимает ванну> мне стало жутковато), в середине расслабил авантюризмом ярких приключений (следил и наслаждался «картинкой»), а в финале встряхнул, легко подцепив мое восприятие на крючок основной идеи произведения <чему, надо сказать, я активно потворствовал>, потянувший за собой – вглубь «больного» для многих любителей фантастики вопроса о «конкуренции» миров реального и волшебного.
Идея эта, пусть и многажды обыгранная до Геймана, в «Задверье» звучит здОрово. Будит запрятанные где-то в сознании смутные ощущения, вызывает ассоциации и мысли, что сродни ностальгическим. За это благодарен автору.
Однако не покидает ощущение, что, может быть, финал смотрелся бы сильнее и - однозначно - жизненно-реалистичнее, если б автор не позволил случиться тому, что следует из последних предложений романа, а оставил бы героя в состоянии тоски и невозможности ситуацию изменить. Была бы драма, жесткая и правдивая. Звучание главной идеи романа приобрело бы пронзительность. Но и так, как есть, тоже отлично.
В «Задверье» Гейману традиционно удались персонажи – не все в одинаковой степени, но всё равно они получились объемными. Безусловная удача – колоритнейшие образы господ Крупа и Вандермара. Есть в романе и то, к чему претензии предъявлял, но всё больше по мелочам (к некоторым сюжетным решениям и реакциям персонажей).
Эта сказка Геймана из разряда тех историй, которые остаются в памяти – потому что яркие, рассказаны умело и интересно и несут в себе нечто такое, что способно затронуть за живое.
Не знаете, что почитать?