Рецензии (отзывы) покупателя Фолкинштейн Майя

Какая безграмотность у редакторов АСТ! Просто диву даешься! Они просто не читали книгу. Автор пишет о фрилансе, а это не то, что удаленка. Удаленка - это режим работы человека, оформленного в штат. А фриланс - нечто противоположное, то есть свободный полёт. И потом... Автор - женщина и слово "удаленщик" к ней не подходит. Тогда уж "удалёнщица". А книга очень полезная, нужная, читается с интересом.

Эта книга не только для артистов. Хотя на первый взгляд может показаться, что данное издание специфическое. Причём, специфическое вдвойне. Ведь Кора (Конкордия) Евгеньевна Антарова, благодаря которой беседы с одним из легендарных основателей Московского Художественного театра оказались запечатлёнными на бумаге, не просто актриса, а певица — солистка Большого театра в 1908-1936 годах, в 1919-1922 ещё и посещавшая руководимую Константином Сергеевичем Оперную студию. Но на самом деле, несмотря на...

Читать полностью

Эта книга не только для артистов. Хотя на первый взгляд может показаться, что данное издание специфическое. Причём, специфическое вдвойне. Ведь Кора (Конкордия) Евгеньевна Антарова, благодаря которой беседы с одним из легендарных основателей Московского Художественного театра оказались запечатлёнными на бумаге, не просто актриса, а певица — солистка Большого театра в 1908-1936 годах, в 1919-1922 ещё и посещавшая руководимую Константином Сергеевичем Оперную студию. Но на самом деле, несмотря на естественное преобладание на страницах этой книги сугубо профессиональных терминов, она, как ни странно, будет интересна всем, чья судьба в той или иной степени связана с искусством. Также имеет смысл предположить, что «Беседы…» увлекут и тех, для кого работа не просто возможность хоть как-то скоротать время, а призвание.
Потому что в любой профессии, а не в одной лишь актёрской надо стараться по совету Мастера не допускать в душу зависть, злобу, склонность к интригам. Да и к пожеланию Станиславского «сделать трудное привычным, привычное лёгким, а лёгкое прекрасным» стоит стремиться людям, творчески относящимся к своему делу.
Однако в основном, «Беседы…» адресованы, конечно, мастерам сцены, по Станиславскому, призванным и с подмостков, и вне стен театра «нести в жизнь честь, благородство и красоту». Думается, что последнее сегодня особенно важно. Скрыть

Книга очень эмоциональная и это её достоинство.Ведь, как замечал Александр Володин, "театр и кино - искусства, скорее эмоциональные, нежели интеллектуальные". Но, к сожалению, в книге столько ошибок! И в тексте, и в подписях к фотографиям. И в этом, наверное, вина редактора. Автор может ошибиться, а редактор на то и редактор, чтобы всё проверить, исправить.Всё-таки мы, читатели, платим за книги немалые деньги. И хотим, чтобы в ней все было безупречно. Да и актриса Алина Покровская...

Читать полностью

При беглом взгляде на фамилию автора - главного художника петербургского Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова, можно предположить, что эта книга (посвященная памяти театроведа, специалиста по сценографии Аллы Михайловой) только о БДТ. Или - о том легендарном периоде истории театра, когда им в течение тридцати трех лет (1956-1989) руководил непосредственно Георгий Александрович Товстоногов и куда Эдуард Кочергин был приглашен в 1972-м. Но «Записки...» отсылают читательскую...

Читать полностью

При беглом взгляде на фамилию автора - главного художника петербургского Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова, можно предположить, что эта книга (посвященная памяти театроведа, специалиста по сценографии Аллы Михайловой) только о БДТ. Или - о том легендарном периоде истории театра, когда им в течение тридцати трех лет (1956-1989) руководил непосредственно Георгий Александрович Товстоногов и куда Эдуард Кочергин был приглашен в 1972-м. Но «Записки...» отсылают читательскую аудиторию к российскому театру второй половины двадцатого столетия в целом. К театру, последние годы существования которого зрители старшего и среднего поколения еще успели застать. К театру, канувшему в Лету с уходом из жизни того же Георгия Товстоногова, других значимых фигур отечественной сцены....

Кстати, в «Записках...» Кочергин, помимо БДТ сотрудничавший со многими именитыми творческими коллективами (в том числе: с питерскими Малым оперным театром, Театром имени В. Ф. Комиссаржевской и МДТ-Театром Европы, московским Малым театром) и уже имеющий в своем активе два литературных опыта («Ангелову куклу», которая вышла в 2006-м, и «Крещенных «Крестами», датированных 2009-м), впервые обратился собственно к театральной теме.

И, пожалуй, первым из служителей Мельпомены и Талии большую долю печатного пространства своей мемуарной книги отвел рассказам (а по мере знакомства с «Записками...» и впрямь возникает иллюзия доверительного разговора с читателями) о тех, кого актеры и режиссеры в своих воспоминаниях обычно игнорируют. То есть поведал нам о работниках технических цехов: о бутафорах, макетчиках, осветителях.... О людях, научивших его создавать «чудо театра», которых по давней и забытой сегодня традиции когда-то величали «планшетными крысами» за «доскональное знание основ театрально-декорационного дела».

К данной элитной категории, разумеется, принадлежит и Кочергин - один из старейших наших сценографов, умудрившийся, не прибегая к пафосным фразам заставить нас восхищаться искусством своих учителей - настоящих «мастеров-волшебников». И - одновременно подспудно с тревогой осознавать, что вдохновенный, зачастую рукотворный труд, подобный тому, что описан Кочергиным на страницах «Записок...», уже вряд ли будет в полной мере востребован театром. Ведь с некоторых пор успех спектакля все чаще определяется его технической оснащенностью: наличием легко трансформирующейся игровой площадки, иными современными новшествами.

Спору нет, прогресс не должен стоять на месте. Да и сам Кочергин в различных интервью неоднократно делился своими соображениями о необходимости усовершенствования устаревших театральных механизмов. Все так. Но почему-то актерских достижений, по уровню приближающихся к артистическим творениям Олега Борисова и Евгения Лебедева (к сожалению, по отношению к Евгению Алексеевичу в книге допущены серьезные ошибки: премьера спектакля «Фома» состоялась не в 1991-м, а в 1996-м, не стало же Лебедева в 1997-м, а не в 1992-м), которым в «Записках...» отведены отдельные главы, практически нет. Не наблюдается и режиссерских новаций, равных совершенным в свое время открытиям Бориса Равенских (еще одного персонажа книги) и Георгием Товстоноговым, ставшим героем венчающей «Записки...» повести «Медный Гога». Разделенного на шестнадцать частей - «повиданок» монолога, адресованного... памятнику Георгию Александровичу, установленному в северной столице, рядом с домом на Петровской набережной, где жил режиссер. Монолога, в котором нет и тени фамильярности, а обращение «Гога», как настаивает во вступлении к повести Кочергин, действительно «окрашивает» его речь в теплые, нежные «тона». Монолога, принизанного радостью от причастности к «золотому веку» БДТ и бесконечной тоской по нему...

А могло ли быть иначе, если, по мнению Кочергина, все, кому посчастливилось поработать с Георгием Товстоноговым, «околдованы» им.

Впрочем, разве они одни? Мы тоже, Эдуард Степанович. Мы - тоже.

"Страстной бульвар, 10" № 4 за 2013 год Скрыть

"САМЫЙ СЕРЬЁЗНЫЙ ЭКЗАМЕН"

Наибольший интерес данная книга, разумеется, вызовет у профессионалов и любителей театра. Включая и тех, кто в силу возраста не успел посмотреть спектакль БДТ непосредственно на сцене.

Ведь в 1965-ом Семён Аранович снял документальный фильм, запечатлевший на плёнку процесс рождения спектакля. Вдобавок и записи репетиций, подготовленные Нелли Михайловной Пляцковской специально для Ленинградского театрального музея в октябре 1964 — январе...

Читать полностью

"САМЫЙ СЕРЬЁЗНЫЙ ЭКЗАМЕН"

Наибольший интерес данная книга, разумеется, вызовет у профессионалов и любителей театра. Включая и тех, кто в силу возраста не успел посмотреть спектакль БДТ непосредственно на сцене.

Ведь в 1965-ом Семён Аранович снял документальный фильм, запечатлевший на плёнку процесс рождения спектакля. Вдобавок и записи репетиций, подготовленные Нелли Михайловной Пляцковской специально для Ленинградского театрального музея в октябре 1964 — январе 1965, публиковались частично в книгах режиссёра-постановщика «Трёх сестёр» Георгия Товстоногова «Круг мыслей» (1972), «Зеркало сцены» (1980) и целиком, в 2019-ом.

И вот теперь появился сборник, составленный режиссёром Владимиром Яковлевичем Левиновским, которому посчастливилось быть ассистентом Георгия Александровича в период его работы над сценическим воплощением чеховской пьесы.

Конечно, эти книги не похожи друг на друга. У Пляцковской всё печатное пространство занимают записи репетиций. У Левиновского есть ещё и рецензии на спектакль, свидетельства, занятых в нём артистов — Татьяны Дорониной, Людмилы Макаровой, Сергея Юрского; статья, относящаяся к «Трём сёстрам» БДТ, в своё время написанная театроведом Валентиной Рыжовой, воспоминания Левиновского о Георгии Товстоногове, размышления режиссёра о классике. Но основа книги — репетиционные стенограммы, чей текст иногда не совпадает с тем, который присутствует в книге Пляцковской. Можно лишь догадываться, почему это произошло.

Но будет гораздо лучше обратиться к «дневнику репетиций», изучая который, как и раньше, восхищаешься исключительными режиссёрскими и педагогическими качествами Георгия Александровича, его умением черпать вдохновение в драматургическом первоисточнике, а все свои идеи реализовывать через актёров. Однако сегодня к этому добавляется чрезвычайно эмоциональное восприятие знакомого материала.

Особенно, если тебе довелось недавно потерять кого-то из родных и ты подобно Ольге, Марии, Ирине и Андрею Прозоровым, чей отец скончался за год до начала действия, тоже привыкаешь к непривычным для себя жизненным обстоятельствам… И в связи с этим по-новому начинают звучать рассуждения Георгия Товстоногова о несовместимости реальности и идеалов, о неспособности хороших, интеллигентных людей, каковыми являются центральные персонажи пьесы Чехова, противостоять злу и тем самым быть к этому злу причастными… Всё это невольно проецируешь на личную жизнь и осознаёшь, что в ряде так и оставшихся проблемными ситуациях было виновато твоё собственное бездействие, обусловленное нежеланием как-то нелепо выглядеть, страхами и комплексами….

Эти мысли могут показаться странными, но ассоциации, по мнению Товстоногова, и составляют природу театра, призванного, как он неоднократно замечал обращаться к человеческой совести. А для этого нельзя было найти более подходящего материала, чем произведения Антона Павловича Чехова, который превыше всего ценил нравственные критерии.

Думается, что именно это наряду с новаторством Чехова, неизменно притягивало Георгия Александровича к его творчеству. Но, тем не менее, «Три сестры» — дебютная чеховская постановка Товстоногова, сравнимая им с «самым серьёзным экзаменом» в своей на тот момент уже сложившейся режиссёрской биографии.

И становится понятно, что именно по этой причине для него самым важным был не успех, не «ощущение взятия какой-то высоты», а «благородство, которое «внёс Чехов» в репетиции спектакля и в «отношения» между его участниками, позволив «по-настоящему прикоснуться» к чему-то светлому». А ещё Георгий Александрович уверял, что в работе над «Тремя сёстрами» он и артисты «полюбили Чехова как человека». Такое трепетное признание дорогого стоило.

И сделано оно было на заседании художественного совета накануне премьерных показов спектакля. Но полностью его текст приведён у Пляцковской, у Левиновского — в сильно сокращённом виде. А жаль.

Так как читательская аудитория лишилась возможности прикоснуться к интереснейшим, подчас пронзительным высказываниям о «Трёх сёстрах» видных представителей ленинградского культурного сообщества. В том числе: Исаака Израилевича Шнейдермана, назвавшего «Три сестры» в БДТ «спектаклем большого мужества», Александра Моисеевича Володина, отметившего, что в товстоноговских «Трёх сёстрах» есть «какая-то отчаянность, которая Чехову была присуща».

Досадно также, что в книге допущено несколько ошибок. К примеру вступительная речь Товстоногова датирована 12 октября 1964, а далее следует запись следующей репетиции… от 5 октября, Андрей Михайлович Лобанов на одной из страниц назван Андреем Александровичем, а Леонид Генрихович Зорин, который читал труппе БДТ в период репетиций «Трёх сестёр» свою «Римскую комедию», — Леонидом Геннадьевичем. Без сомнения, это элементарные опечатки. Ясно, что и репетиции продолжились 15-го октября, а Георгий Александрович и Эмилия Анатольевна Попова просто оговорилась. И ничего страшного не случилось бы, если бы редактор это поправил. Нет сомнения в том, что и режиссёр, и актриса не обиделись бы. А напротив — были бы ему благодарны. Равно, как и читатели, которым наверняка хотелось бы, чтобы в таком солидном и полезном издании не обнаружилось бы даже малейших изъянов.

Авторский вариант статьи, опубликованной в газете «Экран и сцена» от 30.06.2022 года Скрыть

Книга представляет собой набор информации. Не всегда точной. Иногда складывается такое ощущение, что авторы и фильмов-то не видели. Как в случае с "Интермеццо", где Лесли Говард игрвл скрипача, а вовсе не виолончелиста. Или - с "Мостом Ватерлоо", в котором, оказывается счастливый конец. Редактору, видимо, лень было вычитывать. Жалею, что купила. Выброшенные деньги. Увы.

В предисловии к своей книге, Вера Валентиновна замечает, что писала её сама. Поначалу это кажется лукавством. Ведь большинство коллег актрисы, решив выпустить мемуары, прибегают к помощи театроведов, журналистов.
Но, чем глубже погружаешься в процесс чтения, тем больше убеждаешься в искренности Веры Валентиновны. Потому что интонация предложенного ею повествования чёткостью, в хорошем смысле простотой напоминает стиль интервью актрисы. Да и в целом литературный труд Алентовой столь же...

Читать полностью

В предисловии к своей книге, Вера Валентиновна замечает, что писала её сама. Поначалу это кажется лукавством. Ведь большинство коллег актрисы, решив выпустить мемуары, прибегают к помощи театроведов, журналистов.
Но, чем глубже погружаешься в процесс чтения, тем больше убеждаешься в искренности Веры Валентиновны. Потому что интонация предложенного ею повествования чёткостью, в хорошем смысле простотой напоминает стиль интервью актрисы. Да и в целом литературный труд Алентовой столь же основателен и подробен, как и её актёрские работы. Правда, работы эти зачастую похожи на некие айсберги, то есть в них при всей эмоциональности Веры Алентовой неизменно ощущается определённая доля недосказанности, вполне согласующаяся северным происхождением актрисы. А здесь она предельно откровенна.
И это объяснимо. Слишком уж существенный отрезок биографии Веры Валентиновны, недавно отметившей восьмидесятилетний юбилей, остался позади. И, видимо, не обо всём ей удалось поведать посредством сыгранных ею ролей, хотя в активе Веры Валентиновны их всегда было немало, да и сейчас актриса активно занята в репертуаре. Вот она и пошла на определённый психологический эксперимент, который в итоге оборачивается едва ли не исповедью.
В какие-то моменты это смущает. Особенно, когда Вера Валентиновна погружает читателей в совсем уже личные сферы своей жизни, куда по большому счёту посторонним, вероятно, должен быть вход запрещён. А желание актрисы приподнять завесу тайны над косметическими манипуляциями со своим лицом и вовсе обескураживает. Возникает ощущение, что она словно оправдывается перед нами. А это совсем уж ни пристало актрисе такого высокого уровня и авторитета, как Вера Алентова, которую не в чем обвинять зрителям, несмотря на изменения во внешности Веры Валентиновны, по-прежнему с уважением отзывающиеся о её творчестве.
А вот в разговорах о нелёгком послевоенном времени, выпавшем на её детство, о чудесных, не однажды преподносимых судьбой совпадениях, о различных городах, где служила мама — провинциальная актриса, и, естественно, о профессии абсолютная открытость Алентовой уместна.
Она же была свидетельницей многих ярких культурных событий, помнит немало выдающихся людей, среди которых — педагоги Школы-Студии МХАТ, где ей посчастливилось учиться; партнёры по театру и кино, режиссёры, с которыми довелось сотрудничать. Рассуждая о каждом из них, Вера Валентиновна старается сказать что-нибудь доброе. Причём, не только об именитых, а обо всех, по возможности не забывая никого, кто оказал на неё влияние, способствовал появлению новых граней её артистической индивидуальности, поддержал в трудные минуты. Однако, если от общения с кем-то у Алентовой осталась оскомина, то она не скрывает ни обиды, ни горечи. Подобная человеческая честность Веры Валентиновны подкупает, потому что редко встречается в произведениях мемуарного жанра.
Нет в этой книге и самолюбования, а напротив доминирует стремление актрисы объективно подойти к своим достижениям и проанализировать неудачи. И ценно, что даже рассказывая о самых удалённых от наших дней ролях Вера Валентиновна волнуется, словно все они были сыграны лишь вчера. И её состояние невольно передаётся читателю, которого наверняка не оставит равнодушным и трепет, присущий воспоминаниям Алентовой о встречах с легендами отечественной сцены и кинематографа. Приятно и то, с каким теплом Вера Валентиновна отзывается о Театре имени А. С. Пушкина, в чью труппу поступила без всякого энтузиазма в 1965-ом году, но именно этот театр стал для неё родным….
Словом, мы имеем дело с чрезвычайно достойным сочинением, впечатление от которого, увы, портит отсутствие умелой редактуры. Именно по этой причине в тексте попадаются смысловые повторы и ошибки. К примеру, Зиновий Корогодский назван Карагодским, Нина Ольшевская — Ольшанской, а Алиса Коонен оказывается покинула этот мир не в 1974-ом, а десятилетием позже. Конечно, хорошо, если бы последнее соответствовало истине, но всё же, всё же… Факт – вещь упрямая, с ней не поспоришь. Скрыть

Книга Р. Штауффера не только об уникальном спортсмене. Она, более всего, - о незаурядном человеке, который, по существу, "сделал сам себя" и, достигнув вершин мировой славы, сумел развить и сохранить лучшие качества своего характера. И это особенно ценно, так как в очередной раз убеждает, что без здоровой личностной основы нельзя стать настоящим чемпионом.

Это необычная книга. Не театроведческое исследование, не монография, а художественное произведение, посредством которого Сергей Коробков хочет поведать не о себе, не о собственных комплексах и фантазиях (как это часто бывает, когда встречаешься с сочинениями, посвящёнными людям искусства), а исключительно о том, кто ему интересен.
Впрочем, в данном случае уже выбор героя способен многое сказать об авторе. А он в очередной раз подтверждает свою репутацию критика-интеллигента, в чьих...

Читать полностью

Это необычная книга. Не театроведческое исследование, не монография, а художественное произведение, посредством которого Сергей Коробков хочет поведать не о себе, не о собственных комплексах и фантазиях (как это часто бывает, когда встречаешься с сочинениями, посвящёнными людям искусства), а исключительно о том, кто ему интересен.
Впрочем, в данном случае уже выбор героя способен многое сказать об авторе. А он в очередной раз подтверждает свою репутацию критика-интеллигента, в чьих статьях не найти даже малейшего намёка на ангажированность, на принадлежность к каким-либо интригам. Иначе не сосредоточил бы наше внимание на Евгении Князеве — человеке не скандальном, по большому счёту не медийном, заслужившим зрительское признание исключительно созданием значительных образов в телевизионных многосерийных фильмах. И — наряду с тем Князев принадлежит к числу наиболее авторитетных и уважаемых коллегами представителей актёрской профессии, являясь народным артистом России, лауреатом Государственной премии РФ, обладателем целого ряда профессиональных наград, коренным вахтанговцем с сорокалетним стажем, ректором Театрального института имени Б. В. Щукина.
И этот солидный статус Князева казалось, должен был бы придать содержанию изрядную долю пафоса. Однако ничего подобного нет в настоящей книге, больше напоминающей роман, чем повесть. И, по замыслу Коробкова, она позволяет нам «посмотреть на Князева его же глазами». Поэтому для повествования им и предложена форма монолога главного персонажа книги.
Естественно, что основан он на тщательно проработанном Сергеем Коробковым обширном, имеющем отношение к биографии Евгения Князева документальном материале. В том числе: на фрагментах его интервью, выдержек из рецензий на спектакли с участием артиста и теоретических рассуждений о природе вахтанговского направления в искусстве, обращений Князева к студентам. Но это не добавляет и капли нарочитой, если можно так выразиться, учёности содержанию книги, которая воспринимается свободно, «на едином дыхании».
Словно не Коробков, а сам Князев приоткрывает завесу в свой внутренний мир со всеми его сомнениями и надеждами, иллюзиями и разочарованиями, потерями и обретениями, яркими впечатлениями, страхами, победами над самим собой…
И последние, как становится ясно по ходу знакомства с книгой, имеют особое значение для артиста, путь которого к любимому делу был, мягко говоря, непростым.
Всё-таки он поступил в Вахтанговскую школу уже будучи выпускником крупного технического ВУЗа в родной Туле и право на второе образование ему пришлось доказывать не только перед входившими в состав приёмной комиссии мастерами прославленной сцены, а сначала перед чиновниками Министерства культуры.
Но, как ни странно, на страницах книги не встретить жалоб Князева на это и иные испытания. Зато в избытке — его подчас парадоксальные выводы из жизненных «уроков», позволяющих ему постепенно все кажущиеся неудачи «переплавить» в творчество. А это очень ценно, если речь идёт о ролях, сыгранных в театре и, прежде всего, в спектаклях по классическим произведениям.
Они, кстати, и преобладают в (приведённом в качестве приложения к книге) «послужном списке» Евгения Князева, который при бесконечной преданности профессии чрезвычайно дорожит своей семьёй. И тут важно, что все её члены — супруга, Елена Александровна Дунаева, дочери — Александра и Ася, тоже причастны к театральной сфере и безусловно понимают на каком эмоциональном накале приходится ежедневно существовать артисту.
Благодаря Коробкову это могут ощутить и читатели, «широкому кругу» которых адресована книга.
Жаль, правда, что стоит она, мягко говоря, дороговато. Конечно, издательская группа «Навона» потратила немало денег на качественную печать, на иллюстрации, позаимствовав роскошные фотографии из архива Театра имени Вахтангова и личного архива Евгения Князева. Но это вряд ли успокоит любителей театра. Они же, как правило, не слишком богаты и приобрести книгу С. Коробкова наверняка мало кто из них способен себе позволить. Хотя именно данной части читательской аудитории она нужна в первую очередь. Скрыть

Вообще-то автор Ольга Скорочкина, а не Сорочкина. На обложке же ясно написано.

МОНОЛОГ НЕРАВНОДУШНОГО ЧЕЛОВЕКА

Олег Валерианович Басилашвили принадлежит к категории мастеров театра и кино, которые при всей безграничной преданности искусству, понимают, какое огромное значение в их жизненных достижениях имеет семья. Доказательством этого является предваряющее повествование трогательное посвящение Басилашвили внуку — «Тимофею с любовью». Внучке, Маринике, он адресовал и свою, увидевшую свет в 2012-ом дебютную книгу — «Неужели это я? Господи…»

Выбор столь...

Читать полностью

МОНОЛОГ НЕРАВНОДУШНОГО ЧЕЛОВЕКА

Олег Валерианович Басилашвили принадлежит к категории мастеров театра и кино, которые при всей безграничной преданности искусству, понимают, какое огромное значение в их жизненных достижениях имеет семья. Доказательством этого является предваряющее повествование трогательное посвящение Басилашвили внуку — «Тимофею с любовью». Внучке, Маринике, он адресовал и свою, увидевшую свет в 2012-ом дебютную книгу — «Неужели это я? Господи…»

Выбор столь неординарной фразы Басилашвили объяснил тогда стыдом, овладевающим им при воспоминании о совершенных в разные годы не совсем хороших, по его мнению, поступках.

И это нормально для интеллигента, каковым, безусловно, является Олег Басилашвили, в чем мы могли неоднократно убедиться. Благодаря интервью и конкретным делам этого почитаемого несколькими зрительскими поколениями артиста и, что очень важно, обладающего четкой личностной позицией общественного деятеля, который назвал свой второй литературный опыт тоже не банально — «Палата № 26». Вдобавок и подзаголовок он предложил подходящий и одновременно необычный — «больничная история». Все это настраивает читательскую аудиторию на особый лад.

С одной стороны у нас невольно возникают ассоциации со знаменитым чеховским рассказом «Палата № 6», буквально оглушающим атмосферой жестокости и абсурда разворачивающихся в нем событий. И вместе с тем имеет смысл предположить, что, вероятно, именно непростые «предлагаемые обстоятельства» сопутствовали рождению новой книги Басилашвили, которая не совсем подходит под определение традиционных мемуаров. Скорее всего, «Палата № 26» — мемуарная проза, написанная в форме монолога.

Монолога действительно странного, однако, кажется, единственно возможного в ситуации, когда автор, видимо, был вынужден по причине нездоровья достаточно долго находиться наедине с собой. С неизбежными и неподвластными хронологии мыслями о далеком и недавнем прошлом, нет-нет, да и прерывающимися рассуждениями о нынешней действительности. И те, и другие преимущественно не слишком веселые.

В первую очередь из-за осознания Басилашвили быстротечности земного существования. И потому что в нашей стране, независимо от того, «какое тысячелетье на дворе» с лихвой хватает вещей страшных, нелогичных.

Но, будучи склонным к глубокому, тонкому анализу самых серьезных проблем Олег Валерианович не позволяет себе отчаиваться, тем самым уберегая от этого неприятного состояния и читателей, к которым изначально относится с уважением и доверием.

Иначе не стал бы, старательно избегая малейших элементов «желтизны», делиться с нами всем сокровенным, что связано со столичным детством, с родителями и соседями по коммунальной квартире, со всеми, кто ему близок и дорог. И — с эталонным для него Московским Художественным театром, корифеем легендарной труппы и основным педагогом в Школе-Студии МХАТ Павлом Владимировичем Массальским, с коллегами по актерскому «цеху». И в частности — с партнерами по питерскому БДТ, которым в течение тридцати трех лет руководил Георгий Александрович Товстоногов и где он, Олег Басилашвили, служит с 1959-го. А также — с периодом своего депутатства, выпавшего на наиболее, наверное, сложный этап в летописи постсоветской России. И, конечно, — с уровнем современного театра, зачастую внушающим Басилашвили опасение.

Виной тому — распространившиеся в отечественном театральном пространстве принципы «концептуальной режиссуры», сторонники которой озабочены, как считает Олег Валерианович, не абсолютным погружением в драматургический первоисточник, а самовыражением, не испытывая ни вкуса, ни интереса к подробной работе с художником и актерами.

Правда, Басилашвили замечает, что и сейчас на сцене иногда возникают, как ни высокопарно это звучит, проявления «жизни человеческого духа». И тогда он, представитель старшего поколения, пусть и не без борьбы, но все-таки принимает самые неожиданные решения классических сюжетов.

Как, к примеру, в случае с «Евгением Онегиным» в Театре имени Евгения Вахтангова.

О спектакле Римаса Туминаса Олег Валерианович отзывается чрезвычайно эмоционально, моментами и вовсе страстно. Признается, что «якобы формальная» постановка «заново открыла для него Пушкина», заставляя «в финале еле сдерживать рыдания».

А это знакомит читателей с Басилашвили — талантливым зрителем, с возрастом не потерявшим непосредственности восприятия сценического действа.

Он, вообще, судя по книге, по-прежнему остается неравнодушным человеком, способным искренне радоваться чужим радостям и на чужое горе откликаться всем сердцем, словно это его собственная беда.

Не будет преувеличением сказать, что душевная чуткость, восприимчивость к происходящему вокруг были редкостью во все времена. А уж сегодня, когда процветает культ индивидуализма и большинство людей предпочитает думать только о себе эти качества приобретают дополнительную ценность.

«Страстной бульвар, 10» № 8 за 2020 год. Скрыть

ЮБИЛЕЙНЫЙ ПОСТСКРИПТУМ

Настоящая книга увидела свет при активном участии «Благотворительного фонда развития театрального искусства Ю. П. Любимова» в разгар празднования столетия со дня рождения режиссера. Но, тем не менее, воспринимается она действительно несколько отдельно от юбилейных торжеств. Как своеобразный постскриптум к официальным мероприятиям.

Причиной тому — не пафосная, исключительно просветительская направленность этого издания, предназначенного не для мимолетного...

Читать полностью

ЮБИЛЕЙНЫЙ ПОСТСКРИПТУМ

Настоящая книга увидела свет при активном участии «Благотворительного фонда развития театрального искусства Ю. П. Любимова» в разгар празднования столетия со дня рождения режиссера. Но, тем не менее, воспринимается она действительно несколько отдельно от юбилейных торжеств. Как своеобразный постскриптум к официальным мероприятиям.

Причиной тому — не пафосная, исключительно просветительская направленность этого издания, предназначенного не для мимолетного пролистывания, а для подробного изучения, недаром посвященного и, стало быть, адресованного «сильным и слабым, но любознательным людям».

И им оно наверняка придется по душе. Начиная с внешнего вида. Скромной и вместе с тем «знаковой» для почитателей любимовской «Таганки» обложки, в центре которой находится красный квадрат. Нестандартного, небольшого, едва ли не карманного формата. Наконец, что самое важное, довольно внушительной серии чрезвычайно выразительных черно-белых портретов Юрия Петровича Любимова, выполненных фотографом Дмитрием Дубинским, которому удалось запечатлеть тончайшие оттенки настроений режиссера в период его работы над спектаклем «Бесы» в Театре имени Евг. Вахтангова. И именно они настраивают на особый лад. Способствуют установлению не часто встречающегося в читательской практике доверительного контакта с книгой, которая, несмотря на то, что составлена Ашотом Григоряном из фрагментов различных печатных, радио и телевизионных интервью Любимова, ассоциируется с единым «монологом», как ни странно, словно обращенным Юрием Петровичем непосредственно тебе.

В результате чего в процессе знакомства с этим «монологом» ты получаешь шанс частично прикоснуться к тайнам режиссерской «кухни», но главное самостоятельно, без чьего-либо указующего перста попытаться разгадать загадку личности Любимова, остроумно именуемую авторами идеи книги его «кодом». И вдобавок напомнить себе, почему для оформления сборника (снабженного еще и обширным списком примечаний, содержащих ссылки на источники цитат, к которым каждый из нас может при желании обратиться) выбраны фотографии с выпуска «Бесов». Во-первых, это судьбоносное произведение для России, которое Юрий Петрович считал еще и произведением пророческим. Да и мир Достоевского, его мировоззрение были близки Любимову, ценившего, прежде всего, «нравственные основы и глубокую сердечность» писателя. К тому же и легендарные вахтанговские подмостки Любимову без преувеличения были родными. Там, на Арбате в 1946-1964 он реализовывался актерски, там — в Театре имени Евг. Вахтангова и Училище имени Б. В. Щукина, проходили его дебютные режиссерские и педагогические опыты, на Арбате же коллеги и зрители навсегда прощались с ним осенью 2014-го. Словом, где, как ни в вахтанговском «антураже», Любимов должен был «рассуждать» о своей насыщенной, почти вековой жизни, о сложной эпохе, в которую ему пришлось творить. А нам надлежало (пусть и виртуально) «внимать» богатой смысловыми нюансами «речи» этого красивого, мужественного, думается, все на свете знавшего человека, иронично именовавшего себя «старым трепачом» (и даже вынесшего это выражение в название своих мемуаров).

Однако сейчас со страниц книги с нами как будто «разговаривает» мудрец, относившийся ко всему и философски, и одновременно не изменявший своей изначально активной жизненной позиции, не позволявшей ему мириться с любыми проявлениями несправедливости.

По отношению и к нему самому, и к его товарищам, многие из которых принадлежали к лучшим представителям российской интеллигенции — Александру Солженицыну, Борису Пастернаку и Иосифу Бродскому, Николаю Эрдману и Борису Можаеву, Петру Капице и Дмитрию Шостаковичу, Сергею Параджанову. Ими и другими, немало значившими для него крупными персонами, Юрий Петрович восхищался и, судя по приведенным в книге высказываниям, многому у них учился, а нередко и вступал в принципиальные споры по самым серьезным, иногда и вовсе глобальным проблемам.

Он, вообще, не стеснялся быть резким и мало чего боялся, закалившись под воздействием выпавших на его долю целого ряда испытаний. И, если следовать любимовской логике, то можно сделать вывод, что наиболее суровыми из этих испытаний, безусловно, были войны (финская, а затем и Великая Отечественная) и вынужденная, настигшая режиссера в 1984-1988 эмиграция. Не случайно фрагменты, связанные с солдатскими «главами» биографии Любимова оказались наиболее пронзительными в книге. А упоминания о годах, не по воле Юрия Петровича прошедших вдали от Родины, проникнуты невероятной нежностью и искренней благодарностью супруге Каталин и сыну Петру, которые помогли ему выстоять физически и морально.

И хотя, по признанию Любимова, семья для него имела огромное значение, будучи «крепким тылом», в критические минуты возвращавшим его буквально «с того света», смыслом существования Юрия Петровича все же было служение театру. Зародившаяся в юные годы тяга к нему, стремление к реализации самых дерзких замыслов, вероятно, позволили Любимову не сломаться и тогда, когда он был предан теми, кого он воспитал и вывел на широкую профессиональную «дорогу», а потом изгнан из своего театрального дома.

Об этом в свое время достаточно писала пресса. Однако в книге данный факт не акцентируется, что, наверное, правильно.

Ведь о произошедшем печальном событии предпочитал лишний раз не говорить сам режиссер, обладавший, как заметила однажды Каталин Любимова, здоровой природой. И природа эта не давала ему надолго эмоционально погружаться в проблемные ситуации, неизменно заставляла двигаться вперед, осваивать все новые и новые творческие «рубежи».

Не в этом ли заключается «шифр» к хотя бы частичному, но все же пониманию сущности натуры режиссера? И — отличный пример для подражания тем, кто стремится достойно, плодотворно и как можно дольше заниматься своим любимым делом?

«Страстной бульвар, 10» № 5 за 2018 год Скрыть

Рецензия на первое издание книги
"Дочь за отца" ("Меловой круг Александра Дунаева")

Журнал "Страстной бульвар, 10", Выпуск №10-170/2014, Книжная полка
Дочь за отца. "Меловой круг Александра Дунаева"

Елена Дунаева. «Меловой круг Александра Дунаева». РГГУ, Москва, 2014 год

По жанру это монография. И монография в первую очередь научная. Потому что здесь не просто дочь пишет об отце (хотя дочерний долг, скорее всего, изначально и был...

Читать полностью

Рецензия на первое издание книги
"Дочь за отца" ("Меловой круг Александра Дунаева")

Журнал "Страстной бульвар, 10", Выпуск №10-170/2014, Книжная полка
Дочь за отца. "Меловой круг Александра Дунаева"

Елена Дунаева. «Меловой круг Александра Дунаева». РГГУ, Москва, 2014 год

По жанру это монография. И монография в первую очередь научная. Потому что здесь не просто дочь пишет об отце (хотя дочерний долг, скорее всего, изначально и был побудительным моментом к созданию книги), а театровед Елена Дунаева размышляет о режиссере Александре Дунаеве. О детстве и юности Александра Леонидовича, когда формировались его характер и профессиональные принципы. О том, как эти принципы Дунаеву удалось реализовать на практике.

В результате получается подробный портрет Александра Дунаева, перед которым отечественное театроведение находится в большом долгу, упорно оставляя имя этого режиссера в тени его коллег-ровесников. Так что Елена Дунаева во многом устраняет совершенную по отношению к режиссеру Александру Дунаеву несправедливость. Причем, делает это она не в одиночку, а «ради соблюдения объективной дистанции» приобщает к своему литературному труду воспоминания тех людей искусства, которым довелось с Дунаевым общаться.

Фрагменты некоторых из этих выступлений мы уже слышали в телевизионной передаче об Александре Дунаеве «Над предлагаемыми обстоятельствами советского театра». Тогда, три года назад, они произвели сильное впечатление. Но опубликованные сегодня полностью высказывания собеседников Дунаевой воспринимаются более эмоционально, сливаясь в один сплошной монолог. Суть его - признание в любви и уважении к самобытному режиссеру, который любые свои идеи реализовывал не при помощи постановочных фокусов, а через артистов. И - исключительной порядочности личности, что, по твердому убеждению Михаила Левитина, помимо режиссерского таланта, разумеется, является самым важным качеством для руководителя театра.

А Дунаев, на чем настаивает автор книги (и ее поддерживают почти все, кого она пригласила к разговору об Александре Леонидовиче), и был именно руководителем театра, от природы наделенным чисто «отцовским» даром всем сердцем болеть за общее дело, а не только за свои спектакли. Как это было, к примеру, в Театре на Малой Бронной, который Александр Леонидович возглавлял в 1968-1984, а очередным режиссером там был Анатолий Васильевич Эфрос. И тут нельзя не поразиться мудрой политике, осуществляемой Дунаевым, умевшим, как утверждают очевидцы, для поддержания высокой репутации театра с неизменной деликатностью организовывать повседневную творческую деятельность вверенного ему коллектива и главное - поддерживать Эфроса, режиссерским даром которого восхищался.

Отсутствие профессиональной ревности роднило Дунаева с его первым театральным педагогом - Андреем Михайловичем Лобановым и с Алексеем Дмитриевичем Поповым, которого он сменил на посту главного режиссера ЦТСА. К сожалению, пришлось Александру Леонидовичу разделить и печальную участь Лобанова и Попова, то есть быть по сути преданным теми, кто по определению должны его защищать. Он вынужден был уйти и из ЦТСА, где поставил знаменитый спектакль «Океан», из Театра имени Н.В. Гоголя, в котором осуществил программную (а об этом можно догадаться, глядя на название книги) постановку «Кавказского мелового круга», из Театра на Малой Бронной. И, как становится окончательно ясно после знакомства с книгой Елены Дунаевой, в том, что происходило с Дунаевым в разное время, были виноваты не одни лишь директора театров и вышестоящее начальство, а пассивность актеров, не потрудившихся отстоять право на сотрудничество с Александром Леонидовичем. В случае же с «Малой Бронной» отрицательную роль сыграла еще и обособленность Эфроса. Обособленность сознательная, поддерживаемая и литературной частью театра, и, увы, прессой....

Все эти факты вызывают противоречивую реакцию. Да, правду знать необходимо. Но как же, порой, эта правда ранит! Все-таки по мере ее постижения постепенно блекнут авторитеты уважаемых персон, и в очередной раз убеждаешься в том, что интеллигентному, благородному человеку очень трудно существовать в театре, который, видимо, недаром именуют «террариумом единомышленников». И, наверное, не стоит посвящать в эти тонкости зрителей, в большинстве своем тянущихся к театру, как к чему-то прекрасному, возвышенному. Поэтому показавшийся сначала маленьким, всего-то в триста экземпляров тираж «Мелового круга...» потом представляется закономерным. Ведь подобные книги, быть может, надо читать, прежде всего, специалистам, для которых вряд ли будет неожиданным и таким уж горьким вывод о том, что, как заметил в одном из своих стихотворений Владимир Рецептер, «У Мельпомены грязная работа».

Фолкинштейн Майя Скрыть

Все верно. Все заложенные в романе мысли - верные, мудрые, с ними не поспоришь. Но какая же безобразная, безответственная работа редактора. Книга адресована читателям, достигшим 12 лет. И как можно допускать в тексте наличие слов, фраз, простите, "ниже пояса". Читать противно. До тошноты.

Какие муки? Счастливая женщина, счастливая судьба - любовь взаимная, семья, роли. И никакая зависть и злоба ее не убивали, убил несчастный случай. Что за мода писать об артистах, как о жертвах?

Хорошая книга. Но читать ее надо только специалистам. Потому что просто любителя театра ждет много разочарований. Со многих кумиров слетит "позолота". А это очень больно.

Лучшие рецензии автора	Рейтинг
Человеческие комедии. Спектакли и образы театра Татьяны Казаковой	+6
Записки планшетной крысы	+5
Все не случайно	+5
Русский Голливуд. Выходцы из российского пространства и их потомки на "фабрике грез"	+3
Лицо Арлекина. Повесть об артисте Евгении Князеве	+3

Акции сегодня

Рецензии и отзывы покупателя