Рецензии (отзывы) покупателя Kluchko

Время — кожа, а не платье

Что за слово такое — нуар? Кто-то скажет: отрыжка Великой депрессии, игра в ганменов и детективов, бутлегеры, продажные женщины, слэнг. Кто-то копнёт глубже: цинизм это, порождённый коротким промежутком между Первой и Второй, цинизм с положительной фиксацией, Сэм Спейд из «Мальтийского сокола», Борис Виан: «…Я приду плюнуть на ваши могилы», и (речитативом):
Сан-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сан-Луи блюз - захлебывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И...

Читать полностью

Время — кожа, а не платье

Что за слово такое — Нуар? Кто-то скажет: отрыжка Великой депрессии, игра в ганменов и детективов, бутлегеры, продажные женщины, слэнг. Кто-то копнёт глубже: цинизм это, порождённый коротким промежутком между Первой и Второй, цинизм с положительной фиксацией, Сэм Спейд из «Мальтийского сокола», Борис Виан: «…Я приду плюнуть на ваши могилы», и (речитативом):
Сан-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сан-Луи блюз - захлебывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...
Да нет, возразит кто-то. Всё это литература, настоящий нуар — в кино. Там великолепный Хамфри Богарт. Там «Касабланка» — фильм, снятый в начале сороковых, когда ещё ничего не было известно точно, когда смерть одного (а не многих тысяч) всё ещё трогала чувствительного зрителя Соединённых Штатов Америки.
Свой «Нуар» Андрей Валентинов определяет так:
«Нуар — отрицание цвета. Белого нет, есть только серый и черный. Серый вечер и черная ночь — больше в этом мире ничего не случается. Вселенная Нуар невелика, конечна и очень проста. Мужчины носят плащи и шляпы, пьют коньяк и много курят. Женщины красивы и аккуратно причесаны, они тоже курят, говорят с легкой хрипотцой в голосе — и предают при первой же возможности. В Нуаре нет высоких чувств и трепетных идеалов, в нем правят инстинкты, выгода и холодный расчет. Но победителей нет — и быть не может. Нуар — серо-черный мир неудачников, мир несбывшихся надежд и растрепанных иллюзий».
Вы скажете: но это ведь форма! Чем существенным придуманная автором Эль-Джадира, городок на южном берегу Средиземного моря, отличается от кинематографической Касабланки? Ведь пишет же автор, что в его «…Нуаре, мире теней, где даже кровь походит на грязь, подвиги совершать некому и незачем, Нуар негероичен по определению, в нём не штурмуют Берлин и не водружают флаг над Иводзимой». — и точно так же, как у Майкла Кёртиса: «…В серо-чёрном мире не убивают миллионами. Смерть там по прежнему — трагедия, слово с прописной буквы». Да, конечно. Поэтому у Валентинова: «…Люди Нуара остаются людьми, а не статистическими единицами в военных сводках».
Ради того, чтобы люди оставались людьми, как мне кажется, историк и принуждён всякий раз возвращаться к Великой войне и к тому, что за нею последовало — точно как его персонаж Родион Гравицкий, он же Ричард Грай, он же дядюшка Рич, он же... Но нет. Интриги раскрывать авансом — последнее дело. Всё-таки «Нуар» — отчасти детектив. Скажу лишь, что все имена главного героя «говорящие». Играй! — говорит ему по-украински автор, пряча в рукаве тот факт, что слово «грай» имеет и другое значение — это крик вороньей стаи. Играй, Родион, иначе не получится вырваться из круговорота теней прошлого, и мир твой станет адом. Играй, бедный богатый дядюшка, иначе станешь рабом, чёрной тенью на палубе серого корабля с говорящим названием «Текора».
Гравицкий начинает и... выигрывает? проигрывает? сводит партию к вечному шаху?
Не знаю. Сложно играть в шахматы, когда некто сбивает с доски твои пешки бильярдным кием. Выразить отношение к возможному исходу партии тоже сложно человеку, чьи предки стреляли друг в друга под Киевом году этак в 1918 от Рождества Христова. Иногда очень сложно давать простые ответы на простые вопросы, потому что ответив, окажешься либо по ту сторону колючей прволоки, либо по эту, и мир твой станет чёрно-серым адом.
Но сказано ведь:
Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пекла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет:"Я знаю, как надо!"
Ад… Рай...
В мире Нуар рай — в сигаретной пачке, ад — в расстёгнутой кобуре.
Спасибо, Андрей Валентинович. Книга великолепна.

В. Ключко Скрыть

Новый радужный мир

Соавторские романы теперь не редкость, но чтоб вот так вот, вшестером!.. Да, у романа «Фибулвинтер. Пленники бирюзы» шесть авторов: Николай Немытов, Юлия Скуркис, Олег Силин, Елена Красносельская, Юлиана Лебединская, Игорь Вереснев. Ну, и как же с глазками дитяти? У шести-то нянек?
Сюжет «плиточно-мозаичный», как я люблю, при этом способ изложения — «всевидящий автор». Вернее, всевидящие авторы. Много авторов, целых шесть. Суперпозиция. С одной стороны, это хорошо,...

Читать полностью

Новый радужный мир

Соавторские романы теперь не редкость, но чтоб вот так вот, вшестером!.. Да, у романа «Фибулвинтер. Пленники бирюзы» шесть авторов: Николай Немытов, Юлия Скуркис, Олег Силин, Елена Красносельская, Юлиана Лебединская, Игорь Вереснев. Ну, и как же с глазками дитяти? У шести-то нянек?
Сюжет «плиточно-мозаичный», как я люблю, при этом способ изложения — «всевидящий автор». Вернее, всевидящие авторы. Много авторов, целых шесть. Суперпозиция. С одной стороны, это хорошо, потому что шивообразный сквозной рассказчик может усадить читателя рядом и показать, как он управляется с Юниверсумом, а может в любой момент взять читателя за шкирку и окунуть в конкретную «локацию» (так, кажется, эта штука сейчас называется?). Но, с другой стороны, расслоённая авторская позиция... Ладно, пусть это фича, а не баг, пусть автор, раз он взял на себя роль Шивы, должен быть личностью многогранной, но ведь и речевая характеристика у него «плавает»! Ладно, пусть и это тоже фича, а не баг, всё-таки «Пленники...» — отчасти ксеноопера, но что делать тогда с привычкой собирательного автора вылезать иногда из комментаторской будки? Такое впечатление, что «невидимый голос» романа становится вдруг одним из персонажей и с азартом ныряет в студийные дрязги. О, эти милые сладкие сплетни! Состоится ли всё-таки свадьба всем известного Алекса Б.? И как она состоится?
Об этом после, вернёмся к сюжету. Естественно, в каждой четверти (роман четырёхчастный) имеются все необходимые элементы: завязка-развитие-кульминация-развязка. Естественно было бы ожидать, что незакрытые сюжетные линии в четвёртой и последней части выйдут на мощную кульминацию. Формально, по масштабу описываемых событий, — да, вышли. А вот эмоционально... Впрочем, эмоциональный план — штука сугубо личная. Может, меня просто несколько утомила тёплая компашка, оседлавшая космический корабль, и поэтому музыка «надзвёздных сфер» пошла суховато.
Мир «Фимбулвинтера» напоминает анимированный (в старинном смысле этого слова) густонаселённый форум. «Ребята! — как бы намекают авторы, — вы уже живёте в такой Вселенной. Вы...» Ладно, опущу придуманный авторами выпуклый образ. Оскорблять тонкие чувства жителей виртуального потребительского рая — их авторская прерогатива. Тяжёлая это работа — оскорблять чувства. Расчленёнка, животный секс... Саспенс, сатьюрейшн... Иногда чересчур. Верю. Несколько антропоцентричненько для ксенооперы, но для социалки — в самый раз.
Что мне ещё напомнили «Пленники бирюзы»? Много что. Читаю и ловлю себя на мысли: «Э, ребята, да это же у вас бетризованный мир «Возвращения со звёзд»! Чуть позже: «Нет, всё-таки больше похоже на мир «Хищных вещей века», разросшийся до неприличия. С рейтинговой конкуренцией «дрожки» и Старого Метро. А лифтёры с усталыми глазами — ученики Ивана Жилина. И вдруг: «Двоехвосты? Привет Пьеру Булю... А, нет. Там животного секса не было». «Техносфера... техносфера... Пардон! А не этикосфера ли это? С наноботами вместо шустров...» Социальная дифференциация по цвету нимба? Это же логичное развитие идеи дифференциации по цвету штанов! Ну и, конечно же, пройти мимо аллюзий со скандинавской мифологией невозможно. Тут и герои с именами Хёд и Бальдр, и девушка Хель_ветика, и глава под названием «Канун Рагнарёка», и гибель богов, и корабль мертвецов...
Текст пёстрый, читался легко, притом, что это антиутопия под маской утопии, выполненная отнюдь не в радужных тонах. Даже перспективы нового дивного мира, который вроде бы должен зародиться после финального «рагнарёка», весьма и весьма не блестящи, да и может ли быть иначе — при декларативно равнодушном Гиперверсуме и «несовершенстве богов»? Замечу также, что детально разбирая причины гибели мира, авторы мимоходом всадили неслабый такой заряд сарказма в бездумных пользователей техносферы, что для современной социальной фантастики стало уже не факультативом, но обязательной программой.
Ну, это понятно. И всё-таки, что там такое вышло со свадьбой Алекса Б.?..

В. Ключко Скрыть

Светлые твари и тёмные люди

Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.
Роберт Пенн Уоррен, «Вся королевская рать»

Почему эпиграфом к рецензии на дебютный роман Арины Свободы «Заступник. Твари третьего круга», взята эта максима? Ведь она разительно противоречит идейному наполнению романа! Незабвенный Вилли Старк пришёл бы в негодование; поскольку автору «Заступника» удалось доказать, что сделать добро из зла невозможно. Арина Свобода тоже вправе на меня...

Читать полностью

Светлые твари и тёмные люди

Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.
Роберт Пенн Уоррен, «Вся королевская рать»

Почему эпиграфом к рецензии на дебютный роман Арины Свободы «Заступник. Твари третьего круга», взята эта максима? Ведь она разительно противоречит идейному наполнению романа! Незабвенный Вилли Старк пришёл бы в негодование; поскольку автору «Заступника» удалось доказать, что сделать добро из зла невозможно. Арина Свобода тоже вправе на меня обидеться, если авторский замысел как раз и состоял в том, чтобы сотворить добро из зла, но ничего не попишешь, в результате получилось доказательство противного «от противного». Мастерское, надо сказать, доказательство, построенное ad absurdum.
И всё-таки эпиграф прекрасно подходит к роману. При чтении мне всё время казалось, что Вилли Старк всё время заглядывает через плечо в текст, одобрительно кивает и подмигивает, особенно когда речь заходит о политической борьбе в придуманном Ариной Свободой городе.

Ох уж этот мне вечный безымянный полис, город-притча! Вечный герой антиутопий, неустроенный, погрязший в коррупции и лжи, окружённый вымершими пустошами, непонятно как выживающий в безразличном или враждебном окружении, населённый политически озабоченными, трусоватыми, ленивыми обывателями и восторженными борцами за их права. Царство слепых, в котором и кривой — король. Проклятый город.
Но каким же ему и быть, если правосудие в нём абсолютно беспристрастно, слепо, неотвратимо и применяется если не мгновенно, то очень быстро — стоит только преступнику заснуть?
Как же, спросите вы, но разве это не идеальная система наказаний? Дал по шее сыну за «опять двойку» — два часа сна, который горше смерти. Сбил зазевавшегося на пешеходном переходе нищеброда — месяц гнусных кошмаров. Если насмерть — полгода, и ещё не известно, проснёшься ли. Не только потому, что во сне страшно (а там очень страшно!), есть ещё одна закавыка — чёрт его знает, что за эти полгода случится со спящим телом. Есть, конечно, центры сна, где за вами присмотрят (разумеется, не бесплатно), но есть ведь ещё и родственники, которые просто в восторге от вашей вечной сонливости. Вот, к примеру, как у мальчишки Ника родные — милые люди. Отец — скорый на расправу алкоголик, старший брат — гопник, мать... Нет о матери ничего хорошего не известно, всё это сплетни — про неё и соседа. Естественно, отец Ника Арсона сонлив до невозможности: тяпнет, изобьёт жену или ещё чего выкинет — и в спячку. А любящая жена наизнанку выворачивается, чтобы супруг проснулся в добром здравии. Хорошая, крепкая семья, таких в городе много, но...
Вот то-то, что но. На их счастье, есть у мальчишки Ника талант — отвращать наказание. Непонятно как, но умеет Ник Арсон вытаскивать из Тёмного Города.
А, ну да, вы же ещё не знаете, что за город этот Тёмный!
Там страшно. Там очень страшно. Нет, там очень и очень страшно. Автор не устаёт сообщать нам это, напоминает чуть ли не на каждой странице. Там ад. Туда и попадают те, кто заснул в наказание за грехи. Они дико мучаются там, один лишь страх попасть туда за мельчайшую нечаянную провинность (скажем, за то, что случайно толкнул кого-то, а он упал и раскровенил себе нос) отравляет дни и ночи мирных граждан, а преступников держит в узде, но...

Вот то-то, что но.
А если найдётся у преступника Заступник? Тот, кто вступится за него перед Тёмным, вытащит оттуда? Вот как тот же Ник Арсон вытаскивает непутёвого старшего братца. Сначала по мелочи вытаскивает, потом...
Ну, об этом вы лучше сами прочтите. В романе подробно разбирается, что будет потом, если в мире, где невозможно естественное правосудие и око нельзя подбить за подбитое око (себе дороже), и где нравственные установки заменяет страх, появится человек, этот страх приручивший.
Скажу пару слов о сильных и слабых сторонах текста.

Эстетика романа, вполне ожидаемо, — нуар, в бытописании полиса граничащий с чернухой. Чтобы сделать Тёмный Город темнее реального, автор, погружая туда героев, сгущает тёмные краски, но ужас Тёмного Города декларативен, тогда как реальный город описан выпукло и сочно, и он куда больше похож на ад. Тёмные твари декларативно страшны, но совершенно бесплотны, реальные персонажи значительно гаже их, и вполне жизнеспособны. Хорошо это или плохо? Если считать, что автор хотел показать, как нужно делать добро из зла — плохо, но если перед нами доказательство «от противного»... Противный мальчишка Ник Арсон почему-то ведь тянется из обыденности в Тёмный Город? Такая, понимаете ли, у него игрушка с монстрами, а сам он... Но это в эстетическом плане.
В эмоциональном плане — перехлёст. Слишком много рефлексии, как тёмной, так и светлой. Все страдают, даже выбившийся из гопников в бандиты старший брат Ника. Даже беспринципный манипулятор-сектант, его серое преподобие Эйлин.

Эмоции брызжут из текста, даже когда уместен был бы сухой стиль криминальной хроники. Хорошо это или плохо? Если автор хотел показать, что в каждой тёмной твари осталась светлая искорка, и не будь в городе страха, из неё можно было бы сделать добро... Гм-м... В финале Арина Свобода демонстрирует, что будет с городом, если исчезнет страх. Пересказывать не буду, прочтите сами.

К сожалению, чаще, чем хотелось бы, избыток эмоций мешает интеллектуальному восприятию текста. Внутреннее действие излишне утяжелено, из-за чего поступки героев кажутся хаотичными и недостаточно обусловленными, а иногда и абсурдными. То же можно сказать и о построенном Ариной Свободой «слоистом» мире, управляемом эмоциями и «надчеловеческой этикой», и значит, иррациональном, абсурдном по сути. Хорошо это или плохо? Если автор хотел создать картину мира, лишённую внутренних противоречий — плохо. Но если придуманный Ариной Свободой «цепной» ад — доказательство ad absurdum невозможности существования человеческого общества, в котором страх возмездия заменяет нравственность, то замысел автора удался. Скрыть

С чего бы начать? Роман полифонический… Или многостилевой? «Да что за роман хоть?» — спросит нетерпеливый читатель. Прошу прощения великодушно. Речь о сочинении Константина Верова... Или он не Константин? Да, Константин же был в другом мире и не в наше время. На обложке — Ярослав Веров, «Двойники». Знаете, что мне подумалось? Каков роман, такова должна быть и рецензия.

Роман — полифоническое диво.
Чего в нём только нету, и притом
Сюжет его составлен прихотливо
Разрезан и сплетён тугим...

Читать полностью

С чего бы начать? Роман полифонический… Или многостилевой? «Да что за роман хоть?» — спросит нетерпеливый читатель. Прошу прощения великодушно. Речь о сочинении Константина Верова... Или он не Константин? Да, Константин же был в другом мире и не в наше время. На обложке — Ярослав Веров, «Двойники». Знаете, что мне подумалось? Каков роман, такова должна быть и рецензия.

Роман — полифоническое диво.
Чего в нём только нету, и притом
Сюжет его составлен прихотливо
Разрезан и сплетён тугим жгутом.

Вообразите: выбрались вы в филармонический театр — развеяться, послушать пиеску, обсудить последние новости политического, сайнтического а также и мирского свойства, обменяться записками с дамой, наконец. И вот вы уже в партере. Что будут давать, вам неведомо, где ж было за недостатком времени афишку-то вьюировать? Поспели вы ровно к началу, но что-то маэстро не торопится начинать. Натурально, вы в ожидании действа принуждены праздно вертеть головою.

Из тьмы, из оркестровой ямы
Доносятся нестройные шумы.
Шуршат шелка, смеются дамы.
А мы? Где в этом зале мы?

Вы осматриваетесь. Справа от вас некий студиуз демонической наружности, по виду — картёжник и нигилист, из таких бомбисты впоследствии получаются. Слева — вьюнош не от мира сего, ориенталист, если взять в рассуждение одежду его и длинный самурайский меч, каковую игрушку вьюнош норовит пристроить на коленях горизонтально, тыча ею в бок ваш.

Запад есть запад,
Восток есть восток,
И если сойдутся —
Известен итог.

Позади, на галерее, шлёпают картами, грязно ругаются, позвякивают склянками и громко обсуждают дела городской управы.
В ложах... Вы лорнируете дам и обнаруживаете вдруг в правой ложе господина англиканской наружности. Аристократическое лицо его представляется вам смутно знакомым, будто бы видели вы его в синема, или читали о нём в модном детективе. Вы понимаете, что быть этого не может, и мнится вам, что действо, с вами происходящее, — чей-то сон. Возможно, вот этого самого синематического господина со странным именем Глебуардус. И тут звучит гонг, на авансцену выбирается некто встрёпанный, в платье партикулярном, и сообщает лично вам:

Возьмите в рассужденье, зритель,
Что в зале вас не может быть.
Вы снитесь мне. Во сне — смотрите!—
Чтоб лишнего чего не начудить.

И тут вы понимаете, что действо начато давно, все эти люди в зале — актёры.
Из оркестровой ямы — нестройный шум. То звякнут тарелки, то потянет по струнам смычок, то мяукнет гобой, то сямисен тренькнет. Тут господин Глебуардус неторопливо выходит из ложи и спускается в оркестровую яму. Вы замечаете в руке его английский рожок. Глебуардус занимает место первой скрипки и даёт на своём рожке «ля». Оркестранты вторят ему. И вдруг безо всякого побудительного знака (дирижёра ещё нет) оркестр начинает играть «Оду к радости» Бетховена... Или это кантата Баха, где хор поёт радостно: «Den Tod niemand zwingen kunnt…»? Но почему партию первой скрипки исполняет на английском рожке наследный дюк Глебуардус? Конечно, это сон. Но чей? И о чём всё-таки роман?
Как вы нетерпеливы, читатель. Ну, раз спросили прямо, отвечу. Но только сперва сделайте по совету автора вот что:

«…Отрешитесь от проблем и забот, от недоброжелателей и просто врагов, от жены (мужа) и свекрови (тёщи).
Хорошо взять большой вместительный сосуд, лучше термос, лучше японский, и, поместив туда две-три чайные ложки состава, моментально залить крутым кипятком. Да! И не забудьте присовокупить добрую щепоть чёрного (котя) и зелёного (рекутя) чая соответсвенно. Это важно…»
Что за состав такой, и что следует делать после — не скажу, сведения эти ищите в тексте.

О чём же роман? О работе человеческого разума над косной материей. О попытках материи ввергнуть разум в первозданный хаос, обратить в ничто.

Основной конфликт можно обозначить так: «Душа против бездуховности». Действие развивается параллельно в «трёх мирах и двух натурах» Г. С. Сковороды. Две натуры (в романе — «двойники») суть — две стороны конфликта. Той самой «последней битвы», которая должна произойти... Когда? Прочтите, в тексте это есть.
Как и в каждом полифоническом сочинении, в романе «Двойники» конфликт многогранен, это не просто описание порядков двух противоборствующих армий, построенных перед решающей битвой, есть и другие слои.
Внимательный читатель заметит, что пары «двойников» дополняют друг друга, будто бы составляя одну личность, но в разных мирах. В этом смысловом слое основной конфликт выглядит так: «наблюдатель (автор) стремится познать мир, и тем самым упорядочивает его в своём сознании (переводит в духовную плоскость), а мир сопротивляется этому (стремится саморазрушиться и разрушить наблюдателя)». Вы должны понять — автору в духовном мире не на что опереться, кроме собственного «я», из коего и кроит он сущности, чтобы из мира духовного влиять на мир материальный.

Читатель дотошный наверняка спросит: какое отношение все эти придуманные автором двойниковые миры имеют к миру, данному нам в ощущениях, сиречь реальному. Отвечу опять же цитатой:

«…Сны о двадцатом веке прошу считать данностью и не строить гипотез. Что же до «последнего похода», то это сюжет из романа Верова. Но не этого, — Глебуардус кивнул на двухтомник, который Пимский уже оставил в покое, положив на стол, — а того, что живёт именно в двадцатом столетии, мире наших снов…»

Один из персонажей — режиссёр Разбой следует этому наставлению и однажды воображает театральную постановку, повторяющую вкратце век наш двадцатый, кровавый и людоедский. Заканчивается измышленное режиссёром представление крещендовски... Впрочем, это лирическое отступление, его можно пустить по разряду снов и фантазий вымышленных персонажей. Не было всех этих секретных служб, продажных учёных, членовозных пассажиров, шулеров, сыскарей, брошенных в ядерный котёл солдат... и людоедства тоже не было и не могло быть. Был один лишь смех. Смейтесь, ведь бог ваш смеётся!..

В. Ключко Скрыть

Психология мятежного винтика

Что будет, если винтику большой и сложной машины наскучит быть винтиком? Ведь он просто идеально играет роль, для которой предназначен! Самый лучший винтик, вкрученный по самую шляпку! Самый прекрасный винтик государственного аппарата — Александра Кальтенборн, инквизитор империи Мономиф, пилот корабля сингл-класса.
«Сингл-класс – это не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос – один на один».
Однажды «винтик» решает послать...

Читать полностью

Психология мятежного винтика

Что будет, если винтику большой и сложной машины наскучит быть винтиком? Ведь он просто идеально играет роль, для которой предназначен! Самый лучший винтик, вкрученный по самую шляпку! Самый прекрасный винтик государственного аппарата — Александра Кальтенборн, инквизитор империи Мономиф, пилот корабля сингл-класса.
«Сингл-класс – это не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос – один на один».
Однажды «винтик» решает послать государственную машину ко всем галактическим чертям, даже если для этого придётся сорвать резьбу. Но: «Бывают ли инквизиторы бывшими?» — написано в аннотации к роману Сергея Цикавого «Шаги в глубину». Сомнительно, особенно в тоталитарном государстве фашистского типа, и всё-таки Александра (для близких — Алекса), решается... «Стоп-стоп, — вправе сказать читатель — Чепуха полезла. Ну какие у инквизитора-ренегата могут быть близкие? На что она решается? Бежать? От империи? Да ну!»
Алекса бежит, угоняет корабль. Теперь на каждом шагу ей придётся доказывать, что она человек, а не винтик. И ладно бы — окружающим, себе самой докажи-ка, мастер дознаний!

Формально — «Шаги в глубину» авантюрный роман, космоопера в декорациях огромной, детально изображённой мультирасовой вселенной, но только формально. Событийный ряд романа чрезвычайно плотен, сюжёт обострён максимально: герои интригуют, возят контрабанду, дерутся, влюбляются, предают, спасаются, снова дерутся — темп внешнего действия очень высок. Обидно будет, если читатель, загипнотизированный скоростью смены событий, проскочит мимо психологических построений автора. Досадно, если не заметит «говорящих» имён. А впрочем... Психологические портреты персонажей прописаны так подробно, что даже без подсчёта углов и длин сторон любовных геометрических фигур понятно, кто именно и каким образом «вытаскивает» Алексу из кругов её кармической инквизиторской деятельности.

Изложение ведётся от первого лица, тон доверительный, и это, казалось бы, должно «приблизить» читателя, заставить его смотреть на мир глазами главной героини, но, признаюсь, сопереживать ей у меня не получилось. Не знаю, в чём тут дело. Возможно, виновата подача потока сознания Алексы — она рефлексирует так, будто не дерётся вживую, а, попивая пивко, шпилит в игруху, параллельно чатясь со своим альтер-эго. Кроме того, слишком уж она внезапна и противоречива — эта Кальтенборн. Может, мадемуазель инквизиторша и должна стать такой, особенно если от неё требуется быть пилотом, рукопашником и дознавателем в одном флаконе?

Резюме. Хорошее чтение как для ценителей космоопер и почитателей остросюжетных авантюрных романов в космическом антураже, так и для любителей следить за психологией персонажей, поставленных на грань выживания. Любители «экшн» останутся довольны, искатели кино- и литературных аллюзий найдут их в тексте предостаточно, не зря же ведь автор дал галактической империи имя «Мономиф». Натурам тонким, непривычным к сценам насилия, цинизм действий некоторых персонажей вряд ли придётся по вкусу. Инквизиторы — они такие. Вот будь главная героиня воспитателем детского сада…

В. Ключко Скрыть

Четыре повести в сборнике. Что заставило издателя поместить под одну обложку «Отель для троглодита» «След на серебряной дороге», «Судьбу «Гермеса» и «Ускоритель»? В аннотации читателю предложено судить. Попробую.

Следуя логике составителя, повесть «Отель для троглодита» нужно читать первой.
«Скажите, вам приходилось идти на грузовике с разваливающейся пространственной сингулярностью?» — сходу спрашивают авторы. Они вообще очень любят задавать вопросы читателю, вероятно для того, чтобы...

Читать полностью

Четыре повести в сборнике. Что заставило издателя поместить под одну обложку «Отель для троглодита» «След на серебряной дороге», «Судьбу «Гермеса» и «Ускоритель»? В аннотации читателю предложено судить. Попробую.

Следуя логике составителя, повесть «Отель для троглодита» нужно читать первой.
«Скажите, вам приходилось идти на грузовике с разваливающейся пространственной сингулярностью?» — сходу спрашивают авторы. Они вообще очень любят задавать вопросы читателю, вероятно для того, чтобы надеть на него (читателя) парик с буклями и усадить на судейское место, а самим удобно устроиться на скамье подсудимых и оттуда наблюдать, как незнакомый с основами квантовой механики и теорией суперструн судья станет разбираться в показаниях главного героя.

Повесть перенасыщена математической и физической терминологией — для того ли, чтоб неподготовленный читатель почувствовал себя троглодитом, или чтобы читатель подготовленный оценил авторское подтрунивание над положением дел в современной физике — судить не возьмусь. Вероятнее всего — и да и нет, да простит меня господин Шрёдингер. Да и возможно ли вообще включить в повесть рассуждения о квантовой картине мышления и обойтись при этом без специальной терминологии?

Любителю «твердейшей НФ», искателю литературных и прочих аллюзий, поклоннику нелинейных сюжетов повесть должна понравиться. Почитателю «незамысловатых стрелялок» за неё лучше не браться, авторы нисколько не заботятся об удовлетворении простейших потребностей читателя и места для него в «Отеле для троглодита» не резервируют. Они спрашивают: «…Кто мы, люди? Космические троглодиты, мы пытаемся познать чуждый разум, толком не познав собственного…»
Суждение это, как мне кажется, отчасти разделяет и составителя сборника «Ускоритель», почему и поставил следующей после «Отеля для троглодита» повесть Игоря Вереснева

«След на серебряной дороге».
«Мы возьмём Вселенную за шиворот, поставим в такую позу, какая для нас сподручней...» — говорит второстепенный персонаж Игоря Вереснева, в предельно резкой форме обозначая «тёмную» сторону основного конфликта повести. За его спиной — мощь государственного аппарата, подпитываемая извечными экспансионистскими устремлениями человечество; кто же по другую сторону? Учёный, старший научный сотрудник без году неделя, да ещё вдобавок женщина? Ну что она может противопоставить военизированным полицейским структурам, у которых «корабли, способные дырявить пространство», бластеры и прочая выдуманная автором техника двадцать третьего века? Тягу к знаниям? Желание разобраться в проблеме и спасти людей, поражённых неизвестной болезнью? Человечность? Да полноте, она заведомо проиграла! Автор так не считает.

Сюжет обострён «приключениями тела», перенасыщен событиями. Это должно привлечь любителей «экшн», мне же приходилось откладывать книгу, чтобы отдохнуть от навязанного Вересневым темпа и поразмыслить. Я-то ведь обыкновенный человек, моя нервная система не заражена нейритами!

Любителю остросюжетной НФ, читателю, небезразличному к судьбам человечества, поклоннику «хороших учёных» и ненавистнику «негодяйских спецслужб» можно рекомендовать эту повесть Игоря Вереснева. Закоренелому цинику, индивидуалисту повесть, скорее всего, не понравится. Вряд ли он поймёт, почему главная героиня не хочет, чтобы «…след человечества оказался зыбким и недолговечным, как отблески на воде». Но кто я, чтобы решать за читателя? Кто вообще имеет право решать?..
Задавшись этим вопросом, составитель, думается мне, и включил в сборник повесть Ярослава Кудлача «Судьба «Гермеса».

Боюсь, далеко не все читатели смогут простить автору такое вольное обращение с сюжетом, какое позволил себе Ярослав Кудлач. Аргументировать не стану, потому что любая аргументация начисто разрушит интригу повести. Критик, раскрывший детективную загадку, достоин всяческого порицания, а «Судьба «Гермеса» именно детектив, правда, не в классическом понимании — виновника нельзя посадить на скамью подсудимых, казнить тоже нельзя, а вечное наказание он уже отбывает.
Ограничусь общими словами. Автор, глядя на человечество извне, спрашивает: «Кто нами управляет?» «Кто имеет право решать за всё человечество?» «Кто судьи?» «Заслуживаем ли мы лучшей судьбы?»

Хотелось бы заметить — каким бы негодяем ни был обвиняемый, присяжные заседатели от этого лучше не становятся.

Вдумчивому читателю, не чуждому либеральных взглядов, повесть покажется близкой по духу, любителю литературных экспериментов потрафит умение автора нетрадиционно строить сюжет. Сторонник радикализма любого толка оскорбится, а то и вознегодует, но может, этого и добивался автор?

Эпатаж — сильное художественное средство, если уметь им пользоваться.

Далия Трускиновская, автор повести "Ускоритель", давшей название сборнику, умеет.
Невероятная байка! Чего и ждать от истории, рассказанной старым трепачом «…в походном борделе на шесть боксов, припаркованном в строящемся космопорту?» Преувеличений? Мягко сказано.

Стоя под водопадом «гусарских» шуточек разного посола как-то не сразу и осознаёшь, что речь-то на самом деле о весьма и весьма серьёзных вещах — о вторжении государства в личную жизнь. Половой инстинкт, понимаете ли, сильная штука, если загнать его в прокрустово ложе государственных установлений и попытаться отсечь лишнее, он так извернётся, такие выкинет дикие коленца, через такие дыры вылезет наружу... Простите, но ведь вылезет же.

Читателю лишённому чувства юмора повесть не понравится, равно как и человеку нежному, к грубым шуткам непривыкшему. Взрослые, искушённые в перипетиях половой жизни читатели получат от чтения удовольствие, и, возможно, согласятся с автором — человек вопреки любым государственным установлениям всё-таки остаётся человеком.

Думаю, составитель сборника «Ускоритель» придерживается того же мнения, раз он предоставил возможность Далии Трускиновской сказать финальное слово — повесть завершает книгу.
В. Ключко Скрыть

Лучшие рецензии автора	Рейтинг
Шаги в глубину	+5
Двойники	+4
Ускоритель	+4
Нуар	+2
Фимбулвинтер. Пленники бирюзы	+1

Акции сегодня

Рецензии и отзывы покупателя