Рецензии (отзывы) покупателя Лазарус

О названии: да, это та же книга, что уже издавалась ранее под названием "Ночь длиною в жизнь", но перевод романа новый, а название - оригинальное, авторское. О чем думали предыдущие издатели, выдумав книге новое - вообще непонятно. Кстати, о переводе: специально сравнил на мелочах. Прозвище одного из персонажей - Squidface, в старом переводе - "Осьминог", в новом - "Осьмирожа". Решайте сами, какой точнее: тут скорее "Кальморда", но в устах маленькой...

Читать полностью

О названии: да, это та же книга, что уже издавалась ранее под названием "Ночь длиною в жизнь", но перевод романа новый, а название - оригинальное, авторское. О чем думали предыдущие издатели, выдумав книге новое - вообще непонятно. Кстати, о переводе: специально сравнил на мелочах. Прозвище одного из персонажей - Squidface, в старом переводе - "Осьминог", в новом - "Осьмирожа". Решайте сами, какой точнее: тут скорее "Кальморда", но в устах маленькой девочки такой каламбур звучит слишком сложно. А вот "осьмирожик", мне кажется, более в тему. Можно добавить, что переводчица у этого романа Таны Френч - та же Любовь Карцивадзе, что переводила и "Мою тёмную Ванессу".
Было занятно следить за тенью Достоевского в позднем, уже внецикловом "Ведьмином вязе" - тогда много говорили о рывке Таны прочь от детектива к чисто русскому психологизму. В очередной раз убеждаешься, что издатели слукавили: роман Таны с Федором Михайловичем начался куда раньше. Просто если "Вяз" носит в себе огромный кратер от столкновения с "Преступлением и наказанием", то тут влияние иное: "Братья Кармазовы" во всей красе. Нет, никакого спойлера. Нет, это не то, что вы подумали. И все же... О сюжете вообще говорить не буду: у Таны он всегда вторичен на фоне атмосферы и описания внутреннего мира персонажа. По атмосфере: Дублин Френч поразительно похож на Петербург Достоевского - все те же оттенки серого, все тот же непролазный мрак в душах. Хотя сами герои совершенно иные: в душе полицейского Мэкки хватает, конечно, и боли, и ненависти (прежде всего - к собственному прошлому и собственной семье), но в ней достаточно и любви, и нежности... Кстати, мужские характеры Тане удаются даже лучше, чем женские - в ее Фрэнка Мэкки, брутального и грубого пареня из дублинских подворотен, веришь сразу, с первых страниц. Таких людей полно вокруг, просто пробиться сквозь их грубую шкуру непросто. А стоит. Да и другие герои "Фейтфул-Плейс" очень непросты - даже к омерзительному папаше Мэкки начинаешь испытывать какое-то подобие не любви, конечно, но хотя бы эмпатии. По сути "Фейтфул-Плейс", как и любой роман Таны Френч, лишь маскируется под детектив: вычислить, что именно произошло и кто убийца, можно уж в первых главах, тут все очевидно. Важнее другое: роман Таны Френч в общем и целом - о распаде современной семьи. О непонимании даже среди самых близких. О том, что некогда сближавшие нас вещи либо утратили свое значение, либо приводят к катастрофе. О том, что домой, как и в прошлое, возврата нет, близкие люди давно уже стали далекими и чужими, а само прошлое - лжет, как и старое письмо, которое ты хранил все эти годы. Грустная, но почему-то удивительно нежная книга об одиночестве и любви. И немного - о детстве: если и остался в нашем мире свет, то именно там.
Недостаток: убийцу, как обычно у Френч, вычисляешь на раз-два: в позднем "Ведьмином вязе" интрига была закручена куда сложнее. Но куда важнее в том, что в конце практически полностью переоцениваешь каждого персонажа: видишь его одним, а получается на поверку совсем другое. Так что, да, это "детектив для тех, кто не читает детективы". Любители головоломок могут остаться разочарованными, а вот тех, кто ценит психологизм и семейные драмы, книга порадует. Скрыть

Энн Тайлер не впервой писать теплые, спокойные и ровные, как озерная гладь, романы о жизни обычных американских семей среднего возраста - их у нее хватит на много лет вперед, учитывая скорость перевода. Однако после довольно традиционных "Катушки синих ниток", "Уроков дыхания" и оскароносного "Случайного туриста" "Фантом Пресс явно постарался удивить читателей, выпустив сразу два романа, категорически непохожие на "классическую Тайлер".
Первый...

Читать полностью

Энн Тайлер не впервой писать теплые, спокойные и ровные, как озерная гладь, романы о жизни обычных американских семей среднего возраста - их у нее хватит на много лет вперед, учитывая скорость перевода. Однако после довольно традиционных "Катушки синих ниток", "Уроков дыхания" и оскароносного "Случайного туриста" "Фантом Пресс явно постарался удивить читателей, выпустив сразу два романа, категорически непохожие на "классическую Тайлер".
Первый абсолютно нетипичный ранний роман "Морган ускользает", по атмосфере близкий одновременно к к русской классике со всеми ее причудливыми метаниями разума и "Кролику" Апдайка.
Второй, более поздний "Удочеряя Америку", тоже необычен всеми своими составляющими – начиная от сюжета и заканчивая невероятно многозначным названием (В оригинале - “Digging to America”, «Докопаться до Америки»). Кажется, никаких загадок здесь нет, просто фраза маленькой кореянки Джин-Хо, усыновленной героями романа:
«— Помнишь, мы со Сьюзен копали ход в Китай? А китайские дети - они копают ход до Америки?»
И верно, это история тех, кто сумел-таки прокопать свой ход в страну – не только маленьких Джин-Хо и Соуки-Сью, но и приемных родителей последней – иранцев Сами и Зибы, и матери Сами Мариам. Кто-то из них попал в Штаты уже взрослым, кто-то в раннем детстве, а кто-то и родился здесь, уже ощущая себя американцем до мозга костей – каждому пришлось пройти свой путь – и попасть в итоге в свою собственную Америку. И далеко не всегда с восторженными эмоциями: «Мариам не принадлежала к числу тех иранцев, для кого Америка была землей обетованной. Ее саму и ее университетских друзей Штаты сильно разочаровали: демократия, к их величайшему изумлению, поддержала монархию, когда престол шаха пошатнулся.»
Как бы то ни было, теперь это их страна, с которой каждому из героев-эмигрантов предстоит искать общий язык – долго, старательно и порой идя вопреки собственной натуре. Трудно перекинуть мостики между людьми – но во сто раз труднее между человеком и страной.

…И вот тут-то мы открываем второй, дополнительный, а скорее всего – главных смысл названия книги: ведь to dig можно перевести как жаргонное «врубиться» - «понять, почувствовать, принять». Принять Америку – это не значит получить американский паспорт и заменить любимые иранские блюда гамбургерами и кока-колой. «Врубиться в Америку» - это научиться принимать, понимать отличных и порой – невероятно далеких от тебя людей. Впрочем, глагол «удочерить» отлично работает в этом смысле – каждый из героев «удочеряет» Америку, так же, как она удочеряет их.

Впрочем, можно не вникать в эти сложности, читая книгу просто как милую семейную историю, наполненную детским лепетом и розовыми платьицами, как очередной тихий и мудрый рассказ об искусстве быть семьей, которая тоже в своем роде является маленькой Америкой – столь разных людей порой объединяет крыша общего дома, общая жизнь и общие дети.
Чего у Тайлер категорически нет – так это пафоса и назидательности: она традиционно не учит, не оценивает, а лишь наблюдает за своими героями, стараясь быть рядом, но не заслоняя их. Пряный аромат иранской кухни придает книге особое очарование – и этот элемент автобиографичен, ведь муж самой Тайлер был иранцем по происхождению. И сам роман – призыв понять закрытый мир только что «врубившихся в Америку»: «Эмигранты сделаются в этой стране элитой. Они не обременены чувством вины. Их предки не крали землю у коренных американцев, никогда не владели рабами. Их совести совершенны чисты».
В любом случае, Тайлер показывает нам очень необычную Америку – без привычного глянца, помпезности и лозунгов, без огромных небоскребов и сахариновой американской мечты. Вновь и вновь, книга за книгой, она устраивает нам экскурсию в маленький, тихий и уютный мир, где такие разные, но одинаково интересные и добрые люди пытаются понять друг друга, своих детей – а в конечном счете – и самих себя. Скрыть

Энн Тайлер не впервой писать теплые, спокойные и ровные, как озерная гладь, романы о жизни обычных американских семей среднего возраста - их у нее хватит на много лет вперед, учитывая скорость перевода. Однако после довольно традиционных "Катушки синих ниток", "Уроков дыхания" и оскароносного "Случайного туриста" "Фантом Пресс явно постарался удивить читателей, выпустив сразу два романа, категорически непохожие на "классическую Тайлер".
Первый...

Читать полностью

Энн Тайлер не впервой писать теплые, спокойные и ровные, как озерная гладь, романы о жизни обычных американских семей среднего возраста - их у нее хватит на много лет вперед, учитывая скорость перевода. Однако после довольно традиционных "Катушки синих ниток", "Уроков дыхания" и оскароносного "Случайного туриста" "Фантом Пресс явно постарался удивить читателей, выпустив сразу два романа, категорически непохожие на "классическую Тайлер".
Первый абсолютно нетипичный ранний роман "Морган ускользает", по атмосфере близкий одновременно к к русской классике со всеми ее причудливыми метаниями разума и "Кролику" Апдайка.
Второй, более поздний "Удочеряя Америку", тоже необычен всеми своими составляющими – начиная от сюжета и заканчивая невероятно многозначным названием (В оригинале - “Digging to America”, «Докопаться до Америки»). Кажется, никаких загадок здесь нет, просто фраза маленькой кореянки Джин-Хо, усыновленной героями романа:
«— Помнишь, мы со Сьюзен копали ход в Китай? А китайские дети - они копают ход до Америки?»
И верно, это история тех, кто сумел-таки прокопать свой ход в страну – не только маленьких Джин-Хо и Соуки-Сью, но и приемных родителей последней – иранцев Сами и Зибы, и матери Сами Мариам. Кто-то из них попал в Штаты уже взрослым, кто-то в раннем детстве, а кто-то и родился здесь, уже ощущая себя американцем до мозга костей – каждому пришлось пройти свой путь – и попасть в итоге в свою собственную Америку. И далеко не всегда с восторженными эмоциями: «Мариам не принадлежала к числу тех иранцев, для кого Америка была землей обетованной. Ее саму и ее университетских друзей Штаты сильно разочаровали: демократия, к их величайшему изумлению, поддержала монархию, когда престол шаха пошатнулся.»
Как бы то ни было, теперь это их страна, с которой каждому из героев-эмигрантов предстоит искать общий язык – долго, старательно и порой идя вопреки собственной натуре. Трудно перекинуть мостики между людьми – но во сто раз труднее между человеком и страной.

…И вот тут-то мы открываем второй, дополнительный, а скорее всего – главных смысл названия книги: ведь to dig можно перевести как жаргонное «врубиться» - «понять, почувствовать, принять». Принять Америку – это не значит получить американский паспорт и заменить любимые иранские блюда гамбургерами и кока-колой. «Врубиться в Америку» - это научиться принимать, понимать отличных и порой – невероятно далеких от тебя людей. Впрочем, глагол «удочерить» отлично работает в этом смысле – каждый из героев «удочеряет» Америку, так же, как она удочеряет их.

Впрочем, можно не вникать в эти сложности, читая книгу просто как милую семейную историю, наполненную детским лепетом и розовыми платьицами, как очередной тихий и мудрый рассказ об искусстве быть семьей, которая тоже в своем роде является маленькой Америкой – столь разных людей порой объединяет крыша общего дома, общая жизнь и общие дети.
Чего у Тайлер категорически нет – так это пафоса и назидательности: она традиционно не учит, не оценивает, а лишь наблюдает за своими героями, стараясь быть рядом, но не заслоняя их. Пряный аромат иранской кухни придает книге особое очарование – и этот элемент автобиографичен, ведь муж самой Тайлер был иранцем по происхождению. И сам роман – призыв понять закрытый мир только что «врубившихся в Америку»: «Эмигранты сделаются в этой стране элитой. Они не обременены чувством вины. Их предки не крали землю у коренных американцев, никогда не владели рабами. Их совести совершенны чисты».
В любом случае, Тайлер показывает нам очень необычную Америку – без привычного глянца, помпезности и лозунгов, без огромных небоскребов и сахариновой американской мечты. Вновь и вновь, книга за книгой, она устраивает нам экскурсию в маленький, тихий и уютный мир, где такие разные, но одинаково интересные и добрые люди пытаются понять друг друга, своих детей – а в конечном счете – и самих себя. Скрыть

В этой книге можно увидеть разное. Хронику сумасшествия. Очередное свидетельство аморальности развращенного Запада (многие, собственно, это и видят). А если в зеркало взглянет кто-то другой - то он, напротив, увидит лишь трогательную и грустную историю любви, какой она и должна быть.
Можно вынести очередной урок того, как с улыбкой и весельем проходить сквозь самые тяжкие периоды - от полного безденежья до безнадежного угасания самого близкого человека.
Можно в очередной раз убедиться, что...

Читать полностью

В этой книге можно увидеть разное. Хронику сумасшествия. Очередное свидетельство аморальности развращенного Запада (многие, собственно, это и видят). А если в зеркало взглянет кто-то другой - то он, напротив, увидит лишь трогательную и грустную историю любви, какой она и должна быть.
Можно вынести очередной урок того, как с улыбкой и весельем проходить сквозь самые тяжкие периоды - от полного безденежья до безнадежного угасания самого близкого человека.
Можно в очередной раз убедиться, что настоящая семья и любовь - это единственная сила, способна противостоять хаосу как в мире, так и внутри собственной черепушки.
...А можно послать к сиволапым чертям всю философию, морализаторство и занудство - и просто слушать музыку, пусть "Мистер Божанглз", да еще и в исполнении Нины Симон - не самая веселая плясовая в мире. Но под нее танцуют, и любят, и весело смеются, и хранят в сердце тот чудесный огонек, который и делает нас людьми.
Конечно, это не Виан, хотя нечто общее у Бурдо с ним есть: и тот и другой музыкальны, и тот и другой скрывают трогательную нежность под маской разудалого зубоскальства, а порой - и цинизма.
"Настоящая любовь не умирает" - шаблонное клише, забитое в слова великого множества песен, здесь как нельзя более кстати. Тем более, что в этой книге любят друг друга трое.
Мать, отец и сын - не считая цапли.
Безумие? Возможно. Но почему-то вспоминается другое, совсем нефранцузское:
"Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые живут себе так, будто они бессмертны!" Скрыть

В оригинале эта книга называется "Книга правителя области Шан", академический перевод был опубликован дважды, в этом издании воспроизведен не он, а новая версия - скорее не перевод, а пересказ оригинального китайского текста в ритме верлибра. Читать книгу в такой обработке, конечно, намного легче, текст доступнее, вопрос разве что в степени аутентичности пересказа (вольности в таком случае неизбежны)
Книга издана просто шикарно: множество иллюстраций, представляющих разные эпохи...

Читать полностью

В оригинале эта книга называется "Книга правителя области Шан", академический перевод был опубликован дважды, в этом издании воспроизведен не он, а новая версия - скорее не перевод, а пересказ оригинального китайского текста в ритме верлибра. Читать книгу в такой обработке, конечно, намного легче, текст доступнее, вопрос разве что в степени аутентичности пересказа (вольности в таком случае неизбежны)
Книга издана просто шикарно: множество иллюстраций, представляющих разные эпохи китайского искусства. Казалось бы, логично иллюстрировать этот текст только произведениями эпохи его создания (III-IV в до н.э.), но потом я понял, что это логично: сам текст складывался не сразу, его меняли и дополняли в разные эпохи. Кроме того, за это время на территории Китая сменили друг друга несколько великих империй, и каждая из них в той или иной степени учитывала опыт Шан Яна.
В предисловии его называют "китайским Макиавелли" - это не совсем точно, поскольку если в "Государе" особый упор делается на искусство интриги, то Шан Ян, напротив, порой слишком уж прямолинеен и непримирим (это его и погубило).
Просто поразительна современность многих моментов текста - там действительно есть обсуждения и аналога системы "Платон", и многих других экономических мер, над которыми у нас работают только сегодня. Но интереснее другое: половину тезисов автора сторонники "сильной руки" примут на ура, а "демократы" сочтут тоталитарными и потому - неприемлемыми. Но со второй половиной рецептов ситуация абсолютно обратная! А ведь "технология власти" Шан Яна - это единое и цельное учение, выдергивать из него какие-то отдельные моменты, забывая про другие, отнюдь не получится. Недостаточно вручать правителю всю полноту власти - хитрость в том, что и его необходимо сделать АБСОЛЮТНО подвластным и покорным закону (который он сам волен изменять в случае необходимости, но не злоупотреблять этим).
Смело рекомендую книгу всем, кто интересуется историей и политикой. Скрыть

Отличная рецензия Сергея Морозова. Лучше не скажешь.

На первый взгляд «Карлики смерти» - роман с отчетливой детективной составляющей. Книга начинается с убийства. Но криминал лишь повод для размышлений о странностях нашего восприятия действительности. «Карликов смерти» в какой-то мере можно считать еще одной вариацией на тему истории Пипа, героя «Больших надежд» Чарльза Диккенса.
У Уильяма, молодого музыканта, стремящегося пробиться на рок-сцену, конечно же, нет таинственных покровителей,...

Читать полностью

Отличная рецензия Сергея Морозова. Лучше не скажешь.

На первый взгляд «Карлики смерти» - роман с отчетливой детективной составляющей. Книга начинается с убийства. Но криминал лишь повод для размышлений о странностях нашего восприятия действительности. «Карликов смерти» в какой-то мере можно считать еще одной вариацией на тему истории Пипа, героя «Больших надежд» Чарльза Диккенса.
У Уильяма, молодого музыканта, стремящегося пробиться на рок-сцену, конечно же, нет таинственных покровителей, осыпающих его материальными благами. Напротив, ему приходится заниматься поисками места получше, чем грошовая работа продавцом в музыкальном магазине. Но он так же ослеплен иллюзиями и самомнением молодости, как диккенсовский персонаж. Уильям живет мечтой о настоящей музыке и любви, не подозревая, что его представления о них далеки от реальности.
«Карлики смерти» - одна из самых атмосферных книг Коу. Ему удалось запечатлеть тот момент легкой тоски, ожидания и одиночества, который особенно остро ощущается в юности, передать незабываемый момент заката оптимистичных 80-х. Конец «новой романтики». Распад «The Smiths», тексты песен которой образуют каркас всей книги. И только Эндрю Ллойд Уэббер, этот символ пошлости жизни, непотопляем.
Книга Коу - отличный повод вспомнить о собственной молодости, и, само собой, взгрустнуть о 80-х тем, кто родом из той эпохи.
В этом романе автор прощается с молодостью, с музыкой, с иллюзиями. Блестящее завершение раннего периода творчества. От простого наблюдения за гибельностью бытовой апатии, констатации беспочвенности надежд Коу переходит к почти стоической философии: мир сошёл с ума, люди занимаются чем-то не тем, какой-то ерундой. Однако в нём все равно есть что-то настоящее, подлинное, то, мимо чего ты в своё время проскочил, погнавшись за миражами, за «карликами смерти». За это и следует держаться. Скрыть

Если коротко: в книге есть один диктатор. Три девочки разного возраста - и в разные эпохи. Один помешанный на фантастике толстун и шесть фантастических романов. Один золотой мангуст и одно семейное проклятие. Ну и секс, разумеется (как раз тот случай когда отсутствие предмета работает ярче и сильнее его изобилия в кадре)
....Позвольте уж обойтись без пересказа - спойлеров и без того довольно, а сводить сюжет к обязательному набору моралите вроде "В жизни каждого есть место подвигу"...

Читать полностью

Если коротко: в книге есть один диктатор. Три девочки разного возраста - и в разные эпохи. Один помешанный на фантастике толстун и шесть фантастических романов. Один золотой мангуст и одно семейное проклятие. Ну и секс, разумеется (как раз тот случай когда отсутствие предмета работает ярче и сильнее его изобилия в кадре)
....Позвольте уж обойтись без пересказа - спойлеров и без того довольно, а сводить сюжет к обязательному набору моралите вроде "В жизни каждого есть место подвигу" или "Человек не всегда тот, каким он кажется окружающим" не только бессмысленно, но и пошло.
Да и еще надо определиться надо, чья именно это история (сам Оскар Вау, толстый, занудный недотраханный гик, помешанный на фантастике, большую часть книги пребывает в тени, уступая место на сцене своей родне - для того, чтобы в самом конце разразиться эффектным соло).
Можно сказать эффектно: "книга о роке - и его преодолении", держа в уме не только династическое проклятие- "фуку" семьи Кабралей), но и куда более глубокую драму Доминиканской Республики эпохи "Скотокрадова Семени".
Без обязательной щепотки магического реализма, и поклонники Маркесов-Борхесов свою порцию сладкого дурмана получат всенепременнейше :)
Но все же Диас куда ближе к обожаемому Варгасу Льосе, с "Праздником Козла" которого диасовский роман и играется, и прямо полемизирует, заимствуя даже фамилию главных героев (да и фигура диктатора диктатора Трухильо тут возникает далеко не на заднем плане).
Еще больше здесь искристости и лукавства зрелого Жоржи Амаду с его "Лавкой чудес", да и аромат "Шоколада на крутом кипятке" доносится с каждой второй страницы.
Однако Диас - не эпигон, не подражатель, покрытый бронзовой перхотью с бюстом предшественников. Он современен, ему в хорошем смысле слова плевать на все формальности и авторитеты: сколько шаблонов "latino- реализма" тут выставлены совершенно иным боком, а то и вовсе обсмеяны - не сосчитать.
"Семейная сага" обычно представляется в виде увесистого толстого тома - но Диас, с его клиповыми монтажными приемами, избегает как тягомотины, так и напыщенной унылости.
Он зажигает. Он провоцирует. Он играет. Упоенно, как мальчишка - с героями, с хронологией, с поворотами сюжета, с аллюзиями и стилем, порой доводя все до бурлеска, в порой доводя контраст накал страстей до уровня радиодрам Педро Камачо.
Он до отказа натягивает нервы в главах об эпохе Трухильо (кстати, ЭТА часть для России куда актуальнее прочих) - и тотчас же переходит на мягкий юмор. Диас откровенно провоцирует нас, сначала заставляя принять каждого из персонажей в одном амплуа - и тут же поворачивая его совершенно иной стороны, да еще с флешбэком на 20-30 лет назад.
С помощью всех этих клиповых трюков, насмешек и контрастной смены интонаций Диас ухитряется-таки влить молодое вино в изрядно изношенные вехи латиноамериканской литературы, он - та "молодая шпана", которая не дает ей состариться и покрыться патиной.
Короче - я люблю этого парня :) Скрыть

"— Бруклин меняется с каждым днем, — сказала мисс Барточчи, и отец Флуд кивнул. — Появляются новые люди, они могут быть евреями, ирландцами, поляками, даже цветными. Наши покупательницы перебираются на Лонг-Айленд, но мы за ними последовать не можем, поэтому нам нужны новые. Относимся мы ко всем одинаково. Радушно принимаем любого, кто заходит в магазин. Ведь эти люди готовы оставить здесь деньги. Цены мы держим на низком уровне, а наше обхождение — на высоком. Если женщине у нас...

Читать полностью

"— Бруклин меняется с каждым днем, — сказала мисс Барточчи, и отец Флуд кивнул. — Появляются новые люди, они могут быть евреями, ирландцами, поляками, даже цветными. Наши покупательницы перебираются на Лонг-Айленд, но мы за ними последовать не можем, поэтому нам нужны новые. Относимся мы ко всем одинаково. Радушно принимаем любого, кто заходит в магазин. Ведь эти люди готовы оставить здесь деньги. Цены мы держим на низком уровне, а наше обхождение — на высоком. Если женщине у нас понравится, она придет снова. Поэтому к покупательнице вы должны относиться как к новой подруге."
...Казалось бы, что нам до истории ирландской девушки, покинувшей в начале 50-х годов прошлого века родной дом, выбрав далекую Америку? Темы эмиграции, выбора, коренного изменения своей судьбы, межнациональных отношений и толерантности к приезжим - "Бруклин" дает нам возможность взглянуть на все болевые точки нашего времени в историческом ракурсе.

«Бруклин» Колма Тойбина – книга совершенно вне политики. Однако именно она (а заодно –и снятый по ней фильм) оказалась в эпицентре яростной политической баталии. Ключевое слово, конечно же – «Трамп», точнее – программа нового президента США по ограничению миграции.
Как и героиня «Бруклина», режиссер фильма Джон Краули – ирландец по происхождению. Вот что он сказал в интервью журналу Tribeca.
".....Большинство фильмов об эмиграции легко укладываются в шаблон «чужак в чужой стране»: их герои просто пытаются найти свое место в Америке – и это весь сюжет. «Бруклин» - едва ли не первое произведение, которое показывает совершенно иное: эмигранта, который становится «чужаком в СВОЕЙ стране»….
Это то, что меня особенно зацепило в романе Колма. Это произведение – о добровольных изгнанниках. О тех, кто оставил свою родину, выбрав новую страну – они не не приняли ее до конца, не ужились в ней… Но и их отношения с родиной изменились раз и навсегда, и возврата к прошлому нет.
Покинуть страну – это навсегда. Даже если вы вернетесь когда-нибудь, то принесете с собой новый опыт, который еще более отдалит вас от родины - неважно, позитивным будет ваш опыт или негативным. Как бы ты ни был настроен, как бы ни преуспел – даже твои близкие будут воспринимать тебя совершенно иначе.
В итоге ты чувствуешь себя потерянным, одиноким и там, и здесь. Эйлиш возвращалась домой с воодушевлением, так и не восприняв Америку до конца – она ведь разрывалась между двумя мирами, и этот раскол – как рана в душе, и она не заживает. В этом случае вам волей-неволей приходится сделать выбор – с кем вы, кто вы? – и придерживаться его, не оглядываясь назад.
…"Бруклин" отличается от других историй об эмиграции именно потому, что никто никогда не показывал, как Америка принимает людей – а затем отпускает их обратно домой. Об этом еще не писали. И то, что в центре повествования – не мужчина, а молодая женщина, придает этому повествованию еще большую ауру свежести.
…Эта история – не о том, что Америка хороша или плоха: в «Бруклине» эмиграция показана с разных сторон. Вся эта история густо замешана на мифе, особенно популярном в Ирландии: ты можешь приехать в Америку никем – а один из твоих потомков может стать президентом США (если вспомнить Кеннеди). И Америка действительно предоставляет ирландцам такие возможности, которые они не найдут, например, в Англии.
Отсюда – и сцена, когда Эйлиш выходит из иммиграционной службы на улицу – в мир, который наполнен почти божественным светом. Она пересекает порог – и переходит в новую вселенную, захватывающую, яркую. Но уже скоро она понимает, что стала частью чего-то большего – и это большее наполнено не только светом. Она остро тоскует по дому, встретившись с друг стороной эмиграции – с людьми, которые всю жизнь вынуждены строить дороги, тоннели, мосты… «Американская мечта» - не для них.
Но иллюзий и мечты гораздо больше в другом моменте, когда Эйлиш возвращается домой, в Ирландию: она мечтает жить, как прежде, но это уже не ее жизнь. Это так прекрасно – снова увидеть мать, друзей, насладиться пустотой ирландских побережий после муравейника Кони-Айленда.
Но сцена со стариком-лавочником показывает, что она уже не помещается в эту коробку. Она выросла, ей уже тесен этот маленький городок. И когда она понимает это – она находит себя.
Так бывает: вы покидаете реальную страну, а возвращаетесь уже не в нее, а в свою мечту, в придуманный образ в идею. И даже если вы останетесь за океаном – другая жизнь, ваше прошлое постоянно будут сопровождать вас, как и вопрос – «Что было бы, если бы я осталась?»
… Мы смотрим на развитие молодой женщины, изначально пассивной и робкой. Никто не замечает ее в школе, она совершенно не яркая и не умеет привлекать к себе внимание. Но, шаг за шагом, она растет как личность, и самое важное свидетельство тому – реакция близких на ее возвращение. Она стала другой.
Мы видим ее в конце фильма, когда она возвращается обратно в Америку, стоя на палубе рядом с молодой, испуганной ирландской девушкой – такой же, какой была и она сама несколько месяцев назад. Теперь она стала мудрее, сильнее, возможно, более грустной. Она научилась управлять собственной жизнью – пусть и не без потерь…
…Эмиграция - очень горячая тема сейчас в Соединенном Королевстве, где я живу, и это не всегда очень позитивная горячая тема. Вокруг нее, мягко скажем, много сомнительного. «Бруклин» - это не политическая история, но у него есть свой заряд. Это- гуманизм. Это история об одной ирландской девушке эпохи конца 50-х, которая выбирает Америку – и ничего страшного в итоге с ней не происходит. И если вас трогает ее простая тоска по дому, если вы сможете сопереживать ей просто как человеку… То, наверное, в этом мире прибавится немного человечности. " Скрыть

К "Ветру" можно подойти с двух сторон: как к историческому исследованию (и тут он заведомо поверхностен), либо как к материалу для размышления.
Те, кто хотел увидеть в этой книге исчерпывающую историю русского национализма от А до Зю, уже закуксились: помилуйте, а где славянофилы XIX века, а где Аксаковы, Хомяков, Вл.Соловьев или любимый народом Ильин? Да, номинально книга посвящена гораздо более узкому вопросу, но можно ли понять "евразийство" в отрыве от его духовных...

Читать полностью

К "Ветру" можно подойти с двух сторон: как к историческому исследованию (и тут он заведомо поверхностен), либо как к материалу для размышления.
Те, кто хотел увидеть в этой книге исчерпывающую историю русского национализма от А до Зю, уже закуксились: помилуйте, а где славянофилы XIX века, а где Аксаковы, Хомяков, Вл.Соловьев или любимый народом Ильин? Да, номинально книга посвящена гораздо более узкому вопросу, но можно ли понять "евразийство" в отрыве от его духовных корней?
Другие отмечают слабость Кловера как журналиста: этого, мол, он недопонял, этого не уловил, ну а про влияние Гумилева на нынешнюю генерацию националистов знает даже ребенок. Портреты, мол, поверхностны и неточны, факты не новы, а многие подробности взято чуть ли не из анекдотов. В этом смысле Кловер, конечно, не сможет конкурировать с подробными жизнеописаниями Лимонова или Дугина (тем более, что биография Эдички не так давно вышла в ЖЗЛ).
И это правда, только вот книга совершенно о другом. Это не история в стиле "спокойно зрим на правых и виновных", не плутархова галерея напыщенных пиар-портретов.
Книга, по большому счету, не о людях, а о Стране и Идее. И о том, как Идея превращается в мем, о пути от великого до смешного, в конце которой любую её обязательно ждет знамя с паукообразной закорюкой. О том, как бестелесная благая утопия, по меткому замечанию Бердяева, переходя в реальную плоскость, оказывается страшнее любых кошмаров. О том, как и почему любое строительство мостов приводит лишь к возведению стен и рытью окопов.
И о том, как вчерашние наивные и забавные романтики добровольно лишают себя человеческого, превращаясь в функцию, символ, шарж - по сути, в тот же одномерный мем.
Именно поэтому мне чисто по человечески не интересны ни Лимонов, ни Дугин, ни Проханов: их прошлое меня не волнует, настоящее же сводится к все тому же мему, делая человеческую оболочку лишней и одномерной. Да, тот же Дугин мастер подшутить над самим собой, и в такие моменты в нем проглядывает человеческое - но в виде мема он гораздо масштабнее и востребованнее - и для противников, и адептов евразийства.. Поэтому и бесполезны все усилия Кловера, который изо всех сил старается видеть в своих героях именно людей.
На месте "евразийства" в России легко могла быть любая другая идея - православие, демократия, законность, духовность, да что угодно: почему-то все они идут в России по одной проторенной дорожке.
Впрочем, ответ на этот вопрос Кловер дает легко:
"...одержимость умствованиями вполне типична для представителей нескольких поколений образованного класса России, — философия и научные теории воспринимались не как занимательные темы разговора, но как безусловная жизненная программа. Лишь большевистская революция, тотальное применение теории к человеческой жизни, обнаружила ужасающие по- следствия эксцентрических, хотя и безобидных с виду пристрастий культурных людей."
Книга Кловера - диагноз Штольца, поставленный Обломову, и диагноз этот краток и беспощаден. "Ветер" отлично прочищает мозги сторонникам идеи, что нынешняя эпидемия нацизма и ксенофобии - временная флуктуация, скажут по ящику иное - и народ радостно бросится на шею к украинцам, европейцам и Америке.
Наивность этой иллюзии как раз и доказывает история одного-единственного "мема" - евразийства по линии Трубецкой-Гумилев-Дугин, пережившего всех своих создателей.
"Мы оказались великолепными диагностами, недурными предсказателями, но очень плохими идеологами, в том смысле, что наши предсказания, сбываясь, оказываются для нас кошмарами. Мы предсказали возникновение новой евразийской культуры. Теперь эта культура фактически существует, но оказывается совершеннейшим кошмаром, и мы от нее в ужасе" - это, кстати, тот самый Трубецкой, породивший евразийство - и в ужасе отрекшийся от него в конце жизни.
Кловер, конечно же, слабоват как социолог - и уж тем более как историк, тут спору нет. Но обрисовывая яркими штрихами вопрос с разных сторон, Кловер, как 3D-принтер, создает достоверную, объемную, пусть и недостаточно детальную модель. Посмотришь под лупой - вылезет шероховатость и недоделки, но зато можно оценить фигурку с разных сторон в удобном для глаз масштабе.
И понять, что в любое время, при любой власти и с любыми идеологами Россия будет лихорадочно производить идеи, которые столь же неизбежно будут сведены до "мемов" и демотиваторов в соцсетях. В итоге же любой конструктив, пройдя через череду опошлений, неизбежно выродится в то, что принято называть "фашизмом" - подобно тому, как любая, самая изысканная пища превращается на выходе пищеварительного тракта в известную всем субстанцию.
Так основатели евразийства пытались сшить суровыми нитками две совершенно разных цивилизации в человеческую многоножку: иллюзорная, но все же достойная сочувствия попытка. Их преемники, отложив иголку, взялись за ножницы - и безвозвратно отрезали Россию от Европы. Так и болтается наша страна лоскутком, не прижившись с одного края и порвав все связи с другого.
...Собственно, торжество евразийцев мы уже наблюдаем в отдельно взятой Москве, где органично сочетается мудрость Азии в виде резни баранов на улицах и славянская духовность - на "русских маршах" со стилизованными свастиками, где снег и ветер давно уже приобрели одинаковый грязно-серый оттенок.
Мем русского национализма легко переживет наше поколение (как пережил он и десятки поколений наших предков). Этот ветер и снег - навсегда, до того самого момента, пока русский народ, рожденный для идей,не исчезнет бесследно.
Способ не увязнуть в этом болоте достаточно прост - надо всего-лишь заняться чем-то кроме производства идей. Дорогами. Продуктами. Медициной. Наукой, наконец.
Но это, как вы понимаете, слишком мелкая возня для русского космоса - потому-то и будем мы вечно жить на перекрестке, где черный ветер Блока отплясывает танго с мусорным ветром "Крематория". Скрыть

Не буду пересказывать сюжет, благо охотников это сделать предостаточно. Поэтому - вновь об атмосфере.
Бывают книги, которые втекают в читателя по капелькам: каждую капельку-фразу можно поймать, покатать на ладони, попробовать на вкус. И каждая из низ - самодостаточна. Такие книги легко разбираются на цитаты: малое хранить легко.
От романа Инг ощущение прямо противоположного характера: красиво, нежно, плавно... но выдернуть из этого потока какую-то отдельную мысль, фразу, цитату не получается...

Читать полностью

Не буду пересказывать сюжет, благо охотников это сделать предостаточно. Поэтому - вновь об атмосфере.
Бывают книги, которые втекают в читателя по капелькам: каждую капельку-фразу можно поймать, покатать на ладони, попробовать на вкус. И каждая из низ - самодостаточна. Такие книги легко разбираются на цитаты: малое хранить легко.
От романа Инг ощущение прямо противоположного характера: красиво, нежно, плавно... но выдернуть из этого потока какую-то отдельную мысль, фразу, цитату не получается - настолько все сплетено.
Так и с сюжетом, и со смыслом. Судьба девушки-полукровки в американской глубинке конца 70-х, возможно, и не так интересна нашему читателю (ведь за равнодушием стоит страх увидеть в далеком что-то уж слишком близкое), а вот проблемы непонимания друг друга, самих себя и собственных детей - это ведь вечное. Неразрешимость противоречий между тем, какими мы видим себя/детей, какими мы хотим их видеть и чем они на самом деле являются - проблема, знакомая всем, независимо от гражданства, эпохи и языка. То, что для автора она - часть ее собственной жизни, не добавляет книге надрыва, не ударяется она и в равнодушную медитацию на тему "и так бывает".
Ключевое слово к этому ребусу - "понимание, принятие", не в смысле столь немодной и заплакаченной у нас толерантности. А в том смысле, что человеческая жизнь и уж тем более - несколько жизней, сплетенных в единую семью, - невозможно свести к шаблонам - социальным ли, расовым, психологическим.
Ничто не губит человека быстрее, чем непонимание и одиночество в кругу самых близких людей на свете - жены, мужа, детей, матери.... Те, кто рядом с нами - куда более хрупкие и ранимые, чем нам кажется.
"Единственное, что можно поставить в упрек книге «Все, чего я не сказала», — это огорчительная одномерность героев" - пишет Галина Юзефович в рецензии на "Медузе", и тут я с ней не согласен. В шаблонную плоскость вколачивает героев жизнь - и близкие люди: тот же Джеймс превращается в затюканного профессора-американиста только потому, что страна готова принять его исключительно этом шаблоне, как и мать его супруги Мерилин хочет видеть свою дочь исключительно в амплуа хозяйки. Но суть драмы заключается не в этом, а в том, что даже мучительный разрыв этого шаблона, бегство с проторенного пути в конечном итоге не приносит облегчения.
"Все, что не сказано", вырвавшись на свободу, оставляет в душе только пустоту и боль.
Поразительно, что при всей драматичности сюжета эта книга удивительно легка - благодаря музыкальности стиля (китайские корни дают о себе знать). Селеста Инг умеет играть со звуками - чего стоит одна аллитерация в именах героев (Ли и Мерилин, Джеймс и Джек).
И еще она очень позитивная, эта книга. Да, любовь, понимание и принятие - далеко не одно и то же: но если есть один компонент, то со временем придут и другие.Надо только дать им время. И очень этого хотеть. Для того, чтобы вовремя подать руку - тому, кто оказался в беде, и кто этого так ждет.
Хотя для того, чтобы принять эту руку, потребуется не меньше сил и воли. Скрыть

Кому интересно - скопировал оглавление.

В сборнике - три отдельных и совершенно разных текста, посвященных истории и быту горских евреев (а их традиции - штука до крайности любопытная, учитывая смесь классического иудаизма с обычаями мусульманского Кавказа, такой микс еще поискать надо).
Статья Иуды Черного "Горские евреи Терской области" - первоисточник, на который ссылаются все остальные работы: без нее никак не обойтись. Сухо, лаконично, иногда, как отмечают другие исследователи, не слишком точно - зато какой огромный...

Читать полностью

В сборнике - три отдельных и совершенно разных текста, посвященных истории и быту горских евреев (а их традиции - штука до крайности любопытная, учитывая смесь классического иудаизма с обычаями мусульманского Кавказа, такой микс еще поискать надо).
Статья Иуды Черного "Горские евреи Терской области" - первоисточник, на который ссылаются все остальные работы: без нее никак не обойтись. Сухо, лаконично, иногда, как отмечают другие исследователи, не слишком точно - зато какой огромный пласт обрядов, включая свадебные! А это еще та песня - удивительно, как татам вообще удавалось продолжать род. Чего стоит такой вот милый обычай: в порядке вещей для невесты было подносить родным мужа (и ему самому) горящие угольки на ладони - для раскуривания трубки.
Дальше идет разудалый, почти дюмашный "Воинствующий #Израиль: неделя у дагестанских евреев" (1880) Василия Немировича-Данченко - путешественника, журналиста и брата Владимира Ивановича, соответственно. Тут совсем другой компот: и лирика, и вздохи, и леденящие душу описания подвигов и злодейств...Ну и несколько юмористических зарисовок под конец - чего стоит хитовый рассказ про еврейскую специфику кавказского обряда похищения невесты.
Но главная изюминка - академическое исследование "Кавказские евреи-горцы" Ильи Анисимова (1888), который не просто потоптался по следам своих предшественников, но и исправил их ошибки и неточности - а заодно и выдвинул свою собственную теорию происхождения татского этноса от персидских народов. Через полвека, во время немецкой оккупации, именно она спасла татов от поголовного уничтожения. Немецкие оккупационные власти не определились во мнении, СС и вермахт спорили: эсэсовцы собирались уничтожить странных евреев, а офицеры вермахта противились: мол, еще во времена Российской империи местных считали не евреями, а кавказскими горцами. В качестве доказательства как раз и предъявлялись ссылки на работу Анисимова. В итоге общину Нальчика удалось спасти, хотя татское село Богдановка было уничтожено немцами поголовно: здесь в сентябре 1942 года немцы расстреляли и сбросили в старый колодец живьем почти 900 человек... Впрочем, эта трагедия остается уже за рамками книги.
У Анисимова хватает всего - от сухой статистики до мифологии и такого этнографического цимеса, который и Максу Фраю в вещем сне не привидится.
Анисимова у нас переиздавали относительно недавно, но чтобы все три текста оказались в одном сборнике - такого еще не было. Пять баллов. Скрыть

Емко, кратко, без воды и спекуляций. Покупал племяннице всю серию "ВПР" от "Просвещения" - сам вырос на их учебниках :)

Книга понравилась тем, что она акцентирует внимание преимущественно на новых брендах digital-эпохи - такиех как Uber или Amazon. По концепции книга Силверстайна очень близка моей любимой "Lovemarks - бренды будущего" Кевина Робертса и может восприниматься как ее своеобразный "сиквел": упор вновь делается на способы нахождения потенциального потребителя вашей продукции и предугадывании его желаний. Бренд должен стать родным и близким для каждого клиента - мысль простая, но...

Читать полностью

По обложке книга напоминает типичный учебник, но впечатление обманчиво: эта книга - вполне современная визуальная энциклопедия. Много иллюстраций, текст лаконичен и доступен, но в то же время способен "зажечь" читателя яркими историческими фактами и подробностями. Я в свое время вырос на "Книге будущих командиров" и "Доблести русского флота" - эта книга следует тем же образцам. Номинально она рассчитана на детей, но, как мне кажется, читать ее будет интересно и...

Читать полностью

Лучшие рецензии автора	Рейтинг
Бруклин	+85
Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи	+53
Все, чего я не сказала	+51
Фейтфул-Плейс	+40
В ожидании Божанглза	+40

Акции сегодня

Рецензии и отзывы покупателя