Рецензии и отзывы покупателя

Это пособие, которое должно бы помочь в освоении академической лексики (в основном греческого и латинского происхождения). Не для начинающих.
Состоит из двух частей: первая - для студентов - с пробелами для вписывания ответов. Вторая часть - для преподавателя (комментарии к заданиям и ответы с пояснениями).
НО не спешите покупать. Во-первых, предполагается работа в группе. То есть, вам встретятся задания: "обсудите с группой", "расскажите", "предположите", а в...

Книга для тех, кто хотел бы разобраться в исторических подходах — без занудного перечисления имен и трудов. Несмотря на то, что первое издание вышло на английском полвека назад — в 1973 году (переиздана в 2014), для русского читателя это очень актуальная работа. Уайт пишет не просто о взглядах на историю (собственно историков — Гердера, Мишле, Ранке, Буркхардта, — а также философов Вольтера, Канта, Гегеля, Маркса, Ницше, Кроче), но анализирует формирование разных ракурсов и языка, подчеркивая...

Название книги переведено неточно: нет никаких «своих» или «чужих». И стереотипов тоже. На английском оно звучит так: “Ethnicity in Medieval Europe, 950–1250. Medicine, Power and Religion.”
Книга совсем недавняя, вышла в Йорке в 2021 г. и по сути является откликом на представление об этносе и нации как конструктах, появившихся в XVIII–XIX вв. Клэр Вида рассматривает таблицы для астрономических вычислений, списки церковных провинций и другие средневековые рукописные документы, на полях которых...

Аннотация представляет Роберта Дарнтона как одного из виднейших историков Принстонского университета. Книга написана на основе читавшегося им курса лекций, — но надо учитывать, что на английском она вышла в 1984 году. В ней вся наивная сумбурность американской науки в доинтернетную эпоху. Автор представляет историю «заморской страны» — Франции. Его курс выдержан в русле исторического эволюционизма с ярко выраженным левым уклоном: экономика определяет социальное устройство, а оно в свою очередь...

Сборник Института философии оставляет очень сложное впечатление. Он выстроен как дань памяти его ведущим сотрудникам — советским философам XX века. Некоторые тексты — это записи лекций, другие были опубликованы ранее. Есть также выступления на конференции.
Второй план книги — следующее поколение, ученики и последователи, которые представляют своих учителей и комментируют их позиции. Эти работы служат своего рода введениями к работам «мэтров». Иногда они похожи на развернутые биографические...

Университет сегодня в нашей стране как будто бы лишь одна из форм образовательных учреждений, и для многих — необходимая и достаточно занудная стадия получения «корочки», которая потом почти и не нужна. Но…всё оказывается гораздо интереснее.
Книга ставит далеко не самые очевидные вопросы.
В чем смысл существования университета? В чем отличие знаний, даваемых в нем? Как влияют на университет универсализация знаний и массовый доступ к знанию? Как можно понимать академическую свободу? В чем мощь...

Книга — амбициозная претензия на создание новых научных сфер и наивысшей из них — «гуманистики», а также соответствующего широкого спектра новых дисциплин. Читателю предлагается задуматься о необходимости геософии (в определении Эпштейна — «наука об умной сущности земли») — в противовес геологии и географии, биософии — в противовес биологии, космософии — наряду с космологией, а еще патософии, технософии и т.п.
Собственно, основное занятие автора — лингводизайн. Он конструирует термины, пытаясь...

Книга, вобравшая в себя много жанров. Во-первых, неспешная сага, связывающая судьбы нескольких поколений. Во-вторых, — особенно поначалу — что-то вроде романа-взросления, где пятеро братьев-сирот занимаются чем-то весьма нелепым. Некие «тренировки», поражающие жесткостью и жестокостью. Тут же пять животных: собака и кот, осел, голубь и рыбка, причем у всех у них «греческие» имена (даже у собаки, хотя это становится понятно не сразу). Есть пять предметов, собранных в дорогу. Еще здесь есть...

Книга для тех, кто задумывался о проницаемости миров. О состоянии между жизнью и смертью. Привычная нам резкая грань, разделяющая все на «до» и «после», оказывается сложно устроенным временем-пространством. Оно множеством нитей связано с прошлым и настоящим. В нем могут проживаться иные варианты судьбы и решаться главные вопросы.
Нина Георге показывает несколько разных планов восприятия. Центральный голос —мальчика-подростка. Он видит все иначе, но не потому что «особенный»: у многих людей...

Определение "лирический реализм" к роману не подходит.
Это роман-взросление. Опыт проживания боли, опыт разных страданий и работы над ошибками, без которой нет движения вперед и созидания. Опыт нереализованной любви. Поиск себя.

Картина изначальной целостности мира явлена как дружба пяти человек, воплощающих пять основных элементов восточной философии (вода, земля, огонь, дерево, железо) и окрашенных пятью цветами. Вернее, четыре цвета есть, но главный герой (земля) —...

Сравнение с фильмом неизбежно. Том Тыквер и сестры Вачовски максимально придерживаются текста, лишь ужимая сцены, отсекая некоторые побочные линии. Кроме того, они динамизировали сюжет за счет частых переключений с одной сюжетной линии на другую, разбивая их буквально на эпизоды и перемешивая времена. Роман Митчелла имеет очень четкую концентрическую структуру: шесть его линий не пересекаются, а как бы вложены одна в другую и имеют логические сцепки. Время движется последовательно от XIX века...

Книга Ковельмана — умный и интересный собеседник. В ней нет ни методологии, ни систематизации, ни скрупулезного анализа, приводящего к открытиям. А вот сами открытия — есть, только они поданы как бы невзначай. «Смотри, ведь ты, конечно, и сам это заметил», — словно бы говорит автор. Книга — как разговор с равным себе читателем, знакомым с Ницше и Аверинцевым, Плутархом и Ерофеевым, с Томасом Манном и Вячеславом Ивановым, Тютчевым и Стругацкими, с ТаНаХом и Евангелиями, видевший фильмы «Матрица»...

Эта книга — глубокое и всестороннее исследование подходов к тем областям знания, от которых наша наука нередко открещивается. Носачев не предлагает своего определения иррационального знания и своей классификации пестрой картины, где есть что угодно: миф, сакральная история, эзотерика, гностицизм, а также примкнувшие к ним в наше время оккультизм и разные молодежные движения. Он последовательно рассматривает причины, по которым ученые стали обращаться к мистике, анализирует используемую...

Фейерабенд написал автобиографию в жанре палимпсеста. Из нее можно узнать некоторые противоречивые сведения о детстве философа (он переживал из-за зарубленной курицы, но его не трогал вид трупов...), его молодости (впечатлении о речах Гитлера, войне в России...), его бесконечных переездах из одного университета в другой. Читателю не видны основания его жизни — ни физическое (ведь, оставшись инвалидом, он испытывал постоянные боли), ни напряженная работа мысли. Иногда мелькают названия работ,...

Книга, каких поискать...
Тема и в самом деле интересная: сопоставление взглядов на науку, размышление об интеллектуальной ответственности ученого, о «чистом знании», его критике и его политической ангажированности. В обозначенном противостоянии Стив Фулер поддерживает Поппера, который, по его мнению, проиграл. Но двумя фигурами дело не ограничивается: автор вводит Адорно, а затем и Хайдеггера, также соразмеряя их с Поппером. Это издание могло бы стать для российских ученых очень важным маяком...

Книга для неспешного чтения. Много иллюстраций, из которых самая необходимая - карта с маршрутом Монтеня (в какой-то момент его путь закольцовывается, и можно запутаться в названиях). Часть текста записана одним из спутников философа, часть - им самим.
Монтень не интересуется живописью, мало описывает архитектуру. Он почти никогда не бывает удовлетворен красотой женщин (хотя постфактум отмечает, что венецианки более привлекательны, чем жительницы других местностей). Он подолгу останавливается...

Хотя книга оформлена как монография, ее разделы объединены лишь временем, к которому обращается исследователь. Выстроенные по принципу "от частного к общему", от теории и общих планов - к институциям и отдельным историческим фигурам, они, тем не менее, не связаны общей логикой и могут читаться отдельно. Ни терминология, ни множественные ракурсы, столь тщательно разрабатываемые в начальных главах, далее не применяются.
Пожалуй, наиболее удачна глава 5, посвященная взаимодействию...

Название настраивает на легкое чтение: этакая "инквизиция как Урфин Джюс". Не верьте. Эта книга заставит думать, сомневаться, сопоставлять. В ней нет однозначных выводов. Считались ли евреи нацией или они были сообществом веры? Кого еще преследовала инквизиция? Всегда ли крещение было полным переходом в христианство? Что считалось признаком сохранения иудейской веры? Но прежде, чем отвечать на эти вопросы, Галина Зеленина говорит об исторических трудах и об архивных источниках. Здесь...

Книга любопытная, занимательная, где-то забавная, а местами ужасающая человеческой жестокостью.
Автор выкладывает мозаику игр "в строгом беспорядке", не считаясь с хронологией или с видами развлечений. Впрочем, открыв оглавление, вы тут же броситесь смотреть, что же скрывается за тем или другим названием. Его "спортсмены" охотятся, лупят ослов, свиней, домашнюю птицу и кошек, передвигаются прыжками, используя воздушные шары, стреляются, прыгают через ряды бочек, рискуя...

Всем желающим обратиться к этой книге я порекомендую познакомиться прежде с творчеством Владимира Гандельсмана. Его имя в аннотации книги запрятано, между тем, мысль автора отталкивается от его сочинений и к ним же возвращается, проделывая разнообразные кульбиты и на десятки страниц "забывая" о рассматриваемой поэме.
Вступление ("Миф о мифе") - самый читабельный раздел книги. Именно он посвящен сопоставлению мифологического и исторического сознания. Правда, в конце автор,...

Купила книгу, объединившую две недавние работы Алейды Ассман, в полной уверенности, что она окажется на том же высоком уровне, что и исследования в области мемориальной культуры. С трудом заставляю себе все-таки дочитать ее.
Многословная, изложенная достаточно сбивчиво и очень по сути наивная политология. Когда Ассман пишет о немецком и польском опыте, она более конкретна, затрагивает детали, которые проясняют картину. Однако когда речь идет о Европейском Союзе в целом, об Америке, об...

Книга выстроена вокруг И. Пульнера и его диссертации. Текст исследования составляет большую часть книги: это наиподробнейшее описание обряда и его локальных вариантов (Пульнер опирается на литературные источники и на собственные полевые записи).
Огромное приложение, в котором есть "служебные" материалы. Один из них - раздел с песнями, которые использовал Пульнер (тексты даны оригинальным шрифтом, латиницей + перевод, а у нескольких есть ноты). Еще есть глоссарий, именной и...

Название романа - подсказка. Так говорит о себе не главный герой а сдающий ему дешевую комнату писатель Генри. И тем не менее, оба соответствуют этому определению. Нам представлены - в одновременности - стадии общего жизненного сценария. Для большей рельефности автор сделал героев одинокими: у двадцатипятилетнего Ивза умерли родители, а тетка, которую он навещает - в той же возрастной страте, к которой относится и Генри (ему за 70). Последний не женат и не имеет детей - между ними срок...

Обложка обещает роман. Под ней - сборник, причем даже не монографический. Последние 50 страниц самые интересные: это чеховская пьеса. С нее лучше всего начинать чтение. Начальные полторы сотни или чуть больше - пространное эссе. Нет, текст тут не только Минкина. Тут и Флобер, и Мопассан, и Пушкин ("Евгений Онегин", проза, письма), немного Шекспира и, конечно, Чехов. "Чайка" цитируется абзацами, а то и страницами (вдруг читателю лениво заглянуть в конец книги). Минкин не...

Дерзкий отклик на давно залакированный текст Классика. Мы уже давно не различаем в нем трещинок-шероховатостей, намеков и аллюзий. Минкин вытаскивает его с полки и помещает в газетную толчею повседневности. В перекличку писем Пушкина с друзьями, в бесконечную череду откликов разных исследователей и рецензентов. Строки из "Онегина" как бы походя уравниваются с другими цитатами - не только из классиков, но и из, например, советских фильмов. Размышления о моде и эротике, цензуре и...

Книга выстроена как последнее слово подсудимого - но в настоящем времени. То есть, с одной стороны это экшн: герой действует, действует, действует, несмотря на все новые травмы и полный провал в памяти (уверена, что всё описанное никак не могло уложиться в сутки). С другой - мысли, сопровождающие действие, обволакивают, затрудняют продвижение. Все как бы немного вязнет.
В основе - частный случай "Билли Миллигана". Финал открытый.
О реальном положении дел начинаешь догадываться...

Книга, как сейчас любят говорить, "неоднозначная". Ее можно читать как бытописание (проходит год из жизни пожилой женщины), как детектив, как мистическую прозу и даже как философскую работу... Некое междумирье - Плоскогорье, где можно многократно переходить границы - и географическую, и этические. В центре - человек, женщина, создающая этот мир. Нарекающая в нем живых существ - животных и людей, следящая за порядком - так, как она себе его представляет. Устанавливающая Законы этого...

Книга приглашает в сложное, переломное время. Во всех других землях начало эпохи Просвещения обозначается лишь приблизительно, но в Италии - во Флоренции - это очень узкий промежуток времени, в котором, кажется, сконцентрировались ярчайшие фигуры и события. В учебниках читаем, что "мрачное Средневековье" сменилось эпохой гуманизма и прогресса.
Акопян показывает, насколько многоплановым была средневековая наука. Как важно для нее было изучение трактатов старого времени (арабских,...

Книгу можно читать вне какого-либо контекста, но по сути это диалог Модиано с Прустом о сути воспоминаний, их месте в жизни человека. Возможно, небольшой объем повествования - тоже часть этого спора. По страницам рассыпаны отсылки к прустовскому тексту: то кондитерская "Мадам де Севинье", куда приглашают "попробовать миндальных пирожных", потом тоже "Севинье" - но уже гостиница... У Модиано зацепками служат зацепками не ощущения и вкусы, а имена и названия -...

Масштабная работа Германа Люббе написана с немецкой основательностью. Автор начинает как будто с позитивистских позиций, отталкиваясь от очевидного. Последовательно, скрупулезно работая над каждым выбранным примером, он не только убеждает читателя, но и подталкивает к охвату все более масштабных явлений. Так, вопросы архивного хранения оказываются тесно связаны с политическим устройством общества, а архитектурный монументализм межвоенного времени лишь ассоциируется с тоталитарными системами,...

Это всего лишь учебник. Правда он отличается от тех, что выходят у нас, более широким обзором явлений, учетом разных ракурсов. Другая структура: несмотря на отграничение - только психология культуры - охватывается многое, в наших пособиях относящееся к социологии, антропологии и т.п. Немало терминов, которые у нас не в ходу.
И все же от него веет скукой. Начинается "от сотворения мира": от обезьян. Книга насквозь реферативна. Ссылки есть (о них скажем отдельно), но значительная часть...

Автор книги проводит журналистское расследование: он ищет все, что связано с историей знаменитого Алеппского кодекса. Любопытно: сам Фридман Матти чувствует, что что-то ему недоступно, что есть "какая-то тайна", но вместо того, чтобы задуматься над методами поиска, над теми задачами, которые поставил, упорно движется по той же дороге. Соответственно, мы получаем беглый обзор жизни евреев арабского Востока, погромов и алии (репатриации). С ними перекликаются сцены взятия Иерусалима...

Оглавление книги многообещающее. В нем есть цельность, многоохватность, перспектива.
На деле книга менее интересна.
В первую очередь - это не монография, а несколько работ разного времени. Их переработка в единый текст произошла не до конца. На уровне структуры это видно даже по оформлению: в первой части после каждой главы - список литературы, причем часть книг повторяются. Во второй списков нет, только постраничные сноски. Зато главы предваряются аннотациями и ключевыми словами. На уровне...

Добро пожаловать в мир японского психологического детектива! Всё непривычно: расследования как такового нет, а следить приходится за тем, как взаимодействуют люди в сложной, веками устоявшейся иерархии. Кто-то старше, кто-то выше по званию. Кто-то работает на данном месте на год-другой дольше. У каждого есть товарищи по учебному заведению - не в европейском понимании, потому что если они были младше на год, то считаются подчиненными, соответственно, когда старше - более влиятельными. Если же...

Роман в духе итальянского неореализма (направления порядком себя изжившего). Герой "сохраняет неподвижность", когда вокруг все движется, меняется. Он не принимает решений, например, так и не сходится с любимой женщиной (но пишет ей в течение почти сорока лет). Так и не примиряется с братом (и тоже пишет ему подробные пространные письма, на которые не получает ответа). Он теряет сестру, переживает развод, растит дочь, ухаживает за больными родителями, перечисляет оставшуюся в доме...

Роман-фантасмагория, роман-сновидение в душную ночь. Далеко не сразу понимаешь, что главная героиня Аями - умерла двадцать лет назад. Но она или ее призрак проходит по тем же улицам Сеула, она задает вопросы, ее размытое изображение осталось на фотографии. Ее образ всплывает также, как бормотание радио. Она - отклик на чей-то зов. Она снится снова и снова - директору аудиотеатра? или тому писателю-репортеру, который сочиняет роман?
Роман, в котором повторяются куски текста, но они относятся к...

Американский роман, чем-то напоминающий "Над пропастью во ржи" Сэлинджера. Английское название "Fizz" переводится как "шипеть", "играть", "искриться" (что-то похожее на переливы шампанского). Русское - выглядит как окрик-окорот: "Шша! Тихо! Хватит!" (и даже сказанное тихо прозвучит угрожающе).
Похоже, что так же, как различается это шипение в двух культурах, несхоже и восприятие самого текста. Несмотря на то, что ситкомы вошли в нашу...

Увесистый фолиант увеличенного формата, в котором представлены некоторые документы одного из отделений Императорской Академии наук за период с 1841 по 1891 гг.
Публикацию предваряет обширный исторический очерк (он не подписан, на авторство одного из составителей - Е. Ю. Басаргиной - указывает только копирайт на обороте титула). Далее, с 86 страницы идет перечень 306-ти документов, большинство дано фрагментарно: "Из протокола собрания..."
После самих документов и комментариев к...

Купила не только себе, но уже и знакомому, увидевшему у меня эту книгу. Читаю с интересом.
Последний вариант книги был подготовлен Дарендорфом к изданию в 2008 г., за год до смерти. Эта работа - своего рода итог его многочисленных исследований разных форм свободы.
Поднята тема, в которой буквально каждый может иметь собственную точку зрения. Дарендорф сам говорит о несогласии людей (друзей и рецензентов), возражавших ему с разных позиций. На мой вкус, автор делает акцент на...

Книга глубокая и наивная одновременно. Две противоположности - два никак не контактирующих и не знающих друг о друге мира - сближаются и наслаиваются друг на друга, чтобы слиться в одном сознании. При этом в обоих мирах человек - их создатель - безымянен и одинок. Он (как, наверное, каждый) носит в себе собственный Конец света. Его особенность - не его заслуга. Он не ищет женщин - они идут к нему. Он не понимает почти ничего ни в своей "реальной" жизни, ни в сотворенном им тихом...

Книга небольшого объема составлена автором из девяти зарисовок (так Мураками сам определяет жанр небольших новелл). Оригинал вышел в 1985 году.
Истории не связаны между собой. Более того, внутри многих историй логические связи лишь намечены. Они как будто случайные, призрачные. Сюжеты обрывочны. Чаще всего это монологи-рассказы, поддерживаемые заинтересованными репликами или вопросами автора, но иногда повествование ведется и от его лица. Мураками каждый раз пытается передать видение самим...

Путешествие по шекспировским сочинениям с лупой. Жирар не рассматривает отдельные сочинения - он прослеживает, как в творчестве драматурга выкристаллизовывалась идея мимесиса, начиная от любовных увлечений - до жажды власти (или до отказа - прерывания цепи подражаний). Как от комедии к комедии (драме, трагедии) эта идея развивалась, усложнялись мотивация персонажей и осознание ими своего поведения. Кроме драматических вещей Жирар привлекает поэмы ("Обесчещенная Лукреция") и сонеты, но...

Можно сказать, что это "книга взросления", только вывернутая наизнанку. Ведь чаще всего детство и ранняя молодость выглядят беззаботными, а потом краски сгущаются. Здесь же беспросветность, замешанная на алкоголе, нейролептиках и сексе, возникающем без любви и даже без особенного желания, катящаяся куда-то в тартатары, вдруг обнаруживает опоры и высвечивает неожиданную перспективу. Читать страшно: в какой-то момент ощущаешь себя частью царящего вокруг безумия. Лишь финальные главы...

Это роман-фантасмагория. Сознание "человека, разбившегося на куски" (так назвала триптих с фотографиями героя его девушка, и ее определения - все, какие встречаются в книге - наиболее точны). А вот где и когда произошло...
Поначалу читается, как роман-взросление, поиск себя молодым и вполне благополучным красавцем, историком, получившим командировку в Восточный Берлин (начало романа относится к августу 1988 года). Не сразу воспринимаешь странности, "наплывы из будущего"....

Едкая сатирическая повесть - шарж на недавние политические события. Текст слишком привязан к реальным ситуациям и персонам (узнаются многие крупные фигуры, в том числе Трамп (Арчи Траппер) с его манерой комментариев в твиттере, Ангела Меркель, обыграно "женское" имя Макрона, попутно задет и Берлускони. Мелькает Бен Ладен. Центральное событие - брексит и тут же движение Me too... Часть отсылок уже не читается: политическая панорама меняется стремительно.
Основная тема строится вокруг...

Книга Арнасона - редкое на российском рынке издание. Это сборник современных текстов, они не лежали 15-20 лет, ожидая перевода и "выдерживая проверку временем". Новейшая наука - с пылу с жару.
Хочу предостеречь тех, кто хотел бы познакомиться с теорией цивилизаций. В книге нет определений, структурирования методов цивилизационного подхода, рамок его применения. Читатель не должен ожидать, что ему разъяснят "цивилизационные изменения" - что, например, отличает цивилизацию от...

Цветистость, даже избыточность образов - и при этом языковая корявость. Некоторое время даже искала имя переводчика: "это отдавало такой неправдоподобной гармонией"... "запах был ветвистый"... " так нелепо чередовал свои шаги, что входил в полный диссонанс с музыкой оркестра, стройным молитвенным пением и даже со вкопанными вдоль дороги столбами" - и т.п.
Неумеренная велеречивость, заигрывание с каббалой (осколки сюжета = разбитие сосудов, звучание мира и т.п.), с...

Сначала о жанре. Это не роман в обычном смысле слова - не художественное произведение. Или, может быть, лишь отчасти художественное. Дэниел Киз рассказывает реальную историю, причем происходившую относительно недавно (и ее герой, скорее всего, живет в наши дни). В этом есть как полюсы, так и минусы, и если первая часть читается легко и затягивает, то дальше появляются проблемы с формой. Автор держится реальных событий (в книге даже есть 8 страниц с черно-белыми иллюстрациями: это рисунки разных...

Ренан - удивительная фигура, ученый, которого не получается втиснуть в рамки строгих определений. Да он и сам не любил жестких классификаций. Одни причисляли его к роялистам, другие - к республиканцем. Его обвиняли в расизме и антисемитизме, хотя есть основания предполагать, что он был, скорее филосемит. Его книгу "Жизнь Иисуса" читали (в оригинале, конечно) все просвещенные люди второй половины XIX века. И для кого-то она была шагом от христианской доктрины, а для других -...

Очень не-европейская книга. Ее невозможно читать быстро. Будто обходишь сад камней, смотришь с разных ракурсов, и каждый раз чего-то не видишь. Только совершив полный круг - и только в воображении - можно собрать воедино все камни.
Сложно разобраться с жанром: то кажется, что перед тобой книга-медитация, то вдруг она становится детективом, потом квестом... Но когда перевернул все страницы, ловишь себя на том, что обдумываешь ее скорее как притчу.
Необычное послевкусие: вдруг понимаешь, что...

Это роман, который захочется перечитать.
Несколько сюжетных "тем" пересекаются, взаимодействуют, напоминая музыкальное произведение. (Собственно, внутри романа сочиняется такое произведение, оно создается буквально на глазах читателя.) Каждый из героев существует в своем ритме и уверен в том, что делает нечто важное, благородное, лишь ему посильное. Каждому предстоит выбор (соблазн?), который для него выглядит совершенно естественным.
Профессиональные области, которых автор...

Очень любопытная книга. Написана, похоже, по следам кандидатской диссертации. Первую главу можно спокойно пропустить: она наукообразная, причем вся методология из других наук и очень замшелая: мир как текст и прочие семиотические "заходы", которыми вынуждены заниматься молодые ученые (потому что их руководители все еще держатся за то, что было новым в середине прошлого века).
А дальше автор с любовью погружается в цветовой мир Востока. Она так увлечена, что порой не замечает, что...

Получила книжку в подарок. Очень непритязательное чтиво: весьма ходульный сюжет (вампиры и оборотни, но с хорошим концом: все поженились и жили долго и счастливо). Выписан схематично, наскоро. Персонажи не живые, мысли у них - как у Буратино - коротенькие и деревянненькие. Даже любовные эпизоды абсолютно безвкусны. Язык бедный, очень однообразный. Редактор бы не помешал, - но и не помог бы сильно.
Само издание из дешевых - цена в магазине завышена раза в три. Разве что бумага приличная, не...

Не могу сказать, что книга понравилась. При том, что читала все книги Исигуры и считаю его одним из самых интересных современных писателей. На этот раз не хватило многослойности, какой наслаждаешься в "Остатке дня", в новеллах, или сумасшедшинки, какой предостаточно в "Безутешных", но есть и в "Когда мы были сиротами".
Достаточно плоский сюжет в чем-то становится продолжением "Не отпускай меня" (некое инновационное изобретение выполняет то, для чего было...

Невероятно обаятельная книга. Тонкость и изысканность языка, романтически-мистическая дымка повествований сочетается с реалиями Москвы (имена, места, точные детали) и находится в идеальной гармонии с гравюрами А. Кравченко. В них - легкий штрих, игра теней, высокая насыщенность "кадра", так что иллюстрации можно рассматривать долго, подробно, наслаждаясь деталями, отыскивая отсылки к тексту.
Читается легко и свежо. Особенное удовольствие - если вслух, для кого-нибудь из членов...