Алексей Иванов ответил на вопросы читателей

Уважаемые читатели! Благодарим вас за участие в конкурсе. Вы задали Алексею Иванову несколько десятков интересных вопросов: есть среди них очень личные и серьезные, на которые невозможно ответить лаконично, есть провокационные и необычные. В своей авторской рассудительной манере Алексей Иванов ответил на пять из них. Победители, как и было обещано, получат новый роман писателя «Ненастье». Далее читайте ответы на избранные вопросы: Кордас Владислав: Уважаемый Алексей! Я Ваш постоянный читатель, но по-прежнему самой любимой Вашей книгой остается «Сердце пармы». Меня настолько заинтересовал Ваш творческий метод, что я, связавшись с пермским букинистом, не только купил первое издание книги («Чердынь — княгиня гор»), но и кучу литературы по истории и искусству пермского края. Вы смогли показать, как огромная территория, неоднократно политая кровью, становилась Россией. Империей. Я думаю, книга именно об этом. Большой общенациональный исторический роман о судьбе малой Родины и о создании большой. Скажите, а что именно послужило толчком к написанию этого романа? Где его корни? Уважаемый Владислав. Сам для себя я формулирую идею этого романа так: обретая родину, обретаешь нравственность; обретая нравственность, обретаешь судьбу. Мне всегда нравились некие замкнутые, точнее, целостные сообщества, самодостаточные исторические явления. Я всегда и пишу о таких явлениях — и в романах, и в проектах нон-фикшн: студенческое общежитие — в «Общаге-на-Крови»; сплав «железных караванов» — в «Золото бунта»; организация ветеранов Афганистана — в «Ненастье»; пугачёвщина — в «Увидеть русский бунт»; город Екатеринбург — в «Ёбурге»; и так далее. «Сердце пармы» в данном случае не исключение: я рассказывал о последнем древнерусском княжестве Пермь Великая. Меня очаровала выразительность его образа и драматизм его судьбы. Роман я начал писать в 1995 году, а завершил в 2000-м. Я тогда работал гидом-проводником в турфирме, бывал и в тех местах, о которых писал. Меня поразило, насколько глухомань Северного Урала похожа на русские народные сказки. Я нашёл объяснение этому сходству, но параллельно узнал столько всего интересного о Чердыни, что этот мир «ожил» в сознании, растревожил душу, и захотелось в нём побывать. А конкретного толчка не имелось. Роман — не перелом руки, когда «шёл, споткнулся, упал, очнулся — гипс». У меня не бывает так, что вдруг клюнул жареный петух, и я решил писать роман именно об этом и ни о чём другом. Роман зреет медленно, однако через какое-то время ты вдруг осознаёшь, что думаешь о вполне конкретном замысле. И дальше пошло-поехало. Semonik: Здравствуйте, Алексей! Признаюсь, Ваших книг не знала, но недавно попалась на глаза книга «Ёбург» и я, заинтересовавшись названием, так как я сама свердловчанка, купила и прочитала её. Не пожалела. И ещё я удивилась, что Вы относитесь к поколению 70-х годов (я — к 40-ым), можно сказать, что мы из разных эпох и у нас должны быть разные взгляды на события истории. Ваши восприятия судьбы России и её людей интересны, заставляет задуматься о многом. Я хочу спросить Вас, как Вы считаете, а нужны были ли России эти не простые 90-е? Или лучше бы всё оставалось, как было? Каким Вы видите будущее России? Может ей лучше стать Империей? Уважаемая Semonik. Я думаю, что России нужны были «лихие девяностые». Другой вопрос, что можно было сделать их не такими «лихими», однако эпохи складываются не по чьей-то воле, злой или доброй, а суммой разнонаправленных усилий. И поразительно, что «девяностые» с их развалом и бандитизмом оказались очень успешны в плане созидания: были учреждены экономические, общественные и государственные структуры, которые работают и сейчас. В «девяностые» перед Россией стояли две задачи: сформировать технологии демократии и вернуть институт частной собственности. И эти задачи были выполнены! Правда, при этом властям пришлось отказаться от цивилизаторства по отношению к народу, и решение задач было оплачено одичанием и обнищанием нации. Это — большая беда. Я не знаю, мог ли сохраниться СССР. Мне кажется, что не мог, и потрясения «девяностых» были неизбежны. То есть перемены были нужны, причём, нужны как воздух. Но общество согласилось бы смириться с жертвами, принять их, если бы то, что делали в «девяностые», было доведено до конца. Если бы нынешнее благополучие оправдывало бы крушение СССР. Но ведь не оправдывает — маловато у нас благополучия для оправдания реформ. А это потому, что в «нулевые» мы всё бросили, не доделав. И сейчас не начинаем доделывать. В итоге ближайшее будущее России я вижу не слишком-то комфортным: экономическая стагнация, политическая изоляция, идеологический прессинг. Понятно, что эта «реакция» — не навеки, но всё равно навевает уныние. Империя — не самый, так сказать, благородный формат государства, однако всегда самый желанный. И неплохо было бы, если бы Россия воскресла в виде империи. Конечно, либеральная общественность клеймила бы власть, но это нормально. Однако империя — всегда сила, мощь, власть. А нынешняя Россия слабая и малоуправляемая. Империи из неё не получается, сколько не раздувай щёки. Конь педальный, а не мустанг-иноходец. Потому правильнее примериваться к задаче по плечу: построить сначала нормальную демократию хотя бы средней руки. А потом можно решать, охота ли строить империю. SLoras: Здравствуйте, Алексей Викторович. С большим интересом прочитал «Ёбург». Я родился и вырос в Екатеринбурге. Мои дети — ровесники вашего поколения. Все трое получили высшее образование, но лишь одна, учитель, работает по специальности. 90-е годы внесли большие коррективы в мечты и намерения людей. Какую роль сыграли события 90-х в Вашей жизни? Изменили ли ваши взгляды, намерения и цели? Имели ли быть и в Вашей жизни такие же головокружительные повороты, как описанные в «Ёбург"е в судьбах людей в шальные 90-е? Или Вами было всё определено раз и навсегда — стать писателем? Вы написали: «В лихие девяностые в любых свистоплясках Ёбург не терял ни амбиций, ни идеализма. А потому, в те непростые годы, дал собственные ответы на все обжигающие вопросы эпохи». А Вы? Ваш ответ — это Ваши книги? Уважаемый SLoras. Сейчас я стал тем, кем всегда хотел быть, с детства, — писателем, но «девяностые» очень сильно отодвинули меня от цели. Конечно, я тогда был молод, и молодость многое скрашивала, но всё же основное моё впечатление от той эпохи — несогласие с несправедливостью. Я даже не про нищету, а про общий порядок жизни. Мне тогда пришлось поработать много где, а летом я стабильно подрабатывал тем, что водил в турпоходы группы трудных подростков от милиции. Это были отвратительные мерзавцы. Не просто шпана, а именно дрянь. Но государство выдавало им новенькое оборудование и бесплатно отправляло в путешествия; им, несовершеннолетним, полагались даже деньги на сигареты (я знаю, я сдавал товарные чеки). Эти упыри простодушно рассказывали мне, как они пьют и нюхают клей, как воруют по квартирам и зажимают девок по притонам. А я тогда учился на искусствоведа. И я думал: что же за жизнь, если я изучаю Гентский алтарь и творчество Сезанна лишь для того, чтобы развлекать таких поганцев? Чудовищная несправедливость. Но я не терял себя. Я продолжал учиться, я работал за копейки и писал свои романы. Их никто не печатал. Их даже не читали. Можно понять, почему. Живёт в какой-то Перми на промышленной окраине какой-то молодой человек по фамилии Иванов (фамилия — никакая), он не имеет никаких связей в Москве — просто ни малейших, у него нет денег съездить в столицу и завести знакомства, и он пишет толстые романы о забытых временах (и тех не в Москве) и о провинциальных лохах. Такому писателю не светит ни-че-го. И я это понимал. Меня не публиковали 13 лет. Я и не надеялся на перемены. Но предавать себя я не хотел и жил по принципу римских легионеров: делай, что должно, и будь, что будет (это и есть «давать собственные ответы на все вопросы»). За 13 лет я написал три романа — «Общагу», «Географа» и «Сердце пармы». И когда вдруг мне выпал шанс, я оказался готов к удаче. Мне было, что предъявить, и моя жизнь изменилась за пару месяцев: я стал профессиональным писателем, как и хотел всегда. Так что повороты в моей жизни случались, но удача не была шальной. Eduardo_NV: Здравствуйте, Алексей Викторович! Расскажите о вашем главном орудии труда? Стационарный П. К. или ноутбук? Mac или PC? А может предпочитаете печатную машинку или пишете от руки? Уважаемый Eduardo_NV. Вы правы, инструмент для писателя очень важен. Технология работы, моторика автора определяют многие формальные вещи. Например, длина фразы в живой речи определяется объёмом выдоха, а длина предложения на письме — количеством чернил на пере. Предложение или мысль писателя должны быть такой длины, чтобы для изложения хватило одного тычка пером в чернильницу, иначе можно сбиться. Появление компьютеров очень многое изменили в сути писательского труда. Например, исчезли понятия «черновик» и «чистовик». Для многих литературоведов это вообще оказалось катастрофой. В литературоведении считалось, что нельзя понять замысел писателя, если не изучены его черновики, чтобы видеть первоначальные очертания произведения и знать мысли, отброшенные автором; а тут вдруг бац! — и никаких черновиков вообще. Один файл, первый — он же и последний. На доступах к черновикам строились авторитеты специалистов, а теперь нет черновиков и нет власти у их сторожей. Я не пишу от руки и не стучу на машинке, это уже пройденные этапы. Я работаю на стационарном ПК, мне так удобнее. И я всегда работаю с интернетом. Я очень ценю «картинку», поэтому регулярно залезаю посмотреть, что и как. Предположим, мой герой садится в карету — и я тотчас смотрю, как были устроены кареты. Были у них ступеньки? Из чего были стенки — деревянные или из ткани? Как пассажиры общались с возницей? Трясло или нет пассажиров? И так далее. Доступ к интернету даёт возможность более точно и объёмно описывать мир. Однако всегда надо помнить, что интернет умножает компетенцию автора, но не увеличивает его жизненный опыт. Ты можешь узнать в поисковике, предположим, как устроен парусный корабль, но что такое восторг путешествия ты должен знать по личным переживаниям. Здесь компьютер бессилен. Климин Андрей: Добрый день, Алексей! Для меня Вы впервые открылись, как публицист-краевед («Хребет России»). Сначала был фильм на «Первом канале» с Парфёновым, после — книга. Затем много раз в книжным магазина и киосках мне на глаза попадались Ваши художественные произведения, в частности книга «Географ глобус пропил». Название нравилось, всякий раз привлекало внимание, мелькая на фоне других книг, но до покупки книги дело не доходило. В последствии уже после анонса фильма, но ещё за долго до премьеры я всё-таки решился купить книгу. После «Географа.» я скупил и прочитал все ваши произведения. Скажите, какую роль в популяризации современных авторов играет роль экранизация их произведений, как Вы относитесь вообще к экранизациям? И экранизацию какого Вашего романа нам стоит ждать в будущем? Добрый день, Андрей. В нынешних культурных условиях экранизация очень важна. Для писателя получить экранизацию — как для девушки выйти замуж. Если кто-то из писателей говорит, что это ему не важно, — не верьте; скорее всего, лукавит. Что-то я не видал писателей, которые с криком «Не дам!» отпихивали бы режиссёров и продюсеров от своих романов. Экранизация разом открывает литературному произведению аудиторию, которую «своим ходом» произведение набирало бы двадцать-тридцать лет. В этом вина не писателей и режиссёров, а критики, которая не доносит до общества информацию о явлениях литературы, и общества, которое ленится читать и думать. А ещё продажа прав на экранизацию является заработком для писателя, это естественно и достойно. Однако продажа прав на экранизацию вовсе не означает, что фильм обязательно будет. Киношники покупают раз в десять больше прав на экранизацию, чем снимают фильмов. Так что экранизация — вопрос финансов и удачи, а не только одного лишь качества литературного произведения. Разумеется, я говорю о серьезной литературе. Детективы Устиновой, Марининой и Донцовой экранизируются вообще в режиме нон-стоп, но ведь это киношная «текучка», а не событие культуры. И, наконец, вот что. Самый востребованный формат современного серьёзного кино — драматический сериал. Если режиссёр хочет вести со зрителем обстоятельный разговор о сложных вещах и во всеоружии драматургии, то он снимает сериал. Самые яркие примеры — «Подпольная империя», «Во все тяжкие», «Чужой среди своих», «Безумцы», я уже не говорю про культовые «Игры престолов» или «Доктора Хауса»; в России первая работа этого формата — «Оттепель». Такая ситуация в кино меняет и ситуацию в литературе. Формат драматического сериала оказался очень близок к формату большого романа, но привнёс в роман новые требования к нарративу (нужен психологический экшн) и модифицировал, так сказать, «классическую этику» романа (герои могут и не получить возмездие за свои грехи; сюжеты по морали амбивалентны). То есть нынешнее кино сформировало в реалистическом направлении литературы относительно-новый канон. Поэтому для писателя экранизация, пусть даже и не состоявшаяся, — свидетельство его адекватности культурным нормам эпохи. Это тоже важно — не быть фриком. Остальные вопросы, заданные писателю в рамках конкурса, можно прочесть здесь. Победителям: как получить призы Призы окажутся в ваших корзинах, и вы сможете получить их, добавив к любому заказу. Поздравляем победителей конкурса!