Время, побеждающее действие

К концу отпускного сезона в Москве вышла вторая книга из серии «Хранить вечно. Криминальное ретро Юлии Яковлевой». Второй детектив одного из самых влиятельных отечественных балетных критиков, детской писательницы, драматурга, работавшего в том числе в лондонском Royal Court, автора, умудряющегося говорить предельно просто о запредельно сложном и больном.Для начала обычной календарной рецензии тут вполне достаточно было бы обозначить основные маркеры: успех у критиков и сумевших их услышать читателей первой книги этой серии («Вдруг охотник выбегает», 2017), редкий у нас жанр (исторический детектив), время, куда более окученное у нас мемуарной и научной литературой, чем беллетристикой (СССР, 1930-е годы), знакомый нам по первому детективу герой-следователь, важные, но не обязательные для новых читателей следы сквозного сюжета серии. Это все абсолютно верно и, безусловно, дает «Укрощению красного коня» множество козырей.Однако в разговоре о книгах Юлии Яковлевой никогда не бывает все так однозначно. В «Азбуке балета» она говорила о пачечно-воздушном через пот, кровь, абсурд балетной жизни и балетного языка, в «Азбуке любви» — о большой литературе через снижение пафоса, в «Мариинский театр. Балет. ХХ век» — о «ситуациях» и «культурных героях» в истории одного театра через ассоциации и сравнения, расширяющие горизонт книги до балетной эпопеи всей страны. В «ленинградских сказках» «Дети ворона» и «Краденый город» действие происходит в 1937-м и в 1941-м, что сразу же оправляет читателя (ребенка) в мир с двойным или даже тройным дном. Эта неустойчивость жанров, понятий, границ, любовь к оборотной стороне общепринятого ставит эти книги как бы между полками. Недаром сама Яковлева больше всего любит говорить с подростками: тут любые рамки априори подвергаются сомнению, а вот тон такого разговора должен быть выверен до ноты, заигрываний они не прощают.Новый «ретродетектив» (куда вернее кажется термин «исторический детектив» — сюжет развивается на фоне реальных событий, а не в стилизованных декорациях) Яковлевой переносит читателя в 1931 год: Киров еще жив, Ленинград еще не обезглавлен до почти полной провинциальности, живы и на свободе еще многие «царские специалисты», кто-то прямо по специальности устроился, ну, а кто-то сапожником, город живет по карточкам, но прокормиться можно, о голодоморе никто ничего не знает. Вот только тенями пробираются в столицы скелетообразные деревенские, да нечаянная командировка следователя Зайцева шандарахнула его видением на железнодорожной станции: «Он смотрел в треугольные лица с выпуклыми, какими-то особенно большими лбами, какими-то особенно длинными носами. И запавшие глаза. Костяной, обтянутый рот. Рты. Не лица. Черепа! Руки шарили по его одежде: сил дернуть — не хватало. — Хлеба. Хлебушка…»Следователь Василий Зайцев, в первой книге уже успевший посидеть в тюрьме на Шпалерной, и ни на миг о том, что волшебное освобождение может оказаться недолгим, не забывающий («В комнате он повесил пиджак („спинджак“) на стул, бросил кепку на стол. Сел на кровать. Раздеваться не стал. Быть арестованным и голым не хотелось. Одеваться, прыгая на одной ноге, попадая другой в штанину, — перед оловянными буркалами гэпэушных молодцов? Нет, увольте»), на этот раз расследует нелепое на первый взгляд дело на ипподроме: во время скачек упал знаменитый жеребец Пряник, коляска жокея с «цирковой» фамилией Жемчужный перевернулась, оба погибли. Следствие зайдет далеко, доведет до Высших кавалерийских курсов, а там и до противостояния Буденного с Тухачевским. История не остается фоном, она берет героев и читателя в кольцо, планомерно и безостановочно выкачивая воздух «нормальной жизни». Эта-то духота времени и есть главный фон, смысл, сюжет, запах и вкус текста. Детектив тут развивается только при условии вхождения читателя в топь и немоту 30-х.Вторым главным героем книги (почти всех книг) Юлии Яковлевой является Город. Искалеченный, обшарпанный, брошенный старыми хозяевами и нелюбимый новыми, надменный, зассанный: «На Мойке он нашел спуск. Сошел по гранитным ступеням к воде. Здесь тоже разило мочой: ленинградцы не стеснялись облегчаться с видом на некогда пышные дома, аристократические особняки. Но от воды дышало свежестью». Автор так любит и так видит свой город, что пишет о нем как о самом прекрасном зрелище на свете. Обнажая при этом каждый изъян и каждую болезнь: у его жителей серый цвет лица, у домов «ветхая плоть», а их окна смотрят как «как подслеповатые глаза погано состарившейся петербургской демимонденки». Так видит город всеми забытый бывший ротмистр. Честный и слишком начитанный следователь Зайцев видит свое. Приехавшим из деревень молодым энкавэдэшникам с румянцем на всю щеку и город видится другим.А еще тут есть балет. Не сам балет, конечно — хотя почему бы какой-нибудь следующей книге из детективной серии Яковлевой не вертеться вокруг Кировского театра или Вагановского училища? Тут роль балета исполняют лошади, вокруг которых закручен сюжет. Они, надо сказать, единственное прекрасное, что достается увидеть всем героям книги: «Солнце наполняло манеж золотым светом. Вычищенные сытые холеные животные блестели. Вспоминалось старинное, к советским будням никак не приложимое слово „муар“». В этом царстве армейских гимнастерок, среди обшарпанных стен, с бытом общих столовых, общих казарм, общих уборных лошади поразили Зайцева царской роскошью. Черный шелк. Серый бархат. Золотой атлас. Нечистый песок подчеркивал их драгоценное сияние. Но не только роскошь. В царстве мужчин, среди грубых окриков, команд, презрения ко всему невоенному, не мужскому, лошади поразили Зайцева женственностью. Длинные хвосты. Длинные гривы. Черные влажные глаза. Одновременно и стройность, и округлость форм».Многослойность рассказа иногда идет детективу не на пользу. В какой-то момент становится почти все равно, кто там убийца, хочется читать про Зайцева дальше и дальше, зная его будущее и ужасаясь ему. А это уже роман. Он завораживает и требует продолжения. Но что-то подсказывает, что романа пока не будет — будут детективы. Жанр автором явно еще не исчерпан.Рецензия: Кира Долинина, Коммерсантъ-weekend.