«Поэтика феминизма»: вопросы и ответы

«Феминистская поэзия — важный, новаторский и очень интересный сегмент современной поэзии. Она отражает и перерабатывает все самое острое, что есть на сегодня в феминистской повестке, и делает это блестяще. Авторы этой книги — журналистка и литературный критик — с разных сторон подходят к тому, что такое современная русскоязычная фемпоэзия, объясняют, откуда она взялась, где и как ее читать. А главное, знакомят с поэтессами и их стихами», — говорится в аннотации к книге. Критик Леонид Георгиевский рассказывает о своей рецепции книги — и помещает ее в более широкий культурный и исторический контекст. Поэтика феминизма Нет в продаже Если вы не любите поэзию, эта книга для вас: вы прочитаете эти стихи, и они навсегда перевернут ваши представления о поэзии. Если вы любите классическую поэзию - эта книга тоже для вас: вы удивитесь и по-новому посмотрите на мир и на саму поэзию. Ну а если вы интересуетесь феминизмом, книга станет вашей отдушиной и, возможно, вдохновением.  Посмотреть   Книга журналистки Марии Бобылёвой и филологини Юлии Подлубновой «Поэтика феминизма» предназначена широкому кругу читателей. Об этом свидетельствует и один последних разделов, отвечающий на вопрос, «правда ли это поэзия». Автрисы доходчиво объясняют, почему нерифмованные стихи и стихи с ненормативной лексикой — тоже поэзия. Бобылёва и Подлубнова справляются со своей задачей успешно, не пытаясь поставить читателя в неловкое положение и сохраняя уважительный тон. В своей рецензии я ставлю своей целью дополнить контекст, в который Мария Бобылёва и Юлия Подлубнова помещают современную русскоязычную феминистскую поэзию, и расширить его. У «Поэтики» несколько кратких вступительных разделов. Один из них, «История», — очерк русскоязычной профеминистской литературы от XVIII века до нашего времени. Присутствует и экскурс в зарубежную женскую литературу, начиная от Сафо (жаль, что ничего не сказано о древнеегипетской поэтессе Энхедуанне, ведь именно она считается самым первым известным по имени поэтом, а её гимны восхваляют силу и ум женщины). Бобылёва и Подлубнова рассказывают, почему женскую поэзию рискованно приравнивать к фемпоэзии, о политике травмы, ресурсах, где публикуется феминистская литература и критика, а также о феминистских издательствах и курсах. Отдельные главы посвящены поэтессам Марине Тёмкиной, Лиде Юсуповой, Галине Рымбу, Елене Костылевой, Оксане Васякиной и др. и заканчиваются подборками их стихотворений. Мария Бобылёва предпочитает, чтобы героини сами рассказывали о себе и о том, как они пришли к феминизму. Также есть обзоры современной русскоязычной феминистской критики, литературоведения и, конечно, анализ литературного скандала «бумеры духа против вагины» (подробнее). Книга написана простым языком и легко читается, несмотря на обилие имен и информации. Это первый опыт популярного издания о феминистской поэзии в духе «феминизм-101» (то есть феминизм для неофито_к) на русском языке, ненавязчиво разоблачающий некоторые мифы о феминизме и литературе, созданной женщинами и небинарными персонами. «Поэтика» сочетает необходимую для такого предприятия дерзость с политкорректностью: например, корнет Александров назван тем именем и в том роде, в котором предпочитал не писать повести, а называть себя в быту. Однако из-за того, что объём книги (240 страниц) подразумевает неизбежные сокращения, много важной информации туда не попало, некоторые абзацы вызывают вопросы, а кое-где, к сожалению, встречаются неточности. Отмечу, что все нижеследующее — скорее, мои заметки на полях, не отменяющие ценности книги.   instagram blockquote.instagram-media {display: none;}   Вступление к «Поэтике феминизма» содержит рассказы о мужской профеминистской прозе XIX века, но русские прозаистки того времени, отстаивавшие женские права, — от Ган и Зражевской до Хвощинской — не упомянуты, в отличие от известной своими литературными экзерсисами императрицы Екатерины, которой, по словам авторок, «не была свойственна феминистская оптика». Если уж говорить о писательницах-«нефеминистках» конца XVIII — начала XIX веков, то более интересной кандидатурой представляется Марья Жукова. В книге, к сожалению, нет ни слова и об одной из первых русских поэтесс Анне Буниной (1774–1829), недооцененной современнице Пушкина, чьи стихи содержат, хотя и с поправкой на время, явную фемоптику. А ведь именно Бунина, а не Павлова и Ростопчина, впервые в русской поэзии заговорила от имени женщины. (Кстати, книга Буниной «Неопытная муза» была переиздана в 2016 году). Первым русским феминистским романом в «Поэтике» называют «Что делать?» (1862). Конечно, Чернышевский известнее, чем Елена Ган, и его книга содержит не просто протест, а программу переустройства общества, но первым или единственным автором русских профеминистских романов и повестей XIX века он не был. Елена Ган (1814–1842), кажется, больше известна западным слависткам из феминистских кругов, чем отечественным феминисткам. Ее повесть «Суд света» и рассказ «Идеал» посвящены разрушению гендерных стереотипов и проблеме женской репрезентации в творчестве. В «Идеале» (1837) появляется образ эмансипированной дворянки, каких в те годы называли вольтерьянками: «Мать Ольги, умная, почти ученая женщина, была несколько вольнодумна. Не по собственным размышлениям, но в те лета, когда всякий по наружности блистательный афоризм глубоко западает в разум, она прочла все творения философов французской школы и считала непреложные условия женского быта за выдумки, годные только для толпы. В жизни своей она не испытывала этих сильных переворотов, которые заставляют иногда закоренелых вольнодумцев устремлять взор к небесам…» Главная героиня возмущена условностями, которые накладывает на женщин общество: «…какой злой гений так исказил предназначение женщин? Теперь она родится для того, чтобы нравиться, прельщать, увеселять досуги мужчин, рядиться, плясать, владычествовать в обществе, а на деле быть бумажным царьком, которому паяц кланяется в присутствии зрителей и которого он бросает в тёмный угол наедине. Нам воздвигают в обществах троны; наше самолюбие украшает их, и мы не замечаем, что эти мишурные престолы — о трёх ножнах, что нам стоит немного потерять равновесие, чтобы упасть и быть растоптанной ногами ничего не разбирающей толпы. Право, иногда кажется, будто мир божий создан для одних мужчин; им открыта вселенная со всеми таинствами, для них и слова, и искусства, и познания; для них свобода и все радости жизни. Женщину от колыбели сковывают цепями приличий, опутывают ужасным „что скажет свет“ — и если её надежды на семейное счастие не сбудутся, что остаётся ей вне себя?» Если же непременно был нужен пример автора-мужчины — его можно найти… в околоконсервативном лагере. Алексей Писемский, автор «Тысячи душ» (1858) и «В водовороте» (1870), — писатель, на которого сильно повлияла Жорж Санд. Его героини — неудачливая поэтесса из разорившейся семьи и мать-одиночка, ставшая парией, — пытаются отстаивать женскую субъектность в патриархатном социуме XIX века, терпят поражение, но остаются сильными, даже проиграв, даже умирая (Елена из романа «В водовороте», принципиально отказавшаяся вступать в брак, погибает от голода и болезни). Очень распространен и стереотип об открытии русского феминизма Александром Герценом, встречающийся и в лекциях на «Арзамасе», и в «Поэтике феминизма». Правда, в Европе лучше знают гувернантку Герцена, чем его самого. Краткий экскурс в историю семьи публициста поможет понять, что до появления Мальвиды фон Мейзенбуг, немецкой писательницы-феминистки, Герцен уделял вопросам женской эмансипации меньше внимания. К тому же, Зражевская, Ган и некоторые другие писательницы с профеминистской оптикой заметно опередили Герцена. Мальвида фон Мейзенбуг для Герцена — конечно, не то, чем была Гарриет Тейлор для Джона Стюарта Милля, но беседы с ней оказали на Герцена определенное влияние. Писательница отличалась смелостью и порвала отношения с аристократическими родственниками из-за политики. Она стала социалисткой и сторонницей женского равноправия, что вызвало негодование родителей-лоялистов. Решив зарабатывать самостоятельно, Мальвида, прекрасно знавшая несколько иностранных языков, покинула родину. Несколько лет она была воспитательницей детей Герцена. С нее брали пример эмансипантки нового поколения вроде Лу Саломе, которые мечтали жить независимой интеллектуальной жизнью. При всей своей вежливости Мальвида была лишена безусловного пиетета по отношению к статусным мужчинам и иронизировала над Александром («О, великий нигилист, реалист, фурьерист, антифамилист, где ваша логика? Бедная идеалистка, как я, должна еще вас учить, что держаться теснее друг к другу вовсе не средство для сохранения мира и любви в семье»). В одном из писем Герцену она восхищенно рассказывает о планируемых реформах в женском образовании: «Как-то вечером [профессор] Виллари зашел ко мне и сказал: „Хочу сообщить вам новость, которая обрадует вас — первый лозунг, начертанный на моем знамени: „Женщина, женщина, женщина““. Он предложил разделить бюджет народного образования на две равные части и поставить во всем королевстве воспитание мальчиков и девочек на равную ногу. У него большие планы, и если ему все удастся, он станет Стюартом Миллем Италии». В 1901 году фон Мейзенбуг стала одной из первых номинанток на Нобелевскую премию по литературе. Переехав в Италию, она открыла женский литературный салон — как бы сейчас сказали, почти сепаратистский. «Мемуары идеалистки», содержащие много интересных рассуждений о правах женщин, переведены на русский язык. Вернемся к «Поэтике феминизма». В главе «Где ее [феминистскую поэзию] искать», содержится досадная ошибка — упоминание о публикации переводов Марии Вирхов (в тексте: Вихров, это опечатка) на русский язык на странице «Ф-письма». Но Вирхов была билингвом и написала множество стихов на русском языке. Входящие в составленную мной подборку тексты не являются переводами. В следующей главе можно прочитать, что «по факту, фемкритика появилась раньше фемпоэзии». Это замечание проиллюстрировано цитатами из моей статьи «Русская феминистская поэзия: заметки на полях» (2018). Собственно, если в 2018 году уже можно было подводить итоги фемпоэзии, значит, она уже существовала как явление; Анну Альчук еще в 2000-х годах называли поэтессой-феминисткой. Тут мы сталкиваемся с предсказуемой проблемой терминологии. Вполне логично выделять фемпоэзию как творчество некоей достаточно большой группы поэт_есс, а группа эта сформировалась в конце 2010-х. Но, получается, гораздо более ранние тексты, от Унксовой и Тёмкиной до Альчук, к феминистской поэзии не относятся? Это выглядит немного странно — словно исключение одиночек, не попавших в группу. Однако далее, в главе, посвященной непосредственно Марине Тёмкиной, ее называют одной из первых русскоязычных феминистских поэтесс. Возможно, через несколько лет возникнут новая терминология и новый критический инструментарий, позволяющие более точно высказываться о феминистской поэзии как явлении. Бобылёва и Подлубнова рассказывают о двуязычной антологии F Letter, которая была хорошо принята на Западе, но также заслуживает внимания подборка переводов русскоязычной феминистской поэзии на китайский, сделанная Елизаветой Абушиновой. Елизавета перевела стихи Марины Тёмкиной, Лиды Юсуповой, Оксаны Васякиной, Дарьи Серенко и др. Также в подборку входят тексты Нины Искренко, не причислявшей себя к феминисткам, но являющейся одной из заметных поэтесс-новаторок 1980–1990-х годов. Так или иначе, книга получилась интересной и удачной, а особое обаяние ей придает графическое оформление глав. Хотелось бы надеяться, что на этом популяризация русскоязычной феминистской поэзии не закончится. Леонид Георгиевский, проект сигма