Замужем за Рублёвским шоссе. История с географией. "Casual" Оксаны Робски

Раньше география была другой, и не только потому, что одна шестая часть суши была закрашена на картах розовым. Тогда еще страна была монолитом – кроме, разумеется, столицы. Там жили с матерью два брата, "жили в далеком огромном городе, лучше которого и нет на свете. Днем и ночью сверкали над башнями этого города красные звезды. И, конечно, этот город назывался Москва". Потом Чук и Гек съели всю колбасу в СССР и их за это порядком отметелили в сортирах и гальюнах Советской Армии и Военно-Морского Флота, а затем, через много лет, эти братья-москвичи украли все деньги. Тогда страна перестала быть одной шестой, доли рассыпались, нерушимым остался только берег Северного Ледовитого океана. И, наконец, настало время разрушения последнего географического монолита – самой столицы. Если раньше можно было услышать просто: "Я живу в Центре", с легким нажимом на заглавную, и этого хватало. Теперь все разделилось. Окраины разделились на обычные и страшные. Есть те, про которые нужно говорить твердо и четко, глядя в глаза собеседника, как коммунист на допросе: – Я живу на Люблинских фильтрационных полях... Или вот хороша Капотня. "К нам ночью менты даже на машине боятся заезжать", – говорил один тамошний житель, выпучив глаза. Но эти районы не попали в литературу, кроме, может быть, размытой в пространстве Лианозовской школы. А престижное районирование первым воспел Булат Окуджава – и тут же Арбат оказался утыкан престижными тогда "цековскими" многоэтажками – высокими домами из желтого кирпича – улучшенная планировка, и космическая невидаль – консьержка в подъезде. Сейчас эти дома может считать целью в жизни только скромный работник нефтяной отрасли, приехавший с Севера. Кутузовский проспект был, безусловно, престижен – правда, гением места там сразу стал глава Центрального Комитета – недаром, что получил сразу ворох литературных премий. Другим географическим символом успеха стало начало Тверской – залитое бензиновой гарью, с герметически, будто отсеки на подводной лодке, закупоренными квартирами. Ничего добротнее и удобнее, чем дома сталинского ампира при Советской власти, так и не было придумано - и это подтверждала "Московская сага" Аксенова. Но все-таки в сочетании "Она с Тверской" было что-то скользкое, неприятное – как в коротких юбках из кожзама. Наконец возникла новая крайняя точка пространства – совсем не Центр, с какой буквы его ни пиши. Теперь крайняя точка в Москве – это Рублевское шоссе, хоть это место формально и не Москва вовсе. Светлый шоссейный путь Был такой давний путь русской девушки-мышки, с острыми зубками, что пыталась прогрызть себе путь в лучшую жизнь. Она рождалась в каком-то промышленном захолустье, потом перемещалась в областной центр. Второй марш-бросок совершался в Москву. И следующий – в Париж или Лос-Анджелес. Иногда на этом пути девушка попадала в мышеловки разного типа. Теряла товарный вид, уставала от жизни или случалось что похуже. Иногда она оказывалась в неправильное время в неправильном месте. Тогда у новых Золушек появлялись лишние, совершенно не эротические, дырки в теле или они отжимались на горящих сухожилиях во взорванных «Мерседесах». Это были неизбежные издержки пути. Кстати, давно описанные – в том числе талантливым человеком Наталией Медведевой. Долетевшие до цели бомбардировщики садились на извилистое Рублевское шоссе девяностых. Это не отменяло синего брачного свидетельства – американского паспорта, Лос-Анджелеса и прочего. Литературное районирование престижной Москвы кончается Рублевским шоссе. Это конец московского пути для Золушки нового времени. Там уже живет не одна известная писательница, и культурный бомонд прошлого, мемуаристику кремлевских жен перекрывает другая культура. Это гламурная культура нового времени. Что такое "гламур", подлинно никому не известно. Понятно, что последние месяцы антонимом к слову "гламурно" употребляется слово "готично". А это только показывает, какая восхитительная разруха у людей в головах. Иногда кажется, что "гламур" – просто оптически привлекательная часть высшего света, со всем прилежащим – тряпками, машинами и яхтами. Неизвестно, что точно написано на знаменах, но война за гламур идет. Сейчас стали говорить о книге "Casual" Оксаны Робски – где сюжет прост и уныл, муж-жертва-разборки, собственное дело – кривое и недоделанное, перечисление подруг и домработниц, и только несколько последних страниц, как симулированный оргазм, героиня подарит новому прекрасному принцу. Это прелесть коротких предложений и эстетика разговорника – она сказала, я пойду, мы поедем, дайте вон ту белую (синюю, красную) блузку (рубашку, сарафан), у меня очень болит голова (нога, душа). И если на обложке написано что-то про "коктейль из тонкой женской иронии и скромного обаяния российской буржуазии", то не верьте глазам своим. Проблема там с толщиной иронии, а российская буржуазия не скромна и очень не обаятельна. Боюсь даже, что прослойку нуворишей с трудом можно назвать буржуазией в европейском смысле этого слова. Но это очень хороший повод к разговору о гламуре вообще. Простые девушки Casual, кроме прочих других переводов, имеет и значение «разовое выступление». Это термин шоу-бизнеса или кинематографа. Это вполне описывает феномен единичной книги, разовой акции. Когда вышла книга Оксаны Робски, многие люди начали с усердием, достойным лучшего применения, говорить, что у этого текста-де был плохой литобработчик, что не автор писал эту книгу, а нанятые литературные негры. Разговоры эти зряшные и совершенно не интересные. И не потому, что есть какая-нибудь уверенность в этом или в противоположном. А потому, что это совершенно не важно. Будь госпожа Робски прирожденным стилистом, имитирующим туповатый и скучный стиль, – и тогда она навек останется автором скучной книги. Будь книга плодом остроумного заговора неизвестных стилизаторов – произойдет ровным образом то же самое. Потому что это не предмет литературы. Это составная часть проекта, в котором присутствуют перспектива экранизации, женщина с хорошей фигурой на фотографиях и часть дорожной карты. Если, конечно, на этой карте есть трасса А-105. Рублево-Успенская взлетно-посадочная полоса. Как фьючерсная пшеница, эта книга закуплена под сериал, тридцать тысяч стартового тиража, реклама в метро – для тех, кому самим не ездить до Николиной горы в черном и лаковом. При этом совершенно не важно, как это все написано, "Casual" не настоящий гламурный роман, а И. О. – исполняющий его обязанности. В качестве составной части проекта может работать и книга с пустыми листами – как убедительно доказал нам Юрий Поляков в известном романе "Козленок в молоке". Проект этот будет вполне успешен, и сериал не хуже прочих, а литература просто имеет другую природу. А предметом литературы о безумии девяностых остаются роман Сорокина и фильм Зельдовича. Нет, потом будут написаны сотни книг, но это время не устоялось, взгляд через него мутен, и общество кормится свидетельскими протоколами. Бедой читателя, общающегося с книгой "Casual", становится не ее бульварная интонация (которой в этой книге нет), не перебирание чужих бриллиантов (в этой книге мало подробностей), а ее безмерная скучность. В этом признается и сама героиня: "Я подумала, что с актрисами и прочими звездами олигархам действительно интересней, потому что у них такая же завышенная самооценка, как и у них самих, и чтобы произвести на них впечатление, олигархам приходится постараться немного больше, чем с нами, простыми девушками с Рублево-Успенского шоссе". Это будто жена нувориша встает перед собранием жильцов хрущобы и говорит: – Вот стою я перед вами, простая русская баба. Свобода от лишних имен и названий "Casual" очень правильным образом живет в мире латиницы. Дело в том, что настоящий гламурный роман - это глянцевый журнал в твердой обложке. Названия фирм и торговые марки в таком романе не переводятся и не транскрибируются – resort hotel, так resort hotel, что уж говорить о нескончаемой череде Armani, Bluemarinе, Dolce&Gabbana... Это длинный набор названий, который новобранец гламурного фронта учит как боевой устав - не названия, а понятия, не слова, а заклинания. Бродский говорил о том, что свобода начинается тогда, когда забываешь отчество тирана. Понятно, что имел в виду Иосиф Александрович, но интуитивно ясно, что в России может быть один Федор Михайлович и один Лев Николаевич. Русская традиция Имен и Отчеств не ограничивалась Брежневым. Писатели были также тиранами высшей категории, их отчества-титулы провалились куда-то вместе с нашим Отечеством на четыре буквы. Знаменитую фразу о свободе и отчестве тирана я бы перефразировал так: свобода – это когда не знаешь подробностей личной жизни актеров и актрис. Когда не знаешь имен их жен и мужей. Не знаешь ничего о том, настоящая ли грудь у молодой певицы, где любит бывать скандально известная балерина или какова личная жизнь дочери покойного демократа. Брысь, брысь! Чур меня, чур! Изыди! Ведь утомительно тяжело слышать семейные новости знаменитостей, узнавать, есть ли у них собака, что они посадили рядом с загородным домом и сколько в нем комнат. Это как-то даже оскорбительно. Такое нужно знать, только если ты собираешься жениться на Ксении Собчак. (Я бы на месте руководства КПРФ, в случае чего, ссужал бы ее деньгами – оттого что лучшего образного результата либеральных реформ девяностых не найти). Но ты, дорогой читатель, ведь правда, разглядываешь эту жизнь только на экране. Зачем тебе-то это знание? Вот моя одноклассница вышла замуж за небедного человека. Живет в иностранном городе, где у нее дом с садом. В саду у них есть лиса. Ночью лиса подходит к самому дому и смотрит сквозь ночь желтыми немигающими глазами. Поэтому мне важно знать, есть ли у моей одноклассницы собака. И ладит ли она с лисой. Я чувствую эту историю своей. А чужого мне не нужно. Смех в чужой комнате Неизвестному мне гению принадлежит фраза "Смех в чужой комнате всегда громче". Гламурная культура, рассчитанная на миллионы подражательниц и подражателей, что отслеживают каждый вздох вандербильдих, на самом деле очень полезная культура. Совсем не сталкиваться с ней невозможно – спасение только в монастырских практиках и отшельничестве. Но при правильном использовании она отучает от зависти. К гламурной культуре разные поколения относятся по-разному – родившиеся без СССР, родившиеся в СССР, рефлектирующие сорокалетние – это все разные ощущения и разные реакции. Девушки, что замужем за Рублево-Успенским шоссе, просто пошли кучно в девяностые. Они оттого заметны, что высший свет в Европе формировался медленно, а у нас то, что его заменяет – гламурная тусовка, – сформировалась быстро, как первый блин на Масленицу. Из разглядывания гламура возникает у обыденного (казуального, да?) человека естественный вопрос. Что делать? Свое дело. Делай, что должен, будь что будет. Не твое дело, дорогой товарищ читатель, тот читатель, которого я себе представляю, эта ярмарка тщеславия. Твое дело – осмысленная жизнь. Вари сталь, пеки хлеб, жарь шашлык, начни поутру отжиматься от пола. Смех громче в твоей собственной комнате.   Владимир Березин, "Книжное обозрение"