Борис Минаев о книге "Джихад: террористами не рождаются"

Я читаю удивительную книгу. Книгу о двух мальчиках. Один из них погиб, другой остался жив. Оба приняли участие в том, что мы называем общим понятием "терроризм". Даниэль, немецкий мальчик из Саарбрюкена, сидит в тюрьме. Саид, мальчик с палестинских территорий, взлетел на воздух вместе с десятками жертв. "Саид всегда помогал матери по дому, но накануне теракта он сделал больше обычного. Он взял у соседей пылесос, а покрывала с дивана и кресел даже отнес дяде, чтобы постирать в стиральной машине (обычно они стирали руками). Когда мать Саида вернулась домой и увидела убранную квартиру, она спросила у сына, почему он это сделал. “Завтра у тебя будет много гостей, они поздравят тебя с этой новой квартирой”. Что означал этот ответ, она не поняла. Саид в последнее время вел себя все более странно. Постепенно и мать начала беспокоиться". Книгу никак нельзя назвать детской. Уж больно тяжелая история. Но и полностью взрослой ее назвать нельзя. Ее автор, немецкий журналист и исследователь Мартин Шойбле, потратил годы, чтобы изучить внутренний мир, привычки, семейный мир этих двух мальчиков. Он воссоздал досконально все: как Саид играл в футбол, как готовил дома арабские сладости, как учился в школе, как совершал намаз во время рабочего дня… Как Даниэль подражал ганста-рэперам, в каком магазине покупал широкие штаны, сколько раз в неделю играл в баскетбол, сколько тратил в месяц на модные шмотки, какой путь проделывал на электричке до Франкфурта… Жизнь, состоящая из тысяч достоверных деталей, производит удивительное впечатление. Как будто ты сам ею жил. На Московском книжном фестивале я встретился с Мартином Шойбле. Его книгу перевели на русский язык, она вышла в издательстве "КомпасГид". Вот что я его спросил: — Вы нашли этих героев, когда работали над какой-то статьей, репортажем, или у вас сначала сложилась в голове тема, и вы стали искать конкретные примеры? Как вы нашли этих детей? — По роду своей профессиональной деятельности я тогда работал в газете, у меня было много контактов в Палестине, в том числе и с террористическими организациями, поскольку я занимался этой темой, изучал ее, моя диссертация этому посвящена, и через своих контактных лиц я вышел на семью подростка, который совершил террористический акт. И когда я начал работать с этой семьей, первое, что я сказал его родителям: не хочу представлять его в своей книге как героя. Поскольку семья, потерявшая сына, по религиозным и человеческим соображениям видела в нем все-таки героя. Но я хотел отобразить все факты крайне объективно, не выставляя его ни как героя, ни как антигероя, ни как террориста, просто проследить его биографию. Я считаю, что если в такой книге выразить свою точку зрения, точку зрения автора, его оценку, подростки не будут читать такую книгу, потому что им интересно самим выработать свою позицию. — А от какой газеты вы ездили в палестинские территории? — Это была моя собственная идея, инициатива, уже после того, как я написал книгу, я предложил ее одному мюнхенскому издательству, и, как оказалось, они были очень заинтересованы, поскольку специализированной нехудожественной литературы для подростков по такой теме нет. Поэтому книгу сразу же взяли. Кстати, я знаю, что в школе преподаватели обществознания, политологии, часто испытывают потребность в такого рода литературе, которую они могут дать детям для домашнего чтения и потом проанализировать в классе. В Германии есть такая государственная организация, которая специально закупает книги для того, чтобы распространить их в школах. Я смотрел на Мартина, по навесу стучал сильный ливень, мигал красный зрачок диктофона… Передо мной сидел молодой, очень симпатичный парень, корректный, вежливый, обаятельный. Мне хотелось понять его мотивацию. Чтобы собрать эти тысячи фактов, нанизать их на единую нить повествования; ему ведь потребовалось потратить уйму энергии, кучу времени. Что он хотел доказать? Что объяснить? "Мальчики из группы Саида (детсадовской группы. — Б. М.) придумали игру в духе Первой интифады, которая вовсю бушевала на улицах. В переводе ее название звучит как “Мученик — Божий любимец”. Один из детей притворялся мертвым и неподвижно лежал на полу. Другие мальчики поднимали его, чуть встряхивали и проносили по комнате, время от времени выкрикивая — “Мученик — Божий любимец”. Малыши подсмотрели этот ритуал у взрослых: жертв уличных боев провожали в последний путь множество людей. Нередко отцы брали на похороны сыновей". Пытаюсь перенести ситуацию на нашу почву. Единственным известным мне российским журналистом, который писал очерки о чеченцах, пытался их честно понять? была Анна Политковская. Ее убили. Других масштабных или хотя бы добросовестных попыток понять внутренний мир, устройство кавказского мира на уровне книги или фильма я не помню и не знаю. Ну, наверное, немцам легче, подумал я. Все-таки воюют с палестинцами не немцы, а израильтяне. И тем не менее. Я привел Мартину такой пример: в последнее время все более популярной у нас становится молодая кавказская литература — чеченец Герман Садулаев, кумык Арслан Хасавов, молодой прозаик из Дагестана Алиса Ганиева, и не только они, привлекли внимание публики к тому, как живут их ровесники на Кавказе. Пишут они, кстати, все на русском языке, но получается все равно некий "перевод": ментальные особенности, вот те самые мелочи, привычки, образ жизни, моменты взросления, которым посвятил свою книгу журналист Мартин Шойбле, эти молодые талантливые люди переводят на язык прозы. Русской прозы. Я рассказал об этом Мартину. — Ну и как? Какова реакция на эти книги в российском обществе? — спросил он меня. — Очень сложная реакция! — честно ответил я. — Национализм сегодня довольно модная вещь даже среди интеллектуалов. Я думаю, что в Германии это не совсем так? Мартин подумал и ответил: — Подобные взгляды встречаются у людей маргинальных, а не у тех, кто на виду. Вот тут я хотел бы уточнить. О том, что и в немецком обществе присутствует постоянная внутренняя вражда к мигрантам, к иностранцам, свидетельств достаточно. Поговорите с любым русским, переехавшим туда. Но — внимание! — говорить об этом, тем более писать, действительно неприлично. Не принято. Нельзя. Мы стремимся быть, как большие, и даже больше больших. Но во всем этом есть какое-то неизжитое варварство. Потому что мы недостаточно взрослые, чтобы научиться понимать других На своем жутком историческом опыте Германия научилась, что подобные проблемы нужно обсуждать на совершенно другом языке. Не на языке отчуждения, вражды. А на языке понимания. На языке цивилизованного мира. Собственно, сама книга Мартина Шойбле — лучшее тому доказательство. "Даниэль хотел быть черным. В то время его очень волновала эта проблема. Дошло до того, что он стыдился быть белым. Даниэль изучал историю Северной Америки. Изгнание и уничтожение коренного населения. Порабощение африканцев. Последующую многовековую дискриминацию". История обычного немецкого парня из Саарбрюккена, который сначала просто слушал хип-хоп и страдал от того, что родители развелись, потом заинтересовался черной культурой в целом, потом стал мусульманином, потом — радикальным мусульманином, а потом — террористом, воистину удивительна. Но так же по-своему удивительна и история палестинского парня Саида, доброго, скромного, нежного к своим родителям, трудолюбивого мальчика, который в итоге взлетел на воздух и стал национальным героем. Его фотография, украшенная цветами, стоит в витрине обувного магазина. Он святой. Настоящий палестинский святой. Две эти жизни, короткие жизни, действительно стоило изучить по-настоящему. …Я вспоминаю, когда и где я встречался с подобной цивилизованной журналистикой, когда автор не пытается подменять истину — собой, своим мнением, когда искренне верит в силу факта, в необходимость разбираться с явлением, а не оценивать его. Знаете, такое было — в советское время. Тогда, в 70-е годы, началась первая волна массовой подростковой преступности — казалось бы, в мирное, сытое время. И ее не замалчивали, ее не скрывали. С ней пытались разбираться. Очерки Валерия Аграновского, Инны Руденко, Юрия Щекочихина — это золотое дно отечественной журналистки. Только вот это золотое дно очень мутного сегодняшнего медиаводоема. Где такому трудолюбию и такой степени упрямой, напряженной работы по нанизыванию фактов — тысяч фактов — на нить анализа уже нет места. В нашем обществе уже не пытаются понять, что цивилизованно, что нет. Что прилично, что неприлично. Не пытаются понять других. Все враждуют со всеми. Если ты не такой, как я — ты враг. Изначально враг. И уж тем более если ты ребенок-террорист. Если ты другой национальности. Если ты другой веры. Другой культуры. Общество погрязло в насилии и ненависти. Мы гордимся тем, что мы большая, могучая страна с могучей и большой экономикой. Что у нас большая история, территория, культура. Что наш мегаполис — один из самых больших в мире. Мы стремимся быть, как большие, и даже больше больших. Но во всем этом есть какое-то неизжитое варварство. Потому что мы недостаточно взрослые, чтобы научиться понимать других. Есть ли у нас русские юноши и девушки, которые добровольно и искренне переходят в ислам? Конечно. Кто-то попытался про них написать? Нет. А про чеченцев или дагестанцев? А про забытую богом русскую провинцию? Где наши Мартины Шойбле? Где издательства, где редакции, которые закажут такое? Они бы заказали, честное слово, многие редакторы все-таки учились в прежнее время, мы все знаем, как надо работать, — но, с другой стороны, мы все уверены, что такое чтение не будет востребовано. Оно будет отторгнуто читателем. Читатель сегодня не хочет понимать других. Он хочет любви и понимания — только к себе. И оттого аудитория с каждым годом раскалывается на все большее количество фрагментов, кусочков целого. На точки. На пыль. И это не только аудитория читающая… Смотрящая, слушающая. Это все общество. Вся страна, состоящая из ненавидящих друг друга единиц. В немецком обществе тоже есть массы людей, ненавидящих других, непохожих… Там тоже полно вражды. Но общество тем не менее говорит на другом языке. На языке честной журналистики и хороших книг. По крайней мере так кажется со стороны. Последней каплей стала для меня история про волонтеров. Ребята из официозной "Молодой гвардии" и оппозиционного "Оккупай Абая" объединились в Крымске. Работали сутками, разгребая грязь и трупы. Помогали людям. Доставляли им лекарства, воду, одежду. Впервые за очень долгое время в нашем обществе промелькнули цивилизованные, а не дикие стандарты! Образцы истинного героизма… И тут же вышел законопроект, ограничивающий деятельность волонтеров. Потрясающе. Вроде бы где наши волонтеры и где палестинские подростки-террористы? Но в том-то и дело, что в обществе, где нет волонтеров, бескорыстного делания добра, где нет цивилизованных правил публичного высказывания, где нет искренней попытки понять других и другое, в таком обществе не будет счастья. И мира. Борис Минаев, "Медведь".