Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Раньше все мы были смелее. И не на чуточку. Мы даже в мечтах своих были головокружительно бесстрашны. Когда «раньше»? Известно когда — на переходе из детства в юность. Во времена, когда мы еще не разучились превращать чужие, книжные приключения в собственные. Когда на наших книжных полках еще стояли рядком Жюль Верн, Майн Рид, Льюис Стивенсон, Луи Буссенар, Джек Лондон… Правда, внимание к последнему проявляется скорее у тех, кто постарше. Зато потом уже во всю жизнь не забыть Саксон из «Лунной долины».
Пуститься в приключение можно на чем угодно. Че Гевара, к примеру, пустился на мотоцикле колесить по всей Латинской Америке. Знаменитый американский прозаик Джон Стейнбек, узнав, что смертельно болен, решил отправиться в путешествие на автомобиле с фургоном, да не один, а со своим преданным другом — французским пуделем по кличке Чарли. А выдающийся французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери однажды на своем маленьком почтовом самолете перелетел Атлантический океан, для того времени это был мировой рекорд.
Можно путешествовать и на поездах, и на воздушных шарах. И все-таки, едва мы произносим слово путешествие, в первую очередь, мы, конечно же, начинаем думать о море, об океане… Это естественно, в особенности на переходе между детством и юностью. Что может быть прекраснее парусника, отправившегося в кругосветку? Что только не представляется нам, какой-то только морской сюжет не раскручиваем мы у себя в голове! О, тут есть что почитать… Хотя спроси кого-нибудь, кто такие маринисты, девяноста из ста скажут, что это художники, изображающие море, и для примера сразу назовут Айвазовского, а про писателей-маринистов совсем забудут. Меж тем, у каждой уважающей себя морской державы и у каждой национальной литературы непременно имеются свои писатели-маринисты, случается, что их даже не один и не два. И в России первый, кого мы вспоминаем из писателей-маринистов, это Константин Михайлович Станюкович. Не ошибемся, если назовем его основоположником этого жанра в русской литературе. Хотя, если говорить о путешествиях, и особенно о морских путешествиях, нельзя не вспомнить Ивана Александровича Гончарова с его выдающейся книгой очерков «Фрегат „Паллада“». Это уж потом мы начнем читать «Капитальный ремонт» Леонида Соболева, морские повести и рассказы Сергея Колбасьева, Виктора Конецкого…
Белый парусник, затерявшийся в просторах океана, снова и снова будет врываться в нашу жизнь. И если на этом паруснике и будет чего-то не хватать, так это красивой женщины, ради которой бы ставили паруса и сворачивали бы их.
Конечно, женщина, к тому же красавица, каких свет не видывал, на корабле — это к большим хлопотам, чтобы не сказать к несчастью. Не зря же поверье такое существует. Вот Константин Станюкович и решил, что русский клипер непременно должен справиться с этим дремучим предубеждением. И ему ли, «морскому волку», было не знать, что «краса и гордость» отечественного флота в итоге справится с поставленной задачей.
Едва речь заходит о Станюковиче, мы, конечно же, вспоминаем, в первую очередь, его «Вокруг света на „Коршуне“», «Историю одной жизни», «Няньку», сборник «Морские рассказы» 50-х годов прошлого века. Но о самом авторе знаем немного.
Константин Станюкович родился в Севастополе, в семье адмирала Михаила Николаевича Станюковича, который был комендантом севастопольского порта и военным губернатором города. Семья принадлежала к старинному дворянскому роду Станюковичей. Всего в семье было восемь детей — четыре мальчика и четыре девочки. Константин был седьмым. Первоначальное образование его было домашним, и проходило оно под руководством петрашевца Ипполита Матвеевича Дебу, отбывающего в Севастополе наказание в качестве солдата. Адмиральский дом в городе не сохранился, однако осталась подпорная стена, окружавшая дом и сад. Здесь установлена мемориальная доска в честь писателя.
Константину Михайловичу было одиннадцать лет, когда он из своего окна в подзорную трубу наблюдал стягиванье войск противника перед началом обороны Севастополя. Несмотря на свой возраст, он исполнял курьерские обязанности при отце, видел адмиралов Корнилова и Нахимова. Только в конце сентября семейство Станюковичей эвакуировалось в Симферополь. Через два года будущего писателя-мариниста зачислят в петербургский Пажеский Его Императорского Величества корпус. Там он не на шутку увлечется литературой, начнет писать стихи, а «Северный цветок» будет их публиковать. Он объявит отцу-адмиралу, что твердо решил перейти в Петербургский университет. Реакция отца последует незамедлительно: пользуясь ходатайством контр-адмирала Нахимова, он отправит сына лечиться от литературы в кругосветное путешествие на винтовом корвете «Калевала». Но точно неизвестно на какой долготе и широте будущий писатель подхватит лихорадку и проваляется на больничной койке вдали от родины. На «Калевалу» он уже не вернется. После выздоровления Станюковича припишут к винтовому судну «Японец». Подводя итоги его кругосветки, можно сказать, что в ходе этого плавания Константин Михайлович только сильнее увлекся литературой. Его хождение по акватории Тихого океана проходило под чтение статей Белинского, журналов «Искра» и «Век»...
С 1864 года Константин Михайлович начинает активно сотрудничать со многими петербургскими литературно-публицистическими изданиями. В те же годы он уходит в отставку в чине лейтенанта, на что уязвленный отец-адмирал немедленно реагирует телеграммой: «Против течения идти не могу. Согласен».
Постепенно за Константином Станюковичем закрепляется слава умного и едкого публициста, талантливого очеркиста. Но литературным трудом, даже при редкой бойкости пера, особенно не прокормишься. И он решает устроиться учителем начальных классов в сельце с говорящим названием — Чаадаево Муромского уезда Владимирской губернии.
После года учительства он возвращается в Петербург. Вскоре женится и почти сразу после того, в связи с затруднениями материального характера, поступает на службу в Управление Курско-Харьковско-Азовской железной дороги. Потом будут еще службы в Петербургском обществе поземного кредита и на Волго-Донской железной дороге.
В 1874 году выйдет первый его роман «Без исхода». Константин Михайлович целиком посвятит себя литературной работе. Опубликует пьесу «Родственники», циклы фельетонов и рассказов, повесть «Откровенный читатель» под псевдонимом К. Телефонов.
Потом Станюкович уезжает в Швейцарию, где работает над романом «Два брата». Встречается там с политэмигрантами Кравчинским, Драгомановым, Верой Засулич, Ольгой Любатович и другими. По возращении в Петербург очень скоро оказывается под пристальным доглядом полиции и Главного управления по делам печати.
Запрещены были издания целой серии его рассказов (в основном, цензорам не нравились сцены жестокостей и описания применения наказаний в армии и на флоте, по мнению цензуры, писатель давал «ложные представления о системе наказаний»). Но как бы там ни было, рассказы Станюковича были уже нарасхват, их публикуют самые разные российские издания. В этом смысле отношение к малой прозе писателя не будет меняться до последних дней его жизни. В Лейпциге выходит его сборник «Жертвы» на немецком языке, слава Станюковича растет и за пределами отечества.
Здоровье Константина Михайловича пошатнется в 1902 году, в том же году по настоянию врачей он уедет в Неаполь. Там он переживет свою дочь Наталью и умрет на руках у дочери писателя А. Печерского — Елены Павловны Мельниковой.
Большой рассказ (по нынешним меркам — повесть) «Пассажирка» был опубликован Константином Станюковичем в «Русских ведомостях» в 1892 году. В конце того же года в «Кронштадтском вестнике» вышла первая положительная статья, посвященная «Пассажирке».
Спустя почти сто тридцать лет издательство «Аркадия» издало ее отдельной книгой. И, несомненно, поступило правильно — рассказы Константина Станюковича стоят того, чтобы издавать их по одному. Так же несомненной удачей можно считать, что «Пассажирка» вышла в графической серии «Black&White» с иллюстрациями Людмилы Котельниковой, которые чрезвычайно идут простому и ясному слогу писателя.
Константин Станюкович относится к тем русским писателям-реалистам, которые начинают свой рассказ сначала и ведут его к концу, не сбиваясь, прямой дорогой. При этом в каждом слове, в каждом положении героя они рядом, тут как тут, всегда готовы придти на помощь читателю: заразить его своим скептицизмом, юмором, наконец, чувственностью…
В американском порту в Сан-Франциско стоит у причала русский клипер «Забияка». (Для тех, кто не в курсе: клипер — это парусно-паровое транспортное средство, он может быть как судном, так и кораблем; а корабль, опять-таки для тех, кто не в курсе — это боевая единица флота, и его нельзя называть судном.)
Так вот, этот самый клипер отправляется в Гонконг. Дело обычное для всех кораблей, не только русских, иногда отправляться в Гонконг. Необычное тут вот что: капитан «Забияки» уступил просьбе нашего консула и взял на борт корабля двух женщин — молодую вдову американского инженера Веру Сергеевну Кларк и ее горничную Аннушка.
Понять, какую ответственность берет на себя русский капитан и оценить, насколько он доверяет каждому члену экипажа, может только тот, кто служил в армии и на флоте и знаком с железными правилами устава, которые нарушаются в редчайших случаях. Даже ради женщин, какими бы красивыми они ни были.
Трудно представить себе молодую вдову в кабине бомбардировщика, танка или подводной лодки. Если вам кажется, что корабль нечто принципиально иное, вы заблуждаетесь. И дело тут не в том, что события рассказа происходят в конце ХIХ века: военные уставы не только в ту пору, но и раньше были разработаны очень основательно, как римское право или римский акведук.
Конечно, читатель вправе задаться вопросом, а мог ли такой случай произойти на самом деле, или это только анекдот? И тут весьма кстати успокоить его словами идеалиста Платона: ты лишь подумал об этом, а это уже есть. И потом — корабль не только боевая единица флота, вдали от родных берегов, по международным законам, он часть государства, которому принадлежит. Резонно предположить в этом случае, что, если на краю света — а Сан-Франциско для России действительно край света — кто-то из соотечественников потерпел бедствие или попросил о помощи, помощью этой нельзя пренебречь. Тут и консул, и капитан поступили по совести и чести. И здесь уместно вспомнить слова Леонида Соболева: «Первооткрывательство Станюковича состоит в том, что он во всей жизненной правде показал то особое и удивительное человеческое существо, которое именуется русским моряком — будь это матрос или адмирал».
На самом деле женщина на корабле — мечта каждого члена экипажа. Именно поэтому-то лишь старый штурман «Забияки», собиратель волн и ветров, вспомнил о древнем поверье, тогда как другие начали срочно нафабривать свои усы и расчесывать бакенбарды…
Положить начало истории-анекдоту Станюкович доверил молодому мичману Цветкову, известному воздыхателю. За два дня до отплытия «Забияки» из Сан-Франциско тот влетел в кают-компанию и воскликнул: «Какую, я вам привез, господа, новость! Одно удивленье!».
Самым непринужденным образом, как и положено хорошему рассказчику, через описание реакции на эту новость Станюкович знакомит нас с основными участниками истории, так сказать, с мужской ее стороны. Это старший офицер Степан Дмитриевич, мичман Бобров, прозванный «милордом», лейтенант Бакланов, штурман Иван Иванович, судовой врач Антон Васильевич… Перед ними юный сердцеед Цветков рисует копию той картины, оригинал которой у него в уме, — на ней он уже успел занять наиболее выгодную позицию для покорения сердца Веры Сергеевны Кларк, вдовы-американки, в обществе которой господам офицерам предстоит добираться до Гонконга.
Цветков сообщает, что Вера Сергеевна чрезвычайно хороша собою: блондинка, одета с изящной простотой, голос — бархат… Одним словом, всякий, кто на нее только взглянет — пропал. Мало того, к барыне приставлена еще одной пассажиркой служанка, из бывших крепостных. Она так же очень хороша, только по-другому, барыне в противоположность. Не девка, а огонь… огонь!
При таких словах мичмана даже юнец гардемарин начал вздрагивать губами, воздух целовать, рисовать свою «картину маслом». Возраст, дело ясное, тут не помеха, напротив той картинки, которую гардемарин нарисовал, Степан Дмитриевич представил свою, а «милорд» — свою, на английский манер.
Ну, а когда Цветков сообщил, что женщины — не американки, как думалось, а чистейших русских кровей, картинки всех участников разговора начали приобретать сходство, чему немало способствовал русский язык. А он, дело ясное, без очертаний тоски не существует, как и любовная горячка.
Вера Сергеевна — генеральская дочь. Какое-то время назад она сильно увлеклась одним американским инженером, да что там увлеклась — влюбилась. Выйдя за него замуж, Вера Сергеевна уехала с ним за океан, в Соединенные штаты. С собою она взяла из дома лишь русскую горничную Аннушку. Лет около пяти они с мужем прожили вполне себе счастливо, но в Калифорнии, куда они переехали три года назад, ее американский супруг потерял огромное состояние на спекуляциях с золотыми приисками. Решив, что ничего другого ему не остается, он пустил себе пулю в лоб. Погоревав и попутно отказав трем богатым американским женихам, Вера Сергеевна составила себе план вернуться на родину, в Россию. Обратилась за помощью к русскому консулу и оказалась на борту клипера «Забияка».
Вернувшись с берега на корабль и увидев начавшееся брожение в мужских умах, капитан Петр Никитич, слово в слово, пересказывает всю цветковскую историю старшему офицеру Степану Дмитриевичу. И просит на время присутствия женщин слегка подкорректировать давно заведенные морские порядки, например, обязать матросов перестать ругаться во всю ивановскую.
«— Слушаю-с! Я скажу офицерам и отдам приказание боцманам, Петр Никитич!
—Особенно этот боцман Матвеев… Не может, каналья, рта открыть без ругани. Так уж вы велите ему заткнуть свою глотку, а то срам-с. Дама, и не какая-нибудь там, знаете ли, старая карга, а молодая женщина, образованная, деликатного воспитания, ну, одним словом, вполне дама-с. И жила, понимаете, долго в Америке, и, следовательно, отвыкла в некотором роде от России. Здесь ведь так не ругаются!»
Знал бы капитан, что еще ждет его и весь экипаж.
Еще до прибытия на борт Веры Сергеевны началось целое соревнование между Цветковым и «Милордом», кому из них двоих отправиться на катере встречать Веру Сергеевну. Если бы не капитан, неизвестно, чем бы дело кончилось, задал он трепку Цветкову. Еще и потому задал, что сам, того полностью не осознавая, поддался чарам госпожи Кларк.
Когда катер с пассажирками подплывал к «Забияке», все бинокли были устремлены на него. Наверху появился капитан и направился к пассажирскому трапу. Через некоторое время женщины в сопровождении консула и консульши взошли на борт.
Вера Сергеевна шла по шканцам уверенной легкой походкой. Вестовой Цветкова Егорка с великой бережностью нес позади ее маленький баул и две картонки. Степан Дмитриевич молодецки шаркнул своей толстенькой ножкой. Увидев Цветкова, пассажирка ласково кивнула ему головой. Один лишь юный гардемарин Васенька, застенчиво краснея, не смел поднять глаз на Веру Сергеевну. А матрос Иван Матвеевич Чижиков, решив составить себе короткое корабельное счастье, кинулся приударять за Аннушкой.
Барыню определили в капитанскую каюту. И в следующие дни плавания Степан Дмитриевич сделал предсказание, что пассажирка непременно принесет кораблю счастье, вопреки старому поверью.
Так началась любовная лихорадка, захватившая славный клипер «Забияка», так возникла «влюбленная атмосфера», передававшаяся от одного члена экипажа к другому.
Вахта. Разговоры с пассажиркой, когда она на палубе. Цветков следит за Верой Сергеевной и Баклановым. Бакланов — за Цветковым и Верой Сергеевной. А капитан со старшим офицером уже начинают намекать пассажирке что-то насчет уз Гименея. «Бабье» плаванье, что с него возьмешь?!
Один старый штурман головы не терял. Когда до Гонконга оставалась неделя, он навестил Веру Сергеевну. Сообщил ей, что очень даже порадуется, когда они с Аннушкой наконец на берег сойдут. Вера Сергеевна усмехнулась хитро «дедушке», спросила, отчего же он радоваться будет?
«— Разве не видите, Вера Сергеевна? Небось, отлично видите, что теперь делается на клипире. Жили мы без вас, милая барыня, мирно и покойно, волновались только по службе, а теперь?.. Все друг на друга косятся… Все от вас без ума и совсем сделались вроде бесноватых…».
Только когда на корабль налетает шквал и в клочья рвет паруса, положение дел на «Забияке» меняется. Корабль ложится набок. Бедная Вера Сергеевна летит от стола прямо на диван, глаза ее в ужасе, хотя и не теряют благородства. Васенька и «Милорд» успокаивают Веру Сергеевну, но положение дел таково, что им необходимо подняться на палубу. Госпожа Кларк тоже не желает оставаться внизу. Она дивится, что впервые за все плаванье никто не обращает на нее внимание, все заняты только штормом и парусами «Забияки». И какими же красивыми стали эти люди, когда занялись только лишь своим делом. Каким уверенным и благородным оказался Степан Дмитриевич, какое мужество излучал этот человек, в пятый раз получивший отказ от женщины выйти за него замуж. Лишь Чижиков во все время ревевшего моря находился подле пассажирок, успокаивал их, любезно передавал Вере Сергеевне поклоны от мичмана Цветкова, а она передавала ответные, за что мичман благодарно расплачивался с Чижиковым долларами.
В каждом произведении есть место, ради одного которого стоило это произведение прочесть. В рассказе Станюковича «Пассажирка» оно тоже есть — чудо русской словесности, поражающее своей безыскусностью, точностью и наглядностью:
«Через три дня клипер с попутным штормом влетел в Гонконг и, бросив якорь, недвижно замер в затишье закрытой бухты».
Прощальный обед, горячие пожелания и самые пылкие сожаления об отъезде госпожи Кларк.
Благополучно пережив трудности морского путешествия, она съезжает с «Забияки» в гостиницу в ожидании парохода, уходящего в Европу через три дня. Владимир Алексеевич Цветков, предварительно испросив разрешения встретиться с Верой Алексеевной и заняв пятьсот долларов под шальную идею, спешит сойти на берег. Чем кончится эта любовная travel story, читатель узнает сам.
В 2008 году на российские экраны вышел фильм Станислава Говорухина «Пассажирка» по одноименному произведению Константина Станюковича.
Автор фильма практически в точности придерживается хода событий в рассказе — море, клипер, красивая женщина… Переработке, и значительной, подверглась лишь концовка фильма. Она-то и показала всю пропасть между двумя цивилизациями: Говорухин сделал ставку на красоту и романтику в ее современном варианте. У самого же Станюковича финал более возвышенный и философский. То, что сделал Говорухин — это не плохо и не хорошо, просто чуточку по-другому, и на это «по-другому» имеют право и режиссер, и продюсер фильма. Право же читателя — остаться с книгой, с той «правдой жизни», какой она виделась замечательному русскому писателю-маринисту Константину Станюковичу.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
