На русском языке в новом (и прекрасном) переводе Анны Бабяшкиной вышел «Пророк» Джебрана Халиля Джебрана — одна их самых необычных поэтических и философских книг прошлого столетия. Специально для Лабиринта о книге рассказывает литературный критик Владимир Максаков.
Текст «Пророка» удивительный. Во многом эта книга притч, но точно так же ее можно назвать одной из самых смелых религиозных фантазий XX века, которая в том или ином виде пытается соединить книги иудаизма, христианства и ислама. На стыке трех религиозных культур и существует авторское сознание Джебрана — человека, который обрел первый успех в США в 1890-е годы, а вслед за тем вернулся домой, в Ливан, чтобы закончить образование и понять, кто он на самом деле. Эта миграция, внутренняя и внешняя, во многом определила биографию Джебрана — чтобы обрести дом, из него надо уйти — и подсказала ключевые темы «Пророка» (хотя, разумеется, они далеко не сводятся только к «автобиографическому коду» писателя).
Сюжет «Пророка» прост (и кажется, даже не важен по сравнению с его идеями): некий Аль-Мустафа, «избранный и желанный», живет в городе Орфалез и хочет сесть на корабль, которого долго ждал — и который отвезет его на Восток. Удерживая пророка, местные жители задают ему вопросы, на которые он и отвечает настоящими стихотворениями в прозе.
«Пророк» появился как феномен религиозной толерантности: он был написан ливанцем-христианином, жившим в США — и при этом открытым для влияния других религий. Эта книга отражает не просто множество религиозных традиций, но и показывает, что, встречаясь в жизни одного человека, они могут обогащать друг друга. Сам Джебран был одним из тех людей, которым для понимания своего места в мире необходимо постоянно странствовать. Повествователь в «Пророке» и рассказывает свои истории, уже предчувствуя свое путешествие. При этом напомним, что отправляется он в путь на Восток, так что перед нами своего рода перевертыш — вместо Америки как Земли Обетованной он ищет что-то другое.
Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что одним из главных образов для Джебрана служит граница: между религиями, культурами, народами, целыми эпохами. Пограничность выступает как основная характеристика «Пророка»: у него нет чистого жанра, четкой культурно-религиозной принадлежности, его сложно отнести даже к какой-то национальной литературе. Трансгрессия — пересечение границ (в том числе и в тексте) — становится для Джебрана самодовлеющей целью. Только миграция позволяет открыть какие-то новые смыслы, о которых размышляет пророк в XX веке.
Понятно, что книга написана по-английски — на самом универсальном языке нашего времени — это говорит о попытке создания текста, рассчитанного на любого читателя. При том, что Джебран владел английским как родным, в «Пророке» присутствует некая языковая отстраненность (которую, кстати, прекрасно передает переложение Анны Бабяшкиной). И сегодня «общечеловечность» послания чувствуется, кажется, особенно остро. Рискну предположить, что это качество связано прежде всего с высочайшим поэтическим уровнем текста.
Неслучайно Джебран обратился к не совсем привычный (и кажущейся отчужденной) форме поэтической речи — думается, что пророчество только и может быть таким: простым, и в то же время наполненным огромным количеством культурных аллюзий и реминисценций, намеков и отсылок. Пророческое послание всегда поэтично. Джебран безусловно учитывал и традицию так называемый народной поэзии — американских индейцев, гаитян и других национальных культур США, которые привыкли опираться на устную речь. Их прямое говорение и высказывание оказывается во многом сродни пророчеству Джебрана. Другой его исток — поэзия Уолта Уитмена, первооткрыватели верлибра и современного стихосложения в целом. Не боясь сильной метафоры, можно сказать, что без «Пророка» не состоялось бы и американская рэп-поэзия — в том виде, в котором мы ее знаем (в частности, влияние Джебрана очевидно на альбомах Канье Уэста). Среди других отсылок «Пророка» к религиозной и философской литературе, написанной от первого лица, можно упомянуть христианскую и исламскую мистику, визионерскую поэзию Уильяма Блейка и «Заратустру» Фридриха Ницше. Есть и еще один контекст «Пророка»: крайняя религиозность американцев — книга, написанная таким языком и в таком жанре, не могла не стать близкой для множества самых разных людей. В прекрасном фильме «Переступить черту» Джонни Кэш, один из самых важных американских поэтов и исполнителей прошлого века, встречая свою будущую жену, спрашивает ее, что она читает — «Пророка». И все же…
Через много лет после своего появления «Пророк» все еще остается чем-то исключительным. Людям религиозным вполне достаточно их собственных писаний, «Пророк» же никогда не претендовал на статус чистой поэзии, но стремился быть чем-то большим. Это смелая попытка переступить культурные и религиозные различия и создать своего рода «надрелигиозную» версию пророческой книги все еще остается направленной в будущее.
Ничего мистического и сверхъестественного с самим пророком не происходит: наоборот, перед нами попытка придать религиозный смысл вещам самым обыденным, прозреть в них другую сторону, на свой лад поэтизировать быт. Отсюда кажущийся на первый взгляд странным выбор, который делает пророк — одиночество, пребывание на границе двух миров, культур, цивилизаций — и словно бы невозможность сделать шаг в ту или другую сторону. Это положение хрупко и уязвимо и напоминает, возможно, о хрупкости и уязвимости изначального христианства. В то же время в первой главе книги, служащей введением и началом пророчества — «Прибытие корабля» — люди из народа пророка умоляют его повременить с отъездом, чтобы он рассказал им о главных вещах. Тем самым такое странное положение «между» в действительности необходимо пророку, чтобы видеть, говорить и быть услышанным.
При этом мы остаемся свидетелями только начала плавания пророка в новую страну — доберется ли он до нее (и если да, то какова будет его судьба) — неизвестно. Разумеется, какие-то вещи можно домыслить, исходя из биографии самого автора, но все это относится уже к той области (за пределами пророчества), которая, очевидно, не так уж сильно волновала Джебрана.
Как и всякий религиозный текст в поэтической форме, «Пророк» написан с оглядкой на Библию и Коран. Однако его поэтическое начало самодовлеющее. Новые смыслы рождаются в нем из самого текста, из «далековатого сближения» метафор и столкновения образов. При этом в книге, несмотря на ее название, нет истины откровения — читатель должен дойти до всего сам.
Даже при первом чтении «Пророка» (а к этому тексту вы почти наверняка будете возвращаться не раз) можно отметить присутствие всех трех авраамических религий в символах книги, где крещение соседствует с колодцем, стада коров и овец — с кустом мирта. Эта символика не случайно вдвойне: Джебран напоминает о единой родине трех великих религий — и своей собственной. Итак, давайте представим себе еще раз эту ситуацию — она, кстати, подчеркнуто реалистична и даже соответствует нашим представлениям о Востоке (не случайно же Джебран писал для людей Запада) — пророк на берегу моря, прощаясь со своим народом, ведет речь о самых разных вещах, и первая его тема — любовь.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
