Тэги
В нынешний обзор вошли новинки культурологического спектра: хроника «Оттепель», составленная главным редактором журнала «Знамя» Сергеем Чуприниным, Пушкиниана Юрия Карякина, книга о поэтах-декадентах, вышедшая в канун 200-летия со дня рождения Шарля Бодлера. Здесь же — не издававшиеся прежде тексты из наследия классиков: ранние новеллы Марселя Пруста и письма историка культуры Николая Анциферова.
Ростки нового искусства
Более трех десятилетий назад, в разгар перестройки, критик и историк культуры Сергей Чупринин выпустил трехтомную антологию о важнейших, на его взгляд, событиях в отечественной литературе середины 50-х — начала 60-х годов. Прошли годы, и автор подготовил усовершенствованную версию того издания. «Оттепель: События» — это хроника событий 1953–1968 годов: преимущественно литературных, но с добавлением фактов из мира театра, музыки, кино, изобразительного искусства. Чупринин отмечает: «События в политической и государственной жизни отражены лишь в той мере, в какой они определяли общественную и творческую атмосферу в стране, сказывались на мирочувствовании и гражданском поведении художников». Принцип построения книги прост: к событиям и дарам приложены комментарии их участников, очевидцев или современников. По словам автора, комментарии порой «не только дополняют друг друга, но и конфликтуют между собою, предлагая различные версии того либо иного события или их интерпретации».
Перед читателем разворачивается важнейшая эпоха в жизни страны — день за днем, в многообразии фактов и мнений. В книге упомянуты и широко известные события, и те, о которых знают немногие. Автор проштудировал целую библиотеку художественных произведений, документов, исследований, мемуаров. Погружаясь в хронику событий 50 — 60-х в культурном ракурсе, читатель видит логику развития исторического процесса и путь, пройденный страной. Этот сборник не нуждается в пространных сопроводительных статьях или стилистических украшениях: сжатый информативный текст говорит сам за себя. Именно книге Чупринина недавно была присуждена премия «Просветитель» за 2020 год.
Уже весной 1953-го возникают первые ростки оттепели. В печати все чаще появляются подборки лирических стихов. Журналы публикуют статьи против косности и ретроградов. Проводятся фестивали современного кино западных стран, выставки зарубежного искусства ХХ века. Прекращено «дело врачей», а в докладе Маленкова впервые прозвучала формула «культ личности».
В Союз писателей снова принят Михаил Зощенко. И наоборот, ряд графоманов и приспособленцев из союза исключены. В журнале «Знамя» опубликована первая часть повести Ильи Эренбурга «Оттепель», впоследствии давшей название эпохе. Напечатаны стихи Пастернака из романа «Доктор Живаго», работа над которым подходила к концу.
Новые веяния подчас с трудом пробивали себе дорогу. Не сразу была напечатана сатирическая поэма Твардовского «Теркин на том свете» (ее на заседании секретариата ЦК ругал Хрущев). Вал критики вызвали полемические статьи Владимира Померанцева и Лидии Чуковской, новый роман Веры Пановой и пьеса молодого Леонида Зорина, запрещенная сразу после премьеры. Начались облавы на стиляг и молодых людей «без определенных занятий».
В середине 50-х развернулась десталинизация: перестали присуждать Сталинские премии по литературе и искусству, остановили (на 13-м томе) выпуск собрания сочинений «вождя народов». Его имя понемногу исчезает из газет и с плакатов. Музей Сталина, о котором писали в прессе весной 1953-го, так и не был создан.
На волне либерализации возникали новые периодические издания — журналы «Иностранная литература», «Юность», «Байкал», «Советский экран», «Вопросы литературы», альманахи «Литературная Москва» и «Молодой Ленинград». В одном журнальном номере могли соседствовать новые главы шолоховской «Поднятой целины» и стихи 18-летней Беллы Ахмадулиной. В Москве ежегодно стали проводить День поэзии: авторы встречались с читателями в книжных магазинах. А в ленинградском Политехническом институте впервые прошел турнир молодых поэтов (среди участников — Александр Кушнер, Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев).
Оживилась и театральная жизнь. В ноябре 1955-го в Москве с аншлагами идет английский «Гамлет» Питера Брука (он сильно повлиял на эстетику «Современника»). В Ленинграде спектаклем «Оптимистическая трагедия» громко заявил о себе Георгий Товстоногов. В ту же пору реабилитирован Мейерхольд.
В писательских организациях в 1956 году зачитывали доклад Хрущева о культе личности Сталина. Однако опубликовать текст в печати в то время не решились. Идет массовое освобождение политических заключенных из тюрем — впервые в истории СССР. Книги реабилитированных писателей вновь выдаются в библиотеках, их работы печатаются в журналах. Появляется самиздат: по рукам ходит машинопись речи Паустовского на обсуждении романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Роман «Доктор Живаго», отвергнутый советскими редакциями, автор передает для издания за границей.
Полемика между новаторами и охранителями становится все более напряженной. Уже во второй половине 50-х начинает ощущаться частичный откат к консерватизму в культурной сфере; в начале следующего десятилетия эта тенденция окрепнет.
Последние записи в хронике Чупринина — ввод войск социалистических стран в Чехословакию и реакция на это деятелей культуры, в том числе Евтушенко, Галича, Бродского... На смену оттепели снова приходило похолодание — на этот раз до конца 80-х.
Школа дружбы в Царском Селе
Первые книги и статьи Юрия Федоровича Карякина (1930–2011) появились в печати в 60-е годы. Выпускник философского факультета МГУ в те годы внимательно изучал идейное наследие русских писателей ХVIII и ХIХ веков. Заметным событием литературной жизни стала его книга «Перечитывая Достоевского», изданная в 1971 году. В течение следующих четырех десятилетий вышло еще несколько книг литературоведа и публициста об авторе «Преступления и наказания», о его художественном и идейном мире, о важности Достоевского для современного читателя. Книги Карякина входили в круг чтения отечественной интеллигенции в 1970–90-е годы, его работы переиздаются и читаются и в наши дни.
В ХХI веке выходили отдельными изданиями публицистика Юрия Карякина (в том числе знаменитые статьи времен перестройки), «Переделкинский дневник», работы о Пушкине. В новый сборник «Лицей, который не кончается» включены сценарий телефильма о царскосельских лицеистах, большой очерк о трагедии «Моцарт и Сальери», эссе о пушкинской речи Достоевского, статья о неожиданных сближениях Пушкина и Гойи (толчком к ее написанию послужил альбом «Капричос», подаренный Карякину его другом), короткие заметки и дневниковые записи о поэте. Книга пестрая по составу и интеллектуально насыщенная. Тексты сборника «требуют медленного, вдумчивого, внимательного прочтения», отмечает в предисловии составитель Светлана Зорина. По ее мнению, «следовать за мыслями великого Пушкина в преломлении Карякина-мыслителя — наука поистине занимательная».
Пушкина он перечитывал так же часто, как Достоевского. А в 70-е годы выпал повод рассказать о нем школьникам. Когда у Карякина возникли трудности с публикациями, он работал учителем литературы. И вместе со своими учениками искал ответы на вопросы: как в царской России начала ХIХ века возник Лицей — этот «островок свободы»? в силу каких причин родилось это абсолютно немыслимое чудо?.. По убеждению Карякина, Лицей — символ одухотворенной юности. Тут было все: «первичная прививка свободы и чести, совести и мужества», «первоначальный запас идеалов и верность идеалам». Это также была прекрасная школа дружбы, недаром Пушкин имел друзей больше, чем любой другой из крупных русских писателей.
Сценарий о Лицее включил фрагменты стихов и писем Пушкина, посланий его друзей-лицеистов, воспоминаний о поэте, страницы исторической прозы, а также раздумья самого Карякина. Это история о необыкновенном братстве первых выпускников Лицея: времена учебы, первые годы после выпуска, празднование лицейской годовщины в разные годы; визиты Пущина, Дельвига и Горчакова к ссыльному Пушкину в 1825 году.
В очерке «Тайная вечеря Моцарта и Сальери» дан подробный, буквально построчный анализ трагедии и действий персонажей в разных аспектах: восторг и вдохновение, гений и злодейство, площадное и элитарное искусство, правда и зависть. Диалог героев Юрий Карякин подает как психологическая дуэль, полную намеков, совпадений, предчувствий, подозрений, двоящихся смыслов, а также как столкновение двух философий — по отношению к искусству и к жизни. «Это лишь по видимости пьеса камерного жанра. В действительности здесь противостоят друг другу не просто Моцарт и Сальери, а целые духовные миры, в минутах сосредоточены века, в тихих обменах репликами здесь слышится гул битвы мировоззрений. Она — не просто о судьбе музыки, но и о судьбе человечества, о выборе этой судьбы», полагал литературовед.
Утонченные скандалисты
Книга историка и литературоведа Василия Молодякова «Декаденты» — не просто подборка биографических очерков об одиннадцати знаменитых писателях. Это еще и анализ декадентства как мирового общекультурного явления, объединившего искусство, философию, стиль жизни, а в ряде случаев — и бизнес-стратегию. «Декадентами называли поэтов, не вписывающихся в рамки общепринятого, выламывавшихся из них», полагает автор. По его наблюдению, первыми декадентами можно назвать древнегреческую поэтессу Сафо и древнеримского поэта Катулла. Предтечей декадентов и их духовным учителем был Эдгар По.
Слово «декадент» впервые появилось во французской прессе в 1870-е годы для обозначения поэтов, противопоставлявших себя парнасцам. Писатель и критик Теофиль Готье так характеризовал их творческую манеру: «Стиль изобретательный, сложный, искусственный, полный изысканных оттенков, раздвигающий границы языка, пользующийся всевозможными техническими терминами, заимствующий краски со всех палитр, звуки со всех клавиатур, <...> он напоминает уже тронутый разложением язык Римской империи и сложную утонченность византийской школы». Лидер парнасцев, по мнению Молодякова, весьма точно передал суть художественного движения, которое только зарождалось в ту пору.
Книга совместила научную респектабельность и живость слога. Автор пишет о поэтической эволюции своих героев и их главных книгах, при этом акцентируя внимание на фирменных элементах декадентства в стихах и в биографиях. Героев книги объединяли поэтическое новаторство, социальная отверженность, житейская бесприютность, перманентное безденежье, эксцентричность с налетом дендизма и эпатажа, в некоторых случаях — пренебрежение нормами общепринятой морали и «хорошего тона», злоупотребление алкоголем и опиумом. В общем, все они были не только замечательными поэтами, но и постоянными персонажами скандальной хроники. Их книги нередко подвергались запретам и осуждению. Так, Шарль Бодлер за свой сборник «Цветы Зла» в 1857 году был обвинен прокурором «в преступном оскорблении общественной и религиозной морали». Вердикт суда: штраф и изъятие из книги шести стихотворений. Спустя 11 лет во Франции запретили за аморальность одну из книг Поля Верлена, сам же поэт — по выражению Молодякова, «эталонный декадент» — неоднократно оказывался в тюрьме. Много позднее царская и советская цензура запрещала книги Константина Бальмонта — декадента до мозга костей и в литературе, и в личной жизни.
Все в этом сообществе было взаимосвязано, пронизано параллелями и аллюзиями. Бодлер посвятил свою главную книгу Теофилю Готье, чьи «Эмали и камеи» позже перевел Николай Гумилев — в 1900-е годы декадентствующий юноша и ученик русского бодлерианца Брюсова (о нем Молодяков недавно выпустил отдельную биографическую работу).
Федор Сологуб переводил Верлена и много взял из его поэзии в свои оригинальные стихи.
Александр Добролюбов и Артюр Рембо, блеснув в юности россыпью отличных стихов, забросили поэзию и отправились в странствия.
Бодлер, Брюсов, Добролюбов и Вирек чуждались нарочитой богемности, запущенности в одежде и развязности манер. Даже самые свои эпатажные идеи они формулировали с ледяным хладнокровием и отличались в быту безукоризненной вежливостью.
Александр Емельянов-Коханский довел идею декадентства до крайности и карикатуры, рассчитывая использовать скандальную репутацию для заработка.
Картина Данте Габриэля Россетти «Прозерпина» на переплете не только воплощает дух декадентства, но и напоминает о «Саде Прозерпины» — знаменитом стихотворении Суинберна, главного английского декадента, близкого к кругу прерафаэлитов.
В очерках идет речь и о других, менее выдающихся, но тоже по-своему характерных писателях-декадентах — например, русском переводчике «Цветов Зла» Эллисе (Лев Кобылинский) или авторе первого в России очерка о Рембо, поэте Сергее Боброве. Попутно автор рассказывает о непростых взаимоотношениях декадентства и символизма, о пародистах и эпигонах, о малоизвестных поэтах-декадентах Германии и Америки. Молодяков, помимо прочего, — заядлый коллекционер-библиофил, поэтому книга иллюстрирована редкими изданиями конца ХIХ—начала ХХ века из его собрания.
В поисках собственного голоса
Марсель Пруст умер без малого сто лет назад, его эпопея «В поисках утраченного времени» к концу 1920-х годов была признана вершиной европейской прозы, еще ряд произведений и писем пришли к читателю в течение нескольких следующих десятилетий. Но и в наши дни в архиве великого писателя обнаруживаются ранее не публиковавшиеся тексты.
Новеллы, составившие сборник «Таинственный корреспондент», Пруст писал в середине 90-х годов ХIХ века, в самом начале творческого пути. Он не включил их в свою первую книгу «Утехи и Дни» и никому не рассказывал об их существовании. Сохранившиеся в архиве рукописи пестрят зачеркиваниями и авторский правкой, но все же это вполне законченные произведения. Почему Пруст их исключил из дебютного сборника? Исследователи видят несколько возможных причин: слишком интимные, скандальные для той эпохи сюжеты; неуверенность автора в художественном качестве новелл; неуверенность в том, что для этих историй найдена оптимальная литературная форма. Рукописи обнаружил и датировал литературовед Бернар де Фаллуа, много лет работавший с прустовским архивом. Незадолго до своей смерти, в 2018 году, исследователь подготовил первую публикацию новелл. Для специалистов, изучающих генезис цикла романов «В поисках утраченного времени», и для рядовых поклонников прозы Пруста, находки представляют огромный интерес. Фаллуа видел в них своего рода лабораторию литературных экспериментов. В 1890-е—1900-е годы Пруст искал собственный голос, пробуя силы то в новеллистике, то в критических эссе, то в переводах. Читатель может увидеть здесь некоторые «ростки» эпопеи, созданной двумя десятилетиями позднее — например, «начальные версии будущего расхождения между временем потерянным и временем обретенным, которые здесь встречаются под названиями фривольности и глубины, разбросанности и внутренней сосредоточенности, видимости и реальности», отмечает во вступительной статье Люк Фресс. По его словам, в текстах ощутимы «плодотворные колебания» начинающего писателя; вдобавок по этим новеллам становится виден круг чтения молодого Пруста — от Расина до Толстого и Гюго.
Так, в новелле, давшей название сборнику, ощутимо внимательное чтение Эдгара По (в частности, рассказа «Похищенное письмо»). Сумрачная загадочная атмосфера, свойственная прозе американского писателя, переклички с произведениями французских философов ХVIII века, полемика с католическими проповедниками — вот лишь несколько характеристик этой истории, где пунктиром намечены психологические коллизии больших романов писателя. В новелле «Воспоминание капитана» отражены впечатления военной службы Пруста в 1889–1890 годах, в новелле «После 8-й симфонии Бетховена» тема неразделенной любви соединяется с глубокими размышлениями автора о музыке. Роли персонажей в этих произведениях подчас перепутываются, смешиваются. Идет поиск жанра и стиля. Да Пруст и сам в те годы находится в поиске предназначения. Вчерашний студент, завсегдатай парижских салонов шаг за шагом двигался к вершинам литературного мастерства. Его ранние, еще во многом несовершенные произведения «дают нам понять особый вид человеческого опыта», отмечает комментатор публикации.
Письма из уссурийского края
Николай Анциферов — личность замечательная и многогранная. Пионер отечественного краеведения, автор знаменитой книги «Душа Петербурга», ряда работ о других городах и местностях. Историк и филолог, опубликовавший исследования о Пушкине, Достоевском, Блоке, Тургеневе, Герцене, водивший авторские экскурсии по литературным местам. Научный сотрудник московских музеев, неутомимый просветитель, мемуарист... В 60–70-е годы его имя оказалось полузабыто на родине, работы ученого не переиздавались. В последние три десятилетия труды Анциферова возвращаются к читателю, выходят исследования о биографии и деятельности ученого, проводятся Анциферовские чтения. В городе Пушкине недавно появилась Анциферовская улица: достойная оценка трудов краеведа, написавшего несколько работ об истории Царского Села.
В обширном литературном наследии Анциферова остается еще немало непрочитанных страниц. Впервые отдельным изданием вышли избранные письма ученого за 1900–1950-е годы. Фактически, это прежде неизвестный литературный памятник ХХ века. Здесь собраны письма деловые, личные, дружеские, мемуарные; иные послания представляют собой философские и культурологические эссе. Это книга с особой драматургией, психологическими нюансами, интеллектуальным напряжением. Она отражает несколько этапов духовной жизни автора и знакомит с малоизвестными ранее аспектами его биографии. Письма Анциферова — уникальный опыт «претворения в реальность этически ориентированной программы жизни», пишет во вступительной статье Дарья Московская.
Публикуемые письма сгруппированы по адресатам. В каждом блоке посланий — свой круг тем, свой стиль и своя топография. В письмах Татьяне Лозинской (30-е годы) возникает Москва, куда Анциферов переехал после первого возвращения из лагеря. В том период он с увлечением работает над книгой «Герцен в воспоминаниях современников», по вечерам засиживается в Ленинской библиотеке, штудирует книги и рукописи о людях 1840-х годов. Посещает театры, книжные магазины, заводит новые знакомства с московской интеллигенцией. Сетует на нехватку хорошей бумаги и чернил для писем. Перечитывает старые письма: «Хочется их сжечь, но не сожгу — для этого я слишком историк». Делится впечатлениями о бурно развивающейся столице: «Мне много пришлось ездить по заводам на окраины Москвы. Впечатление очень бодрящее. Окраины действительно преобразились. Гигантские заводы — на месте прежних Сукиных болот и Тюфелевых рощ, рабочие поселки, клубы-дворцы культуры, фабрики-кухни, зеленые насаждения. Все молодое, размашистое. И я стал более кровно ощущать ту силу, которая зародилась и окрепла на окраинах и теперь, победив центр, перестраивает жизнь». Однако он ощущает, что Москва страшно перенаселена, и городу не хватает метро: «В трамваях — дико, нервно, злобно».
Накануне своего второго ареста Анциферов работал в Литературном музее, готовил выставки к юбилеям Пушкина и Герцена, вел с частными владельцами переговоры о приобретении экспонатов. Об этом и многом другом он рассказывает в письмах жене Софье Гарелиной. Анциферов был арестован в сентябре 37-го по доносу (вдобавок в рабочем столе краеведа нашли «шпионские» карты пригородов Ленинграда), провел в дальневосточных лагерях два года. Работал заготовщиком дерна, истопником, приемщиком лесоматериала. Цикл писем жене из уссурийского края — свидетельство духовной стойкости ученого и веры в скорое освобождение. Он мечтает вернуться к любимой профессии и вновь отправиться в экспедиции по необследованным пушкинским местам. В камере и на этапе Анциферов выслушал много рассказов людей о своем прошлом, русская жизнь представала перед ним без «книжных» прикрас. В письмах он размышляет о том, что люди, оторванные в лагере от своих привычных и любимых дел, «морально расшатываются», и их души «заболачиваются».
После пересмотра дела приговор был отменен, и ученый вернулся в Москву. В годы Великой Отечественной войны он читал в военных частях и госпиталях лекции о героических страницах истории Москвы. Тяжелые семейные события (гибель сына в блокадном Ленинграде, долгое отсутствие вестей о дочери) соседствуют в письмах с рассказами о научной работе, встречах в музее, подготовке новых выставок, экскурсий и книг.
В оформлении материала использован фрагмент картины «Прозерпина» (1874) английского художника-прерафаэлита Данте Габриэля Россетти.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
