Рецензии (отзывы) покупателя Монаков Егор

Если я напишу, что прочитал эту книгу, скорее всего это будет неправдой. Прочитать ее можно только в буквальном смысле. Но понять, оценить ее глубину, удивительный слог стихов Абдуллаева, его образы, точные, завораживающие своей медленностью гипнотические описания, с одного раза невозможно.
Стена, чуть позже твой кушанский облик:
за нею. В стакане чай, и полдень высек, как тавро,
уют в жужжащей комнате. С барьера
полыхает пустошь. Пусть
без пользы назревает четкость в предметах, будто...

Читать полностью

Если я напишу, что прочитал эту книгу, скорее всего это будет неправдой. Прочитать ее можно только в буквальном смысле. Но понять, оценить ее глубину, удивительный слог стихов Абдуллаева, его образы, точные, завораживающие своей медленностью гипнотические описания, с одного раза невозможно.
Стена, чуть позже твой кушанский облик:
за нею. В стакане чай, и полдень высек, как тавро,
уют в жужжащей комнате. С барьера
полыхает пустошь. Пусть
без пользы назревает четкость в предметах, будто горний
улов. Так верх вынашивает давку
низовую, крепнет майя в разбеленном безмолвии.
Ты улыбаешься, и вновь
немыслимо другое. Ответ был близок.
Мы не видим в безлюдном освещеньи. Ибо
умолкло, не умаляясь. Нет, не знаю. Ибо
с пьемонтских холмов повеет сыростью – любимый
роман. Ты посмотрел в окно, как если б
шагнул вперед: брезент, бумажная равнина, кот –
как воздух, не умеют исчезать,
протяжно плавясь в солнечной ацедии. Мы обернулись,
новый день. Газета шелестит среди окрестных мумий.
Абдуллаев кладет своего читателя на лопатки, на среднеазиатский ковер и вводит в состояние транса. Перед взором одурманенного чтеца, обрамленные лучами ослепительного солнца, в душном и знойном двойном полдне проплывают образы, один за одним - это хроника без звука работающего кинопроектора.
Все живое, если приходит сюда,
то лишь ненадолго – добавит тень
к другим теням и тотчас унесет ее. Сегодня
такой тяжелый ветер, что передвинул слякоть
от пустыря к мосту гнилому.
Гранит безмолвен. И собака
похожа на безмолвие. Она
увернулась от невинной пошлости воя,
и нервный толчок под шерстью и в лапах –
это слепок с прерывистого лая.
Перепончатый взгляд собаки вот-вот разорвется
от погони за мутно-зеленой птицей –
уклончивый плюмаж в осеннем воздухе.
Поэт и прозаик Шамшад Абдуллаев живет в Фергане, но владеет русским языком просто филигранно. Без всяких преувеличений - это крупнейший русскоязычный поэт современности.
Вот, сказал он, Арно, чума зеркал, иная –
река самоубийц. Чуть грезишь. Воздух
и мы там, вязнущие в улье углов глинобитных. Улиц
глубь сечет летний свет. Столько
скрытых слагаемых и полуденный спазм – будто
в оконную опухоль вихрятся нумидийские стрелы. Сейчас
удушье делится на каменистый хлам
за дверью, кошачий взгляд,
мозолистые стены и флорентийский фильм
весь в пятнах гелиофобии. Через
комнату луч меряет желчный
ворс под ногами и донимает
капризной чертой сжатые губы
или сеет в них легкий бред:
Italiam, Italiam, и тает гипноз. Никнет
южный морок в наши подглазья, в кору
спекшейся лавы; мы здесь. Мужчины и ландшафт вдали
расходятся, как пепел. Скрыть

Да, я не верю... Не верю всем этим Епифанцевым, Машниным, Остролуцким,Никоновым. Последний, во многом благодаря этой книге вообще взбесил, хотя я слушал ПТВП и даже его книжечка "Нехардкор" дома есть. Никакой он не поэт - всего лишь позер, а сегодня он собой воплотил все то жалкое и ничтожное, мелкобуржуазное, что посылал благим матом, когда только вылез на сцену. Сейчас все это выглядит не как эпатаж, а как банальное фиглярство, его тушь на глазах... Отстой.
Я вот в свое время,...

Читать полностью

Да, я не верю... Не верю всем этим Епифанцевым, Машниным, Остролуцким,Никоновым. Последний, во многом благодаря этой книге вообще взбесил, хотя я слушал ПТВП и даже его книжечка "Нехардкор" дома есть. Никакой он не поэт - всего лишь позер, а сегодня он собой воплотил все то жалкое и ничтожное, мелкобуржуазное, что посылал благим матом, когда только вылез на сцену. Сейчас все это выглядит не как эпатаж, а как банальное фиглярство, его тушь на глазах... Отстой.
Я вот в свое время, помню, как купил кассету- сборник и там были Собаки Табака, да нравилось тогда...Но сегодня, это уже ностальгию не вызывает, потому что видится неискренним, искусственным.
Епифанцев вообще сегодня стыдится этих своих ранних экспериментов, особенно Зеленого слоника...

В принципе книгу стоит читать из-за двух глав - Про Собак и Химеру. Это действительно интересно. здорово и вечно.
Поначалу может показаться, что книга действительно о потерянном поколении русского рока. И первые главы подтверждают это. Группа Химера и личность гениального Эдика Старкова несправедливо позабыты сегодня, о них до сих пор мало кому известно.

Но, я переслушал много музыки и могу сказать, что Старков - самое самобытное, яркое, недооцененное поэтическое и музыкальное явление, равного которому после не было. Химера, как правильно было отмечено в книге, гипнотизирует, размазывает слушателя по стенке, она и вовсе способна свети с ума или вогнать в кататонию особо впечатлительных. Но жизнь Старкова оборвалась, он так и остался известен кучке тамтамовцев. Но послушайте сегодня того же Петра, Графин, другие песни - это же невероятно круто Скрыть

Андрею Белому повезло, что рядом с ним был такой человек, как Зайцев. Дело в том, что как и все гении, Борис Николевич Бугаев был довольно беспомощным человеком. Вспомним истории о том, как на сквозняке он целый день с веником и совком в руках гонялся за летавшим по комнате сором, не догадавшись закрыть окно и дверь. Или как он пришел в немецкий банк получать деньги, причитавшейся ему за новую книгу. И умудрился взять всю сумму именно в марках, которые каждый час обесценивались и в момент,...

Читать полностью

Очень подходящее название для этого сборника. От стихов Вагинова и создается впечатление произнесенных слов, собранных как бы случайно в одной строфе. Современники не могли понять его поэзию. Но признавали за ней талантливое своеобразие. Гумилев, когда Вагинов читал ему стихи, не то что бы хвалил, но как-то односложно одобрял.
Может быть потому, что стихи Вагинова точно также перегружены тяжеловесными нагромождениями, как и "вирши" из первого сборника Гумилева.
Ну и в самом деле,...

Читать полностью

Очень подходящее название для этого сборника. От стихов Вагинова и создается впечатление произнесенных слов, собранных как бы случайно в одной строфе. Современники не могли понять его поэзию. Но признавали за ней талантливое своеобразие. Гумилев, когда Вагинов читал ему стихи, не то что бы хвалил, но как-то односложно одобрял.
Может быть потому, что стихи Вагинова точно также перегружены тяжеловесными нагромождениями, как и "вирши" из первого сборника Гумилева.
Ну и в самом деле, сложно как-то анализировать поэзию Вагинова. Делать выводы в ее пользу или отказывать автору в поэтическом даре. Очевидно, даже 100 лет спустя этому еще не пришло время.
Но одно можно сказать наверняка - автор абсолютно петербургский. Все эти образы - Питер, живой, торжественный, и унылый, мрачный и великолепный...
Помню последнюю ночь в доме покойного детства:
Книги разодраны, лампа лежит на полу.
В улицы я убежал, и медного солнца ресницы
Гулко упали в колкие плечи мои.

Нары, снега. Я в толпе сермяжного войска.
В Польшу налет и перелет на Восток.
О, как сияет китайское мертвое солнце!
Помню, о нем я мечтал в тихие ночи тоски.

Снова на родине я, ем чечевичную кашу.
Моря Балтийского шум, тихая поступь ветров.
Но не откроет мне дверь насурмленная Маша.
Стая белых людей лошадь грызет при Луне.

При случае, поглядите на дом, где жил поэт, зайдите на набережную канала Грибоедова 105. Там он и прожил последние годы своей короткой жизни. Скрыть

Завораживающее и талантливое описание Рюрика Ивнева имеется в одной из мемуарных книг Георгия Иванова. Ивнев там отражен как несколько сумасшедший человек, поэт с безумным взглядом, не имеющий никаких принципов, подстраивающийся под обстоятельства. Вроде того, что не хотел на войну идти, готов был принять кару от супостатов, принимал гостей, с которыми о христианстве и мистицизме вел беседы, а потом к большевикам на службу поступил.
Ивнев писал неплохие стихи, прозу - про эпоху имажинизма,...

Читать полностью

Завораживающее и талантливое описание Рюрика Ивнева имеется в одной из мемуарных книг Георгия Иванова. Ивнев там отражен как несколько сумасшедший человек, поэт с безумным взглядом, не имеющий никаких принципов, подстраивающийся под обстоятельства. Вроде того, что не хотел на войну идти, готов был принять кару от супостатов, принимал гостей, с которыми о христианстве и мистицизме вел беседы, а потом к большевикам на службу поступил.
Ивнев писал неплохие стихи, прозу - про эпоху имажинизма, оставил солидный том дневников и книги воспоминаний. Литературоведы полагают, что именно его "Юность" - первый отечественный роман о геях.
Это образчик ранней прозы. Как и рассказы, пьеса и роман, собранные в книге "Несчастный Ангел".
Это одна из тех книг, которые жалко отбросить, и которые вымучиваешь до конца только из-за того, что жаль потраченных на нее денег.
Хотя, начинается все довольно неплохо. Первые рассказы - неплохое эпигонство. То ли Брюсов ранний, с его мраморными головками, то ли Уайлд с портретом, то ли Арцыбашев с плетками и извратом.
Самая интересная и опять же, отдающая и Достоевским и Де Садом, а может быть Похождениями юного Дон Жуана (Аполлинера) новелла о праздном молодом человеке и мрачном аморальном типе - сцена словно списана с микса встречи Раскольникова с Мармеладовым и Свидригайловым, а может быть и с рандеву Ставрогина к Тихону...И все это приправлено эдаким смердящим садо-мазохическим модернизмом.
Но далее начинается вымученная скукота, продраться через которую очень сложно. Я не продрался. Прочитал все рассказы и пьесу про Есенина, но роман решил не трогать. Бегло пробежал и наткнулся все на то же бесталанное графоманство.
Пьеса про Есенина интересна, но не более. Читается все это как литература третьего или может быть четвертого ряда. Что-то очень нескладное, неумелое и неповоротливое. Скрыть

Стоит ли писать про содержание книги, тем более про авторов этого сборника? На такое пальцы на клавиатуру не опустятся. Священные же имена : Белый, Клюев, Есенин, Блок. И еще десяток поэтов и писателей-предвестников катастрофы.
Хотелось бы отметить иное : все эти стихи, прозу (разве кроме статей Иванова-Разумника и предисловия к роману Ольги Форш (А. Терек) мы уже читали и хорошо знаем. Концептуально же объединить все это разновкусие вряд ли возможно. Ну что общего у антропософского...

Читать полностью

Стоит ли писать про содержание книги, тем более про авторов этого сборника? На такое пальцы на клавиатуру не опустятся. Священные же имена : Белый, Клюев, Есенин, Блок. И еще десяток поэтов и писателей-предвестников катастрофы.
Хотелось бы отметить иное : все эти стихи, прозу (разве кроме статей Иванова-Разумника и предисловия к роману Ольги Форш (А. Терек) мы уже читали и хорошо знаем. Концептуально же объединить все это разновкусие вряд ли возможно. Ну что общего у антропософского "Котика Летаева" и беломорских радений Клюева? Да, эстетически и исторически это принимается. Но целого ядра философского - нет.
Самое мощное и скифское, что есть в сборнике, это не водянистые и неуместно полемические статьи Иванова-Разумника, а данные в приложении "Скифы" Блока.
Вот уж где каждая строчка - так булыжник в голову.
Каждая строфа - приговор.
Каждое слово - керосин, под трухлявое здание Российской империи.
Ну да, ничего, писатели ведь должны были печататься - гонорары, известность. Все это понятно.
Но это ведь тоже мещанство?
А именно против него боролись Скифы. Против тупого оболваненного населения, требующего хлеба и зрелищ. Принимающих войну и все что угодно, чтобы сохранить безумную глупость своего бессмысленного существования.
Но это все пафос. Сжечь мещанство не удалось. "Мурло мещанина" было спрятано в глубине масс самой революции.
Мещане расправились со Скифами. С Разумником, с Есениным, с Клюевым, с Орешиным и проч.
Тут уж ничего не поделаешь. Ведь мещанин сидит в каждом из нас. Он вечен.
И бродит по миру дух Мещанина. Скрыть

Кира Муратова была больше чем великим режиссером. Она обладала гениальной проницательностью. Ее фильмы невероятно правдивы, аляповаты, трагичны и смешны одновременно - без провалов, без искусственности - все настоящее там, само дыхание жизни. На мой взгляд, снимать такое кино редко кому удавалось.

Без меценатов не было бы русского серебряного века. Поэтам, чтобы вести богемную жизнь нужны деньги. Книги, в стране, где большая часть населения была безграмотной, мало кому были нужны и понятны. Покупали их единицы. Ну нужно же было богеме что-то кушать? Вот и помогали им всякие Рябушинские и Морозовы.

Маргарита Морозова была очень похожа на мать Андрея Белого. Поэт писал матери "люблю тебя нежно", Морозовой : "Милая, глубоко любимая". Точнее, Белый, испугавшись влияния...

Читать полностью

Без меценатов не было бы русского серебряного века. Поэтам, чтобы вести богемную жизнь нужны деньги. Книги, в стране, где большая часть населения была безграмотной, мало кому были нужны и понятны. Покупали их единицы. Ну нужно же было богеме что-то кушать? Вот и помогали им всякие Рябушинские и Морозовы.

Маргарита Морозова была очень похожа на мать Андрея Белого. Поэт писал матери "люблю тебя нежно", Морозовой : "Милая, глубоко любимая". Точнее, Белый, испугавшись влияния матери с детства, искал себя другую, "глубоко" понимающую его мать. Более интеллектуально развитую, современную.
Вот и нашел в Маргарите Кирилловне.
Нашел не совсем удачно, так как не удалось всю эту запутанную влюбленность и одновременно не влюбленность трансформировать во что-то большее ; Белый так и не добился взаимности от Морозовой.
Да, он в письмах своих и не претендовал на это, но мы же знаем, что такова была его натура, хорошо описанная Ходасевичем.
Женщины волновали Андрея Белого гораздо сильнее, чем принято о нем думать. Однако в этой области с особенною наглядностью проявлялась и его двойственность, о которой я только что говорил. Тактика у него всегда была одна и та же: он чаровал женщин своим обаянием, почти волшебным, являясь им в мистическом ореоле, заранее как бы исключающем всякую мысль о каких-либо чувственных домогательствах с его стороны. Затем он внезапно давал волю этим домогательствам, и, если женщина, пораженная неожиданностью, а иногда и оскорбленная, не отвечала ему взаимностью, он приходил в бешенство. Обратно: всякий раз, как ему удавалось добиться желаемого результата, он чувствовал себя оскверненным и запятнанным и тоже приходил в бешенство. Случалось и так, что в последнюю минуту перед "падением" ему удавалось бежать, как прекрасному Иосифу, - но тут он негодовал уже вдвое: и за то, что его соблазнили, и за то, что все-таки недособлазнили.
Вот и тут он вроде бы пишет, что для него просто важно, что она такая какая есть, что просто хочет ей любоваться, чтобы она была его музой. Но сквозь строчки-то читается и то, что он не прочь и чувственно с ней соединиться!
По-видимому этому стремлению с большими надеждами пристроить сына, благоволила и мама Белого.
Может быть и оттого, что хотела, чтобы сын хорошо устроился с вдовствующей миллионершей. Но тут не сложилось. Морозова всю жизнь любила Трубецкого, который был несвободен и находился в сложном семейном положении.
Белого каким-то образом она не воспринимает как возможного партнера, а как друга, даже больше - сына.
Отсюда и желание опекать своего корреспондента.
И вот они пишут друг другу письма. Белый начинает "Милая, милая, тысячу раз любимая", дальше идет несколько вводных предложений, а потом начинается курс ликбеза богатой, пытающейся понять, но не очень понимающей меценатки "Символизм это то-то, Ариман это то, а Люцифер это се"
Морозова отвечает "Ради бога, Б.Н. я плохо разбираю ваш почерк и не совсем ясно вы пишете, но умоляю продолжайте".
Кто знает, может вся эта писанина поэта была для нее околесиной, но милой околесиной. Может быть она просто хотела дружить вот с таким ненормальным и гениальным человеком, в то время это было модно.
Походя Белый закручивает провальные любовные истории с Петровской и Блок, все это разве самым туманным образом отражается в письмах. Почти не касается он этих тем. (Возможно тут тоже хитрость, кто знает, может быть как женщина она бы осудила его и на этом бы их общение закончилось). И тут он встречает Асю Тургеневу, которая была едва ли не беднее самого Белого. Мать (Александра Дмитриевна), понятно дело, такой союз не могла одобрить и поэтому отношения с пассией сына не сложились.

Ну и забегая вперед, можно сказать, что сердце матери-то не обманешь. Вряд ли его Тургенева очень любила, вспоминая ее холодные мемуары, где она не пишет "Боря", "Боренька", а просто официально "Бугаев". Хотя он ведь так ей много сделал. Возил по Европе и Африке за свой счет, потом на его же деньги антропософскую жизнь они вели долгое время.
А потом Ася вдруг решает, что ей не нужны "интимные отношения" с Белым и она хочет ему быть сестрой. (Не знаю, может он ее перестал привлекать как мужчина - стал плешивым, быстро состарился). И вот они живут такой жизнью. Но каково Белому-то! Он же в своих дневниках изнывает! Ему сны снятся всякие эротические. Да еще и Ася намекает ему, что давай мол, займись лучше моей сестрой.
И поэт мучается и мечется, живя рядом с такой вот монахиней-антропософкой. Но лишь до той поры, когда Ася прямо на глазах Белого не начинает флиртовать с поэтиком Кусиковым.
Драма, одним словом. Фокстроты в берлинских кабаках!
Но это я отвлекся. А что же Морозова?
Общение с белым она не прерывала. И спонсировала его в годы Антропософских штудий. Причем, относилась она к нему, как к талантливому человеку, попавшему в лапы сектантов.
В письмах той поры непрестанно Белый клянчит у Морозовой денег, а потом, видимо, чувствуя вину, на двадцати страницах оправдывается, что если он прекратит занятия, то умрет. Доктор по его словам, величайший человек, чуть ли не мессия.
Морозова все понимает, пытаясь мягко его отговорить от этого безумия "вы же свой талант там погубите", при этом проявляя гораздо более глубокий ум и дальновидность. Но все без толку.
Тут уж только остается посылать бедствующему поэту и его спутнице денежные переводы.
А после революции, когда Морозову переселили в каморочку в подвале собственного особняка, ей и самой потребовалась помощь.
И она пишет Белому. Пишет. Но письма то не доходят, то еще что. Ответы Белого становятся не такими длинными. Общение становится редким-редким. Ну и кто его знает, почему?
Не хочется думать о ком-то плохо. Белый сам теперь приглашает Сказку в Кучино. Но свидание по-видимому так и не состоялось.
Сам же белый все-таки нашел себе супругу и маму в лице К.Н. Васильевой (Бугаевой). Но это уже совсем другая история. Не сказочная. Тяжелая. Советская. Скрыть

Ну, вот вам и символизм. По сути, может быть это было ширмой, неким способом приобретения известности. Это отчетливо становится ясно из писем, которые буквально наполнены "материальными нуждами", на грани параноий в 20-30 письмах сетование об одних и тех же 200 рублях, вместо 300 - которые высылает прижимистый Метнер, не давай хорошенько разгуляться Белому с подругой в путешествии по ближнему востоку. Никакой мистики, чистая проза нуждающегося человека.

Невезучий и гениальный невротик.

Психопат-аутсайдер это конечно слишком несправедливая и одновременно упрощенная характеристика такого колосального явления как Роберт Вальзер. Сам выдающийся швейцарец, отчаявшийся писатель, нервный и мнительный гений, свои невероятные, талантливые, искрометные, стилистически безупречные тексты определял как "ровным счетом ничего", "сочинения" и "истории", а саму цель своего творчества - "писать кошке под хвост". Боже...

Читать полностью

Невезучий и гениальный невротик.

Психопат-аутсайдер это конечно слишком несправедливая и одновременно упрощенная характеристика такого колосального явления как Роберт Вальзер. Сам выдающийся швейцарец, отчаявшийся писатель, нервный и мнительный гений, свои невероятные, талантливые, искрометные, стилистически безупречные тексты определял как "ровным счетом ничего", "сочинения" и "истории", а саму цель своего творчества - "писать кошке под хвост". Боже мой, если бы он знал, что его неврозы, воплощенные в умопомрачительной, блистательной и полной иронии прозе переживут века и виде тоненьких сборничков прочно осядут на полках редких ценителей литературы. Для России Вальзер, фигура до сих пор не до конца раскрытая. У нас в стране выпустили всего три сборника его выдающихся произведений. Сочинения Фрица Кохера - четвертый. Но этого мало, удивительно мало, так как Вальзер оставил после себя обширное литературное наследие. Не в последнюю очередь интересны литературоведческие работы о швейцарце. Сама его жизнь была интересной, необычной, горькой и чрезвычайно трудной. Конторщик, дворецкий, банковский служащий - Вальзер зарабатывал себе на хлеб этими мало почтенными профессиями, все свое свободное время посвящая литературе. Но судьба была для него не благосклонна, Вальзера так и не поняли, так и не приняли современники, не разобравшись в его простых и маленьких миниатюрных, но таких сложных и смешных текстах, полных острого ума, иронии, мудрости и многого другого. Вальзер под конец жизни, как это часто случается с непризнанными гениями, обнищал, перебивался с хлеба на воду, имел всего один костюм, и практически полностью жил на средства своих друзей. Писал Вальзер мелким аккуратным, каллирафическим почерком. Рассказы его творились на случайно найденных клочках бумаги, газетах, обоях и тому подобном. Мнительность, расстроенные нервы, расшатанная психика, неудачи, наследственность ( старший брат Вальзера страдал шизофренией) - все это сказалось на душевном здоровье писателя. Последние годы жизни Вальзер - пациент психиатрической клиники. Там он и встретил свою смерть. Вальзер, будучи гением, конечно же пережил свое время и оставил свой ошеломляющий след в мировой литературе. Сочинения Фрица Кохера - первая его изданная книга. Уже в ней отчетливо виден безупречный, ироничный и искрометный стиль Вальзера. Короткие заметки, школьные сочинения на заданную тему кружат голову. Они настолько глубокомысленны, убедительны, рассудительны и местами смешны, что просто диву даешься. При этом за их краткостью скрывается сложность. Вальзера нельзя читать наспех, на скорую руку, в транспорте или на ходу. Чтение его короткой прозы должно происходить вдумчиво, не спеша, спокойно. Потому что, без преувеличения - мыслей в Сочинениях Фрица Кохера и просто в Сочинениях в несколько раз больше чем, скажем, в Войне и мире. В целом Сочинения очень напоминают роман Леонида Добычина "Город Эн". Но это только от желания продолжать читать Вальзера, том за томом, запоем. Чего, к сожалению, сегодня невозможно себе позволить. Неохотно его издают в России. К прискорбию, друзья! Скрыть

Кентуккийское дерби, с полковниками, блюющими на свои ботинки, чудик Ральф Стедман, которого Томпсон напаивает до чертиков, а затем толкает на какого-то кандидата, дающего телевизионщикам интервью, чудище Никсона, зловеще распустившего руки-щупальца над помойкой, под названием Американская мечта. Наркотики, психоделия, уйма грейпфрутов и лучшая гонзо-журналистика на свете. Эта книга пригодится журналистам, начинающим и заканчивающим, как прекрасный пример того, как обходить компромиссы и делать...

Читать полностью

Лучшие рецензии автора	Рейтинг
Сочинения Фрица Кохера и другие этюды	+20
Скифы	+8
Большая охота на акул	+5
Приближение окраин. Стихи. Эссе	+3
Несчастный Ангел	+3

Акции сегодня

Рецензии и отзывы покупателя