Рецензии (отзывы) покупателя

Человечность, долг, благодарность, благородство, самопожертвование, дружба, любовь, семья, дети... В современном мире с его вывернутыми наизнанку общечеловеческими понятиями эти слова давно слышатся анахронизмом, неким обязательным атрибутом сентиментального телевизионного «мыла», вызывающим презрительную усмешку у людей, «знающих жизнь».

Котаро Исака в своем романе «Топор богомола» берется за весьма трудную задачу: исследовать, а живы ли и возможны ли вообще все эти «устаревшие» понятия в...

Читать полностью

Человечность, долг, благодарность, благородство, самопожертвование, дружба, любовь, семья, дети... В современном мире с его вывернутыми наизнанку общечеловеческими понятиями эти слова давно слышатся анахронизмом, неким обязательным атрибутом сентиментального телевизионного «мыла», вызывающим презрительную усмешку у людей, «знающих жизнь».

Котаро Исака в своем романе «Топор богомола» берется за весьма трудную задачу: исследовать, а живы ли и возможны ли вообще все эти «устаревшие» понятия в нашем безумном и бесчеловечном мире? Какими они представляются сегодня? И делает это блестяще: жестко, остро, предельно честно и нелицеприятно. Делает это настолько точно, что роман, как и предыдущий, «Кузнечик», из «массового чтива» для убийства свободного времени неумолимо поднимается в строчку номинации «художественная литература». Потому что настоящая литература – это менее всего про события и приключения, а всегда – про людей.

Нет, ищущий «экшена» читатель тут не будет обижен: в сюжетном напряжении мастер интриги Котаро Исака продержит его до самого финала, почти до последних строк романа. Однако, «экшен» этот будет окрашен проблемами совершенно иного порядка, нежели в классическом масс-культовом триллере: психология человечности в безумном мире отсутствия каких-либо ценностей в этом тексте окажется приключением более интересным, нежели собственно внешний заковыристый, хорошо продуманный сюжет.

Не случайно уроки «устаревших» морально-нравственных понятий нам «преподают» те, кто по определению должен быть лишен каких-либо этических ограничений – профессиональные убийцы. И этот «ход» – бесспорная удача автора не только потому, что позволяет удержать внимание читателя в рамках запроса на острые ощущения, но и потому, что в этом выборе героев в данном конкретном случае содержится определенный смысловой символизм: наш мир настолько преступен и безгранично-аморален, что даже убийство человека – это не что иное, чем повседневная работа, не хуже и не лучше других, а сообщение о чьей-то смерти для жителей больших городов – не более, чем строчка в новостях.

Тем сильнее контраст противопоставления, который мастерски задает автор: минимум двое профессионалов, отнимающих жизнь у других людей, предельно ценят жизнь зарождающуюся – жизнь своих сыновей.

На этом остром противоречии запускается как сам сюжет романа, так и в самом герое – наемном киллере с кодовым именем «Жук-носорог» – мучительная переоценка собственного существования, разбуженная бесконечно старым, навязшим на зубах человечества вопросом о смысле жизни. И именно эта линия в романе становится главной: детектив возвращения «бесчеловечного человека» к «Человечности» становится увлекательнее, нежели то, с какой продуманной ловкостью исполняет герой свои «профессиональные обязанности» и уходит от многочисленных опасностей и ловушек.

В какой-то мере автор расширяет и углубляет метафору, заданную им самим в «Кузнечике», где структурной смысловой осью романа является противопоставление кузнечиков и саранчи. В «Топоре...» перед нами увеличенный портрет внутреннего мира «богомола», увлекательное зрелище созревания его психики к бунту против силы, которая готова его раздавить.

Не даром, как свидетельствует переводчик романа Анаит Григорян, отправной точкой в размышлениях автора являются два старинных японских источника. Первый – японская пословица «замахиваться комариным топором», осмысливающая саму решимость слабого на противостояние с многократно превосходящим его противником. Вторая – древнекитайская повесть, в которой преградивший путь царской повозке богомол одерживает победу: восхищенный отвагой насекомого император приказывает объехать богомола (в другой, «народной» версии истории, богомол был раздавлен колесом, что, как ни странно, тоже важно в контексте глубокого смысла романа Котаро Исаки).

Образ богомола, с которым отождествляет героя автор, имеет множество смысловых обертонов. Помимо того, что сама попытка профессионального убийцы выйти «из дела», вернуться к простой человеческой жизни уже отсылает нас к подвигу противостояния богомола и повозки, у этого сюжета есть еще один пласт. Во время акта любви самка богомола отгрызает ему голову и затем съедает его, потому что тело богомола несет огромный запас питательных веществ, позволяющих ей выносить здоровое потомство. По сути, богомол жертвует собой – но не ради удовольствия, а ради продолжения жизни своего рода. Точно так же и Миякэ, бесконечно любя свою жену, идет на самую главную в своей жизни жертву – ради того, чтобы жена могла сохранить и вырастить из сына достойного человека (каким мы и видим его в финале романа).

Не даром для героя автором выбрана такая профессиональная кличка: в Японии жук-носорог символизирует отнюдь не силу, напор и таранящее бесстрашие в преодолении препятствий, как можно было бы предположить, а является символом науки, познания новых истин и больших жизненных свершений. Герой демонстрирует читателю это блестящее свершение-самопреображение, победу над самим собой. По ходу романа постепенно осознавая, что смысл его жизни не в мужском самоутверждении, которое дает ему его профессия, где он бесспорно ловчее, сильнее, умнее и хитрее других, а в простоте жизни и покое его семьи, Миякэ постепенно трансформируется из жука-носорога в богомола.

Это очень честный и беспощадный роман о том, что только жизнь ради других обретает для человека какой-то смысл. Но несмотря на то, что автор оперирует сентиментальными и давно устаревшими понятиями, подробно «копается» в мельчайших движениях души человека, в романе нет ничего от телевизионного «мыла», а все – от суровой правды нашей весьма неприглядной действительности.

Те, кто еще помнят, что привносят в нашу жизнь эти понятия, получат от романа подлинное удовольствие и здоровое эмоциональное потрясение. Чему немало поспособствует и очень лаконичный, точный, динамичный перевод на хороший, современный литературный русский язык, исполненный петербургской писательницей Анаит Григорян.

Ксения Горюнова Скрыть

Композиционно роман Котаро Исаки «Кузнечик» и вправду чем-то похож на «Поезд убийц», логическим продолжением которого он как бы является. Однако, вопреки высокому напряжению «Поезда убийц», где сюжет закручен автором так, что читатель несется по его изгибам сломя голову, «Кузнечик» – чтение более неторопливое. Впрочем, нельзя сказать, что любители сюжетных перипетий будут обижены – детективно-приключенческая составляющая тут выдержана безупречно: мгновенные перемещения персонажей, внезапные...

Читать полностью

Композиционно роман Котаро Исаки «Кузнечик» и вправду чем-то похож на «Поезд убийц», логическим продолжением которого он как бы является. Однако, вопреки высокому напряжению «Поезда убийц», где сюжет закручен автором так, что читатель несется по его изгибам сломя голову, «Кузнечик» – чтение более неторопливое. Впрочем, нельзя сказать, что любители сюжетных перипетий будут обижены – детективно-приключенческая составляющая тут выдержана безупречно: мгновенные перемещения персонажей, внезапные смерти и чудесное избавление от запланированной гибели и даже немного мистики.

Но задачи, которые решает автор в этом небольшом романе, серьезно отличаются от «Поезда»: на сей раз Исаку интересуют совершенно иные вещи, чем тема Божьего провидения.

Центральных персонажей четверо: три профессиональных киллера – Кит, Цикада и Толкатель, и один – просто человек, школьный учитель Судзуки, который, движимый местью за смерть своей жены, делает неловкую и неудачную попытку внедриться в чуждый ему преступный мир Токио, чтобы убить убийцу – сына главаря одной из банд.

Главная ценность этого романа в том, что его драматургический конфликт серьёзно отличается от сюжета (сюжет становится тут только средством для его раскрытия) и интригующе, не сразу проступает сквозь плотно загрунтованное событиями, сценами жестокости и неожиданными поворотами приключений, полотно. Это сближает книгу с образцами подлинной, не-массовой литературы, поднимая ее из разряда чтива для развлечения в разряд собственно литературных произведений.

Ключевая тема текста задана в начале упоминанием о саранче. Огромный Токио, рассматриваемый героем с высоты небоскреба, представляется ему бессмысленным лабиринтом улиц, забитых потоком машин, изуродованных транспортными развязками и железнодорожными путями, и буквально кишащих совершенно де-индивидуализированным людским потоком. Чуть позже в романе эта тема получит весьма осмысленное продолжение: «камера» авторского взгляда «выхватит» из этого обезличенного кипения несколько индивидуальных лиц, показав и контрасты, на которых существует современный мир, и перспективы судеб, в этом мире им уготованных. На одном полюсе этого хаотического роения окажутся люди власти – большие политики, «заказывающие» своих конкурентов и гибнущие от того, что кто-то «заказал» их самих (саранча). На другом – палаточный городок деклассированных, выпавших из потока, но такой ценой сохранивших в себе человеческое («кузнечиковое») бездомных, расположившийся прямо в одном из городских парков. Посредине – те, кто «не определился» – люди, которые «...живут в больших городах над головой друг у друга», заложники комфорта, который предоставляет большой город.

Тема противопоставления кузнечика и саранчи развивается через прямую авторскую отсылку к «Преступлению и наказанию» Достоевского и отчетливее проявляется через мотив мести Судзуки за смерть своей жены: стремление убить рождается у Судзуки не из желания заработать, как у Кита, Цикады или Толкателя, а из человеческой боли утраты. Что делает его принципиально иным, чем трое профессиональных убийц.

И, наконец, полностью обнаруживая себя, тема становится магистральной в сцене семейной идиллии профессионального убийцы Толкателя, написанной автором с неожиданными для таких текстов теплом и человечностью.

С появлением этой сцены становится очевидно, о чем и зачем, собственно, затеян весь этот экшен, для чего автор выдернул из кипящего людского роя Токио и преступного мира Японии всего три фигуры профессиональных убийц и столкнул их между собой, создав этим определённый динамический символ. Цикада – молодой и здоровый «бычара», без всяких сомнений и угрызений совести зарабатывающий на том, что мастерски вырезает целые семьи, не щадя даже детей, внезапно осознает, что он не человек, а марионетка. В отличие от Цикады, Кит – профи, владеющий гипнозом, по заказу доводящий людей до самоубийств, ищет морального оправдания своей профессии у Достоевского, мучительно кружась при этом в хороводе призраков убитых им людей. Цикада из «профи» внезапно «вываливается» в человеческое, Кит никак не может отряхнуть с себя человеческое и стать до конца циничным «профи». А Судзуки – вообще человек не из преступного мира, гуманист по природе и воспитанию, лишь волей мести решивший преступить свой личный и общечеловеческий моральный закон.

После сцены семейного ужина в доме Асагао-Толкателя начинаешь понимать, что погоня всех троих персонажей за Толкателем, помимо сюжетной ценности, имеет для автора и ценность смысловую: каждый, кто стремится найти Толкателя, в конечном итоге хотел бы избавиться от собственной мучительной раздвоенности (между профессиональным и человеческим, между саранчой и кузнечиком) и обрести холодную, ледяную цельность, с которой живет и действует Асагао-Толкатель.

Если угодно, сам роман – это путь каждого из трех персонажей от самого себя – человека (кузнечика) к самому себе – «нечеловеку» (саранче). В конце торжествует «кузнечиковый гуманизм». Правда, только Судзуки избегает несчастной участи стать саранчой, остальным везет меньше. Однако, судя по развитию базовой метафоры, заложенной автором в основу драматургического конфликта, метафоры, на которую нанизаны и события, и «ужасы», и характеры, автор, тем не менее, не теряет надежды, что человечество, как и Судзуки, еще сможет опомниться. И что тихий, вкусный ужин в кругу сплоченной и дружной семьи (пусть и так неожиданно и страшно развенчанной потом), тем не менее, есть та более реальная, жизнеспособная и достижимая мечта, нежели кардинальное решение вопроса, на что может решиться «тварь дрожащая», и где проходят те границы, за которыми не только для ее жертв, но и для самой этой «твари» навсегда оканчивается бытие.

Присоединяюсь к мнению тех читателей, которые искренне благодарят Анаит Григорян за ее прекрасный, очень динамичный перевод романа, позволяющий во всей полноте оценить авторский замысел и специфику стилистики Котаро Исаки.

Ксения Горюнова Скрыть

Где проходит граница между реальным и нереальным, между действительностью и мистикой, что считать настоящей жизнью, а что – вымышленной или мистической?

«Обыденное и необыкновенное составляют единую последовательность… Что бы ни случилось, мир всегда продолжает свое вращение. Лишь мозг отдельно взятого человека на свое усмотрение проводит линию, разделяющую обыденное и необычное. Когда бы и что бы ни происходило – в этом нет ничего удивительного, а когда ничего не происходит – это тоже...

Читать полностью

Где проходит граница между реальным и нереальным, между действительностью и мистикой, что считать настоящей жизнью, а что – вымышленной или мистической?

«Обыденное и необыкновенное составляют единую последовательность… Что бы ни случилось, мир всегда продолжает свое вращение. Лишь мозг отдельно взятого человека на свое усмотрение проводит линию, разделяющую обыденное и необычное. Когда бы и что бы ни происходило – в этом нет ничего удивительного, а когда ничего не происходит – это тоже естественно. Все происходит только так, как должно происходить. В этом мире нет ничего странного», – говорит в конце романа один из главных героев по имени Кёгокудо.

Утверждая так, он (поскольку является оммёдзи – тем, кто умеет в соответствии с японским оккультным учением оммёдо изгонять из душ людей злых духов) твердо уверен, что пограничье реальностей создает наше мышление.

Именно об этом и написана книга «Лето злых духов убумэ». Формально перед нами хонхаку-детектив, эдакая интеллектуальная головоломка в замкнутом пространстве. Это замкнутое пространство автором романа создано: таинственная полуразрушенная частная клиника потомственных врачей Куондзи в Токио, здание которой так и не отремонтировано после того, как в войну в него попала бомба и в провал крыши, по странной аналогии с готическим храмом, целенаправленным потоком бьет солнце. Вокруг клиники к 1952 году окончательно формируется дурная слава: там исчезают люди и младенцы, лежит странная беременная, которая 20 месяцев не может разродиться, а ее муж каким-то неведомым образом исчезает из запертой комнаты, и так далее – криминальных событий вокруг этой семьи так много, что рано или поздно приходится начать полноценное полицейское расследование всего того, что там творится. Это сюжетная, поверхностная канва романа.

Но в соответствии с утверждениями Кёгокудо, изложенными на первых ста страницах романа, немаловажную роль в жизни человека играет мистическое, которое проецируется в реальность мозгом человека. В соответствии с этим автор выстраивает прямую аналогию: в «замкнутом пространстве» полуразрушенной клиники (теле человека), существует замкнутое пространство комнаты-библиотеки (сознание человека). А в ней – такая же замкнутая таинственная комната, где лежит роженица, где пахнет формалином, очень холодно и откуда исчезает отец того ребенка, который 20 месяцев не может появиться на свет. Поскольку роман пронизан фрейдистскими мотивами, то, вероятно, данная комната (и формалиновый запах – отсылка к хранению трупов, к смерти, к пограничью земной и потусторонней жизни) и есть – те темные глубины человеческого подсознания, которые и порождают всю эту мистическую «нечисть», всех демонов-ёкаев и убумэ, наряду с реальными персонажами, в избытке заполняющими страницы этого весьма объемного повествования.

В строгом понимании это не просто хонхаку-детектив, где надо угадать, кто кого убил и почему, а сложное переплетение жанров, которыми «подгружен» собственно детективный сюжет: по мере вскрытия всех мотивов крайне странного поведения персонажей, вы погружаетесь в вековую семейную сагу-трагедию старинной японской врачебной династии. Причем сами мотивы действий и поступков обитателей клиники настолько выходят за пределы реального, что детектив постепенно превращается в мистический триллер. Пространные же диалоги японского Шерлока Холмса – книготорговца Кёгокудо, со своим «доктором Ватсоном» – другом-журналистом Тацуми Сэкигути, от лица которого ведется рассказ, с головой окунают вас в мутно-темные глубины векового народного подсознания, превращая роман то в путеводитель по фрейдизму, то в пособие по японской этнографии и фольклору.

Тонкость ситуации заключается в том, что ничего из этого пропустить и не читать нельзя, иначе обрушившийся на клинику чудовищный ливень в конце повествования так и не объяснит вам, что же тут на самом деле происходило, чем закончилось формальное расследование и неформальное психопатологическое исследование, которое ведут герои параллельно полицейскому следствию. Финал всего этого, казалось бы, нагромождения этнографии, философии, разорванных «в клочки» страстей, причудливого переплетения мистики и реальности, станет для вас неожиданностью, а уж мотивы преступления – и подавно. В этом и есть главная интрига книги, нужно только проявить внимательность и терпение. Потому этот роман точно не для «торопыг», привыкших «глотать» книги, – он для спокойного и вдумчивого чтения.

Как правильно было подмечено кем-то из критиков, роман в меньшей степени «бродилка» по руинам клиники, а в большей – детектив подсознания, где каждому, чтобы увидеть, наконец, очевидное, надо неоднократно зайти в ту самую «формалиновую» комнату, куда «из библиотеки» вытеснены на хранение все травмирующие моменты. Но не просто зайти, а каждый раз быть «новым», «обновленным» человеком, уже нечто из своего подсознания осознавшим и вычистившим. Пройдя с автором и героями этот сложный путь в том числе и по собственному подсознанию, читатель сможет по достоинству оценить ход автора, расположившего причины преступлений, совершенных в клинике, не в понятной практичному уму плоскости материальной заинтересованности и сиюминутной реальной выгоды, а в мистическом, непознанном и одновременно крайне реальном мире ёкаев и убумэ, которых на самом деле, конечно же, нет, но они все же существуют.

Если вы – тот терпеливый читатель, который готов не спеша, смакуя подробности, разбираться в этом сложном сюжетно-смысловом построении, то смело берите в руки книгу. И не забудьте поблагодарить переводчика Анаит Григорян. Не только за предоставленную русскому читателю возможность ознакомится с этим нетривиальным произведением, но и за создание своеобразного «путеводителя», сплетения «нити Ариадны», которая дается в подробных ссылках к тексту и следуя которой вы в полной мере охватите весь замысел автора. Поверьте, что без них вам было бы гораздо сложнее постигать всю сложность философии «Лета злых духов убумэ» Нацухико Кёгоку.

Ксения Горюнова Скрыть

В оригинале текст имеет совершенно иное название – по «нику» одного из героев – «Божья коровка». Принято считать, что в японской культуре сие оранжевое создание с черными точечками на спинке символизирует удачу. На деле у этого символа более сложная семантика, не совсем адекватно выражаемая на русском языке: при появлении божьей коровки все «идет не так», что есть явное свидетельство того, что само Небо вмешивается в земной ход событий.

В этом романе все «не даром»: и клоунадность...

Читать полностью

В оригинале текст имеет совершенно иное название – по «нику» одного из героев – «Божья коровка». Принято считать, что в японской культуре сие оранжевое создание с черными точечками на спинке символизирует удачу. На деле у этого символа более сложная семантика, не совсем адекватно выражаемая на русском языке: при появлении божьей коровки все «идет не так», что есть явное свидетельство того, что само Небо вмешивается в земной ход событий.

В этом романе все «не даром»: и клоунадность персонажей, и черный циничный юмор, и нарочитая притянутость ситуаций, и обилие кровавого «кетчупа», и натужная философия героев в бессмысленных длинных монологах, и классический принцип единства места, времени и действия, – все бесчисленные приключения, коими буквально набит роман на каждый квадратный сантиметр текста, случаются в течение двух с половиной часов, пока скоростной поезд синкансэн от станции Токио прибудет на конечную станцию – в город Мориока.

Так с первых же страниц романа становится понятно, что скрупулёзная добросовестность переводчика, в бесчисленных ссылках данные подробные разъяснения по части японского менталитета и символики, тут совершенно не лишние. Без этих ссылок мы имели бы очередную и достаточно банальную «бродилку-стрелялку», густо приправленную грубоватым черным юмором «на грани фола», циничным скепсисом и алогичным абсурдом поведения героев, подчас отдающим форменным клоунским идиотизмом. Это была бы очередная традиционная детективная «угадайка»: кто же тут на самом деле «Дизель» (подлый паровозик из мультика) и кому суждено все же добраться живым до означенной станции. Однако, с учетом того, что без символики просто невозможно ни само японское мышление, ни каждодневная жизнь самого рядового жителя «страны восходящего солнца», роман, в том числе и благодаря переводчику, из сугубо развлекательного чтива претендует перейти в некую попытку философски осмыслить состояние современного общества и потенциальные перспективы его будущего.

Не случайны в романе и авторские, почти прямые отсылки и переклички мотивов со знаменитым фильмом Тарантино «Убить Билла», который тоже представляет из себя «многоэтажный дом» смыслов, где каждый читатель волен остановиться на том «этаже», до которого доведёт его собственный уровень запроса к литературе. Зачем-то сходны и стилистика, и жанровое построение романа и фильма, причем подчас они похожи настолько, что хочется воскликнуть: Автор писал, пытаясь повторить тарантиновский успех?

Однако, это было бы самым неверным объяснением: сама отсылка к тарантиновской саге о «мести, которую подают холодной» (эта мысль в несколько иной трактовке тоже есть в японском романе, и она одна из ведущих) – не имеет ничего общего с подражательностью.

Тут все – от переклички и преемственности смысла: Тарантино – это взгляд на современную Японию как бы извне, глазами американца, а «Поезд убийц» – это взгляд японца на Японию и современную действительность изнутри, глазами японца. И не случайно поэтому, как и у Тарантино, у Котаро Исаки каждый читатель в «многоэтажном» здании этих произведений выберет свой этаж восприятия: кто-то остановится на подвальном уровне грубоватого черного юмора, кто-то поднимется до первого этажа «саспенса», кто-то взберется выше, увлекшись интеллектуальными загадками – тут для каждого слоя широкой читательской аудитории, как и у Тарантино, найдется что-то свое. А кто-то доберется до самого верха и попытается вместе с автором осмыслить происходящее с людьми в ХХI веке.

Для такого читателя в романе задан еще один базовый символ: сам поезд, который несется к цели с бешеной скоростью. Вам станет легче разбираться в сложной философии этого «действа», если вы поймете, что состав символизирует саму быстротечную, неумолимо-неостановимую, бесстрастную жизнь, в которую «входят» или из которой «выходят» на очень коротких остановках. Именно как в жизни (или, если угодно, сев в поезд жизни) персонажи перемещаются по вагонам замкнутого (определенного им судьбой) пространства, как кажется со стороны (и как это происходит в жизни), вроде бы хаотично, но, однако, при ближайшем рассмотрении каждого, – согласно своим интересам и целям. Получается сложная и запутанная стихийная жизненная игра, которой, впрочем, как выясняется, некто решает управлять.

Вероятно, ради этого персонажа и его вопроса «А почему нельзя убивать людей?», собственно, и был написан весь роман, ибо фигура Принца для понимания смысла повествования тут ключевая. Принц – подросток, и в этом мотиве мы имеем прямую отсылку к знаменитому роману Достоевского (недаром герой его цитирует!), только у русского классика герой стоит на перепутье выбора, а у Котаро Исаки он свой выбор уже сделал, положительно сам для себя ответив на свой же собственный вопрос («Можно!»). Подросток – это будущее, и, судя по характеру Принца, оно представляется автору романа в этом жизненном поезде просто кошмарным.

Именно поэтому в «поезде» и появляется «Божья коровка» с удивительно простым, по сравнению с другими персонажами, заданием. Но именно «ее»/его появление и простота его задачи и перевернет тут все с ног на голову, и все тут пойдет «не так», как задумано тем, кто решил управлять поездом жизни и выкупил в нем все билеты: само Небо вмешивается в ход поезда-жизни, стремительно несущегося в такое будущее.

С такой точки зрения понятен выбор жанра романа – откровенная буффонада. Именно этот жанр позволяет автору построить широкое смысловое обобщение событий, не концентрируясь на них: «экшен» тут не на первом месте, он лишь повод, способ проявления смысла, своеобразный иероглиф, в хитросплетении линий которого нужно прочитать глубокую авторскую мысль.

Еще раз следует поблагодарить переводчика романа Анаит Григорян за то, что, осознавая важность смыслового авторского посыла, она сделала все, что было в ее силах, чтобы читатель получил полное и достоверное впечатление от романа Котаро Исаки «Божья коровка»/«Поезд убийц».

Ксения Горюнова Скрыть

В жизни главных героинь романа Анаит Григорян «Поселок на реке Оредеж», подростков Комаровых – тринадцатилетней Кати и десятилетней Лены, – по сути, нет никакого стремления, а значит, и смысла, они живут как бы «всегда» и «в никуда». Обе давно не учатся, школа брошена, поскольку в ней для них не было ничего интересного, она не создала для девочек какой-то осмысленности и жизненных целей. В основном их дни заполнены заботой о своих младших братьях и сестрах (в этой неблагополучной семье детей...

Читать полностью

В жизни главных героинь романа Анаит Григорян «Поселок на реке Оредеж», подростков Комаровых – тринадцатилетней Кати и десятилетней Лены, – по сути, нет никакого стремления, а значит, и смысла, они живут как бы «всегда» и «в никуда». Обе давно не учатся, школа брошена, поскольку в ней для них не было ничего интересного, она не создала для девочек какой-то осмысленности и жизненных целей. В основном их дни заполнены заботой о своих младших братьях и сестрах (в этой неблагополучной семье детей семеро), помощью своей матери по хозяйству (матери вечно раздраженной, срывающей это раздражение на детях и заливающей его выпивкой), и бесцельным, тоскливым шатанием по округе.

Впрочем, не только подростки живут такой вязкой и «болотной» жизнью – все, «надолго» или «коротко» появляющиеся в романе персонажи так или иначе заражены этой «болезнью» – бессмысленностью своего существования. Собственный дом, работа ради заработка, железнодорожный мост, поселковый магазинчик, церквушка, станция, куда ходят смотреть на поезда, и неспешная сонная река – точки, между которыми вязнет, застревает, мутнеет, «болотится» существование людей в поселке.

От того и само время в «Поселке на реке Оредеж» тоже ни формы, ни направленности не имеет, оно тягуче и томительно стоит. И это мастерски отражено автором в самой структуре и композиции романа: здесь нет четко следующего от события к событию сюжета, и от этого кажется, что это просто набор ситуаций «с натуры» о жизни поколения, родившегося в 90-е, и их родителей. Но, не взирая на то, что повествование как бы без четко выраженного начала и конца, оно, тем не менее, имеет и кристальную структуру и продуманность композиции, как бы «растворенную», «утопленную» в кажущуюся бессобытийность описаний. Так, более поздние моменты жизни персонажей показаны раньше, чем более ранние: во второй главе речь идет о событиях 1998 года, в то время как первая рассказывает о двухтысячном – это сопоставление хорошо показывает, что, два года проходит или пять, – в жизни жителей таких небольших городков и поселков так ничего и не меняется. Как не меняются и они сами.

Ни у кого из тех, кто выведен автором в романе, нет ни прошлого, ни будущего. Как, впрочем, и настоящего, в котором они время от времени пытаются найти, ну, хоть какие-нибудь точки отсчета и создать в этом вязком, стоячем времени хоть какой-то поток, хоть в каком-нибудь направлении. Мечтает иметь «деточек» молодая попадья, хочет выйти замуж и иметь «нормальную семью» яркая, сочная, чувственная продавщица поселкового магазина, Катя Комарова ставит себе вроде бы вполне четкую цель – заработать денег на карманные расходы, для чего, в отличие от своей побирающейся и приворовывающей сестренки, идет работать в магазин. Но отчего-то эти цели все равно для героев не преодолевают остановленного времени, не позволяют выйти из хронической тоски и скуки. Этих целей почему-то как бы и не хватает на то, чтобы толкнуть это стоячее время и запустить поток существования из прошлого в будущее.

Странным образом обманывают надежды на осмысленность бытия и более, казалось бы, «высокие» цели, – например, вырваться из этого посёлка в большой город (о чем мечтала Катя, мечтают Ленка и продавщица Олеся). И даже надежды на большую и сумасшедшую любовь, которая потрясает и переворачивает всю жизнь, тоже себя не оправдывают – в этом смысле очень показательна история матери девчонок Комаровых, продавщицы магазина Олеси, и даже самой Кати Комаровой. Большая любовь быстро проходит, огонь гаснет, и остается пепел серых будней с их бесконечными однообразными заботами нищеты.

В какой-то мере все персонажи этого «населенного» романа, будь они крохотными эпизодами, будь длинными, проходящими перед читателем судьбами, находятся в неясном им самим, бессознательном, безотчетном поиске этого самого осмысленного существования. Но, за неумением обрести его, вынуждены довольствоваться «суррогатом»: выпивкой на пару с когда-то самозабвенно любимым мужем, примитивной борьбой за доминирование, как поселковые мальчишки, яркими вспышками ощущений греха, совершаемого с продавщицей в подсобке магазина.

Автором же деликатно и незаметно вводится в роман некая «подсказка», некий ненавязчивый пример того, как осмысленно и наполненно прожили и проживают свою жизнь те люди, чьи цели выходят за рамки «личного счастья». Катя Комарова курит, подражая своей умершей бабушке, которую крепко помнит и чтит, и которой, вероятно, неосознанно завидует. Можно спорить о содержании тех идеалов, которыми жила коммунистка-бабка, но невозможно отрицать того, что именно они сделали ее жизнь яркой, осмысленной, полной значимых событий, о которых можно было вспомнить и рассказать внукам. И, главное, жизнь бабки имела движение, была направленной из прошлого в будущее.

Безотчётно как сами девочки-подростки, так и многие действующие лица романа, тянутся к тихому, незлобивому, кроткому поселковому батюшке, который, помимо служб в храме, не зная покою и отдыху, мотается по району со словами утешения болящим, умирающим, ссорящимся и просто несчастным.

Что придавало и придает силы жить бабке и священнику, Катя внезапно чувствует (но, к сожалению, вряд ли осмысливает!) в тот момент, когда жизнь ее младшего умирающего братика становится для нее важнее ее собственной. Именно беззаветная забота о другом внезапно «прорывает» болотную «стоячесть» Катиной жизни и Катиных чувств, придавая ее существованию остроту переживания и вкус жизни. Поймет ли Катя, что случилось с ней, сделает ли это ее понимание ее жизнь осмысленной, какой она была у ее бабки или которая есть у поселкового священника, никогда не покидавших этих сонных мест, – не известно, финал остается открытым.

Может быть, благодаря этой глубокой мысли, через противопоставление судеб ненавязчиво и не пафосно вплетенной в неспешное повествование, ярким, запоминающимся характерам и судьбам, а также хорошему, «вкусному» русскому языку, которым написан роман, «Поселок на реке Оредеж» Анаит Григорян выдерживает второе издание.

Ксения Горюнова Скрыть

Если вы принадлежите к категории читателей, желающих «проглотить» книгу, отжав из нее, как из лимона, сок, максимум «экшена» и острых ощущений – вам не стоит брать в руки роман Анаит Григорян «Осьминог». Ибо он заведомо рассчитан на внимательное и осмысленное чтение, на погружение в атмосферу, на «подхватывание» пытливым читательским умом всех многочисленных «подводных течений» и мотивов, которые причудливо переплетаются, то ныряя, то снова показываясь на поверхности внешне неспешного и...

Читать полностью

Если вы принадлежите к категории читателей, желающих «проглотить» книгу, отжав из нее, как из лимона, сок, максимум «экшена» и острых ощущений – вам не стоит брать в руки роман Анаит Григорян «Осьминог». Ибо он заведомо рассчитан на внимательное и осмысленное чтение, на погружение в атмосферу, на «подхватывание» пытливым читательским умом всех многочисленных «подводных течений» и мотивов, которые причудливо переплетаются, то ныряя, то снова показываясь на поверхности внешне неспешного и практически бессюжетного повествования романа.

Если же вы, как читатель, готовы «потратить себя» на такое неторопливое восприятие текста, если не будете пробегать глазами, а внимательно вчитываться во все сноски, данные автором совершенно не случайно, не только из «просветительских» целей, – только тогда вы будете вознаграждены искомым удовольствием. А заодно поймете, зачем автор во второе издание включил якобы отдельные, самостоятельные произведения «Магазин кимоно «Такаги-я»» и «Черепки разбитой ловушки для осьминогов», связанные с основным романом, казалось бы, только главными героями: русским Александром и таинственным японцем Кисё. Они для вас станут своеобразными «ключами» к основной истории, и тогда, вкупе с иллюстрациями, стройная и сложная конструкция романа раскроется для вас во всей полноте.

Весь видимый сюжет немудрящ, поскольку дело совершенно не в нем: потерявший работу в японском банке русский ищет уединения для осмысления того, что с ним произошло, и для этого приезжает на маленький рыбацкий остров Химакадзима, где ни с кем не знаком, а, значит, может побыть в одиночестве. Приезжает ненадолго, но волей-неволей застревает, поскольку начинается сезон тайфунов, и уехать с острова становится затруднительно. Его взаимоотношения с местными жителями, короткий роман с японской женщиной и становятся предметом развития действия, определяют внешнюю сюжетную канву.

Под немудрящим сюжетом для вдумчивого читателя открывается минимум три «мира», три пласта смысла, в каждом из которых стоит сперва «заблудиться», чтобы потом, в конце романа, когда все эти три мира пересекутся, до конца постичь и оценить замысел автора и понять смысл происходившего на этом маленьком острове.

Первый мир – это мир переживаний русского, целиком погрузившегося в каждодневье неяркой, далекой от темпов жизни современной Японии, провинции. Его наблюдения и оценки тех людей, с которыми сталкивает его жизнь на этом маленьком острове, его мысли и переживания по поводу не всегда даже ему, уже жившему в Японии, понятных событий, сами по себе заслуживают внимания. Разница и одновременно похожесть мироощущений русского и японца – это просто отдельная и весьма важная тема в романе.

Второй мир – это малознакомый русскому человеку быт и бытие простых японцев, данные автором без прикрас и лакировки, такими, какие они есть в сегодняшней японской реальности. В какой-то мере читателю позволяется «подглядеть» то, что обычно не показывают в туристических проспектах и даже не рассказывают приехавшие из Японии туристы, поскольку не считают это чем-то важным и значимым. Чтобы все эти подробности, столь странные для нас, но такие обыденные для японцев, знать, понимать и ценить, в Японии следует именно пожить. Перед глазами читателя автор проводит целую череду наших современников, жителей того же XXI века, с такими понятными и похожими на наши профессиями и социальными статусами – рыбаков, студентов, клерков, работников ресторана. Но, однако – это все люди с кардинально иными менталитетом, воспитанием, нормами и правилами общения и общежития, с другим порогом восприятия и совершенно иными чувствами, подчас для русского человека совершенно непостижимыми и уже тем самым порождающими множество загадок этого романа.

И, наконец, третий, поистине бездонный мир, без которого немыслим роман «Осьминог», – это мифология и символика, которой насквозь пронизана жизнь рядового японца и которая в его голове вступает в сложный симбиоз с реалиями и темпом современной жизни XXI века.

Если при внимательном чтении в мозгу воспринимающего текст эти три мира постепенно совмещаются, то под внешне спокойным изложением обнаружится весьма напряженный нерв происходящего на острове. Тогда становится понятна во всей ее философской глубине и прекрасно написанная автором сцена буйства стихии тайфуна, и смысл постоянных «встреч» Александра с осьминогом, и странный диалог официанта Кисё с таинственным незнакомцем, произошедший уже после всех событий, и не на острове, а в большом современном городе. Вот тогда роман по-настоящему начинает захватывать: и своим мистическим сюжетом, напряженно и логично развивающимся под мерным течением видимых событий, и своей отчасти детективной составляющей, и философской глубиной, которая пронизывает все без исключения «этажи» этого сложного романного здания. Когда собираешь в голове, как пазлы, все уровни этого сложного повествования, уже не кажется, что автор слишком резко обрывает повествование о каких-то героях или событиях, или произвольно «бросает» только что намеченный мотив. Просто нужно не упустить, поймать конец якобы брошенной ниточки, которая обязательно продолжится, «вынырнет» – не всегда в сюжете, но обязательно на одном из уровней этого романа, в одном из миров. «Магический реализм» тогда раскроет перед читателем все тайны и загадки, проявит все оттенки и назначения помещенных в книгу, казалось бы, «лишних» исповедей, воспоминаний, анекдотов, слухов, мифов, подробных описаний, казалось бы, случайных и не важных предметов или многочисленных, почти навязчивых, упоминаний о них.

Роман – прекрасный подарок для подлинного интеллектуала, и то, что он выдерживает второе издание, показывает, что ценителей неспешного и осмысленного чтения в стране достаточно много. Желаем и вам присоединиться к этому достойному «племени» и получить удовольствие от разгадывания всех философских загадок «Осьминога» Анаит Григорян.

Ксения Горюнова Скрыть

Акции сегодня

Рецензии и отзывы покупателя