Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Слишком много счастья | +25 |
О любви и о прочих бесах | +15 |
В обличье вепря | +9 |
Девушка с татуировкой дракона | +8 |
Утраченные книги "Одиссеи" | +7 |
Давно пропавший в лабиринте мировой литературы Одиссей (Гомер, Джойс, Юнсон, пьеса Льосы, всевозможные "одиссеи", стихи, отсылки и т.п. и т.д.) в очередной раз выдернут оттуда дебютным романом некоего Мэйсона. Который подает свой труд как некие загадочные зашифрованные еще в гомеровские времена (быть может, самим Одиссеем? не давала ему покоя будущая слава Тьюринга!) не вошедшие в основной свод гомеровской поэмы тексты.
Дескать, Гесиод что-то там упоминал, Луллий даже расшифровал -...
Дескать, Гесиод что-то там упоминал, Луллий даже расшифровал - легкая такая мистификация.
"Тончайшая стилизация", конечно, забавнейшая шутка нашей аннотации, мало того, что и следов гекзаметра нет, вполне себе прозаическое изложение, так и текст вполне себе современен. Копьем иногда еще потрясают, да в остальном смешались в кучу люди, боги, герои. Фигурки совсем двумерны. То двойники выходят на арену, то Елена сбегает с Одиссеем, то Афина сбегает с Одиссем, то Пенелопа сбегает от Одиссея, то времена путаются в сознании героев, то там же путаются острова, то Одиссей играет на два фронта... Пожалуй, в этой каше есть пара удачных историй, тоже не очень оригинальных (свою партию автор играет скорее прилежно, перебирая фигуры на доске, как бы не забыть какой-нибудь стандартной комбинации), но хотя бы неплохо изложенных и способных запомниться. В целом же "утраченные книги" можно без каких-либо культурных потерь утратить еще раз, но для развлечения вполне годится.
В последние годы выбор нобелевского комитета разнообразен как минимум географически (Перу, Швеция, Китай, Канада). Налицо и жанровое разнообразие: поэт, два романиста (возможно, между Льосой и Мо Янем даже можно провести некоторые параллели, но это будет единственным совпадением в рассматриваемом ряду) и наконец, «мастер рассказа». Жанра традиционно в силу своей малости менее предпочитаемого читателями и, пожалуй, реже ласкаемого премиями. Показательно, что среди множества имен (крен на...
Тем интереснее было познакомиться с автором. Первое впечатление, книжка на триста с лишком страниц содержит десять рассказов. «Мастер короткого рассказа», говорите? Хорошо, вынесем за скобки заглавную повесть сборника, все равно рассказы в среднем занимают порядка страниц тридцать.
Подтверждает первое впечатление и сама проза Манро, обстоятельная, неспешная, традиционная, и, пожалуй, все-таки, женская. В двадцать первом веке писать классические рассказы наверное может себе позволить только женщина. Во всяком случае, чтоб их еще и читали при этом.
Рассказы именно классические, никаких особых приемов автор не использует, иногда пишет от первого лица, иногда от третьего, но с ярко выраженным заглавным персонажем. Часто – представленный нам сборник написан в последние года творчества – вплетается в ткань повествования ретроспектива, а может и весь рассказ состоять из детских воспоминаний пожилой героини. С чувством, с толком, с вниманием к подробностям расставляет автор по тексту многочисленных родственников, сады, дома, городки, цветы и иногда даже математические проблемы. Часто на страницах встречаются плотники (Манро, кажется, замужем или была замужем за их коллегой), чаще героями становятся женщины. Часто в рассказ вмещается вся жизнь – каталогизируются мужья, дети, переезды и т.д.
Кульминационное событие часто представляется опосредованно. Что Манро удается очень хорошо, так это отсутствие пресловутого «нерва», «душевного стриптиза». Ее проза подчеркнуто отстраненна, эмоции показаны не навзрыд, не на разрыв аорты, а словно бы между делом. Убийства, смертельные болезни, измены, предательства, случайные встречи через много-много лет – весь джентльменский набор присутствует на страницах сборника, но, странное дело, даже несмотря на очевидное как биографическое, так и психологическое сходство героев, перемещаемых из рассказа в рассказ (все они определенные альтер эго автора?), казалось бы избитые темы приобретают некую свежести. Может быть, виной тому канадский свободный пейзаж, но скорее все-таки крепкое умение автора.
Пожалуй, перед нами хорошая, женская проза, которая противопоказана любительницам «сентиментальных романов». Сопоставлять с Чеховым, конечно, странно, но где-то между Улицкой и Рубиной стоило бы поискать место на полке.
Маркес написал простую и ясную книгу. В ней нет ничего лишнего, словам возвращается первоначальный, искомый смысл, а легкий флер фантастичности, магического, только способствует объемности восприятия. Художественный текст это не действительность, это над-реальность, которая возвращаясь, отражаясь каждым читателем по-своему, заново претворяется в понятные ему образы, идеи, эмоции. Бесы… Но бесов не бывает. Как не бывает, целый роман из них одних: только два человеческих лица (третье, врач, –...
– Как считаешь, в романе ты не оказалась только «пошлым словом»? Но стала тем, без чего «не имеют права на звание человека»? Столкновение крайностей, почти инстинкта, очищенного от скверны культуры и истории древними африканскими верованиями, с, смешно сказать, книжным червем суда праведного это символ?
– Откуда мне знать, я история и ничего больше, это вы, прочтя, начинаете подгонять меня под свои банальные представления и мерки. Быть может все проще: может быть все, что только может быть.
– Конечно, и даже волосы расти после смерти. Но здесь столько расхожих приемов, почти Ромео и Джульетта на латиноамериканский лад: из нее изгоняют видимое бесовским подлинно бесовскому сознанию, его даже зараза не берет, все равно хуже уже не будет.
– Расхожих и что же? Вопрос прост: веришь или нет? Только не в реальность рассказанного, а в саму возможность рассказать, передать чувство, мысли одного человека другому. Это я и буду. Литература, кстати, тоже.
– Да, возможно, Маркес это как Шекспир через четыреста лет, но давай еще проще: стоит ли одна встреча в пространственно-временном континууме целой жизни? Опять банальности говорю, но как измерить: почти что ничего и не было, стоит ли это бесконечно малое больше всего прочего ничто?
– Взвесил Зевес участи героев, опустилась чаша нерадивого читателя ниже горизонта познания. Неужто завидуешь?
– Нет, конечно! И даже прошлых веков библиотеке нет, не обменяю на нее возможность знакомства с литературой двадцатого столетия и, в первых ее рядах, Маркеса.
Писателя, книги которого всегда еще и поэтичны, недаром среди возможных предков встретившихся среди прочих бесов появляется «усталый дух» Гарсиласо:
«… и крикнул он волнам, но не слышна
была мольба в их яростном накате
и стихла не услышанной она:
«Не хлопочите, волны, о расплате,
но дайте лишь доплыть мне – и сполна
я заплачу вам жизнью по возврате».
Давным-давно за бескрайними морями-океанами, высокими-превысокими горами и широкими бесконечными реками в тридесятом царстве-государстве, где проживают люди-антиподы, ходящие вниз головой, если смотреть с нашей половинки земного шара, а вода в сливе раковины закручивается – по слухам – против часовой стрелки, снимали кино. Эка невидаль, скажите, мы ждали как минимум головокружительных погонь и внезапного появления на их пути непроходимых лесов и глубоких озер, придворных тайн достойных...
«Пришел, отснял и был таков». Даже дров наломать не получилось – хотя надо отдать Литтину должное, он очень старался – у нелегально вернувшегося на родину после двенадцатилетней разлуки чилийского режиссера. Вернувшегося, чтобы показать миру во что превратилась за это время его страна взглядом, помнящим как было, и способным сравнить с тем, что стало. Снова пройтись по знакомым с детства местам – только ли ностальгия? Короткая история из царствия очередного из многочисленных диктаторов двадцатого века еще один штрих к портрету, в котором так легко запутаться, где правда, а что ложь. Но коли человек существо, среди прочих инстинктов и рефлексов, способный, хоть и не всегда (иногда вектор разворачивается совсем в другую сторону), на тягу к свободе, возможности спокойно ходить по родной земле, свободно говорить обо всем на свете, в конце концов, просто снимать кино, о том, что видит, то перед читателем открывается еще один из документов эпохи. По горячим следам бережно донесенный до нас без лишнего драматизма, с удивительным тактом, чувством меры и жизнелюбием, как даром всегда и везде оставаться человеком. Казалось бы, классик «магического реализма» и документальное повествование имеют так мало общего, но, быть может, в этом также заключается «магия реализма», умение зафиксировать на бумаге услышанное?
P.S. Хорошо, что у нас Маркес стал издаваться и малоизвестными произведениями, но формат тоненьких книжечек, которые по объему вполне способны вместиться по штук 4-5 в один том среднего объема, удобнее наверное издателям, чем читателям.
Я не слишком хорошо знаком с жанром детектива, чтобы иметь возможность оценить насколько Ларссон уложился в рамки канона, но полагаю, что как минимум принцип матрешки в меру оригинален, но суть не в этом. Все равно все приходит к тому, что книжка либо нравится, либо не нравится, а дальше услужливый мозг начинает подтасовку фактов к готовому ощущению, зачастую это еще в процессе чтения происходит. Так вот здесь достаточно сначапа активное не нравится - временами жуткий язык с каким-то невнятными...
Сарамаго берет и переворачивает с ног на голову привычный мир, проделывая это без малейшей искусственности, легко и непринужденно своим неповторимым, размеренно текущим, увлекающим за собой в далекие дали языком - отдельное спасибо нужно сказать переводчику, возвращаясь же к книге, что разворачивает привычное под таким углом, что становится видно настоящее, живое, необходимое в противовес суетному, неестественному, выдуманному людьми для потешания своего самолюбия, людьми, которые предпочитают...
Это третий роман Норфолка, но второй добравшийся до российского читателя. Как всегда начинаю не с той стороны, так что дебютный "Словарь Ламприера", за который получена премия Сомерсета Моэма, не читал, а всегда есть опасение, что хороший зачин не получает достойного продолжения и развития. Однако, в наше быстробегущее время, автор пишущий по одному роману в 4-5 лет, априори вызывает уважение, и первая часть "В обличье вепря" это впечатление только укрепляет, ибо примерно...
Дальше страшнее становится, а вдруг все это было напрасно, и не сведется действительность современности (а тут еще темы разом такие непростые - войны мировой и поэзии) к мифу, пойдут двумя параллельными непересекающимися дорогами, и выйдет постмодерн ради постмодерна единственно и ничего более? Но нет, и тяжеловесности мифов приходит на смену кинематографический стиль века двадцатого, и встает из глубины веков ощетинившийся вепрь, метафора, зверь, облеченный, прошу прощения что тоже понесло в символику - судьбою схожей с Минотавром, и из нескольких пластов книжного бытия создается, хоть и не без огрехов конечно, единая картина мира, человеческого мира, историй людей, отмеченных мифом, отмеченных вепрем или, наоборот, создавших этот миф для себя?
Основное впечатление, ежели честно признаться, такое - нельзя ли было покороче? Роман приключенческий, это понятно, намешано в него всего-всего - тоже понятно, но зачастую получается больно невнятно, от чего становится непонятно, то ли это такой тонкий английский юмор, заключающийся в издевательстве над своими персонажами, то ли попытка первым романом показать, что автор умеет все и еще немножечко еще. Детектив? Пожалуйте. Мелодрама? Так слезы в три ручья. Мифология? Целый словарь. История?...
Ремарк все-таки романист, бывают авторы, способные на равновысоком уровне творить в любых формах, но стиль Ремарка видимо приобретает необходимую полноту и плотность, эмоциональную насыщенность именно в романах. Ранние рассказы, а именно 20-ых годов, зачастую достаточно слабы, попытки пробовать в разных жанрах не всегда удачны. Мягко говоря, воскликнуть, что мы потеряли Ремарка-фантаста никак не получится, скорее наоборот, хорошо, что отказался от попыток в этом жанре, как и от зарисовок...
Давным-давно, в конце позапрошлого века, в той самой Бразилии, где зачем-то свергли дона Педро Второго (а откуда взялись имераторы в латинской Америке в колониальный период вопрос отдельный), аккурат после того, как тот отменил рабовладение, (по срокам примерным, кстати, что-то смутно да напоминает вся эта история) произошло, как охарактеризовали бы в наших учебниках, крестьянское восстание. Засуха, голод, смесь сразу трех рас, хотя от индейцев мало что осталось, феодальный строй - неплохая...
И вопросы, вопросы, вопросы... Автор не дает оценок, да и могут ли быть правые и виноватые в войне концов света? Антонио Наставник - пророк? мессия? мученик? фанатик? безумец? все это вместе? Преувеличение литературное? Непохоже иначе бы исторический след восстания был куда как короче. А восстание воистину народное, ибо шли в Канудос люди, шли и шли... Разные шли, от бандита до убогого, только вот случайно замешавшие под ноги интеллигенты карикатурны и только что под этими самыми ногами мешаются. Один вообще свалился из других миров, идеальных европейских революционеров, которые так никогда ни к чему и не приведут, а сам запутается в каких-то смехотворных конфликтах, другой как пена выносится на поверхность жизни, ведь это не его конец света...
Преступники политические, преступники уголовные, убийцы, насильники, разбойники, отринутые церковью, рабовладельцы, уроды, безумцы, обуянные гордыней вояки - калейдоскоп лиц завораживает, пугает... И так ли уж далека от нас та Баия, Бразилия?
Не знаете, что почитать?