Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
«У меня больше воспоминаний, чем если б мне было тысячу лет»
Шарль Бодлер
В свое время Иосиф Бродский предложил неожиданное решение по спасению безнадежно больного человечества, летящего на сверхзвуковой скорости к гибели нашей цивилизации. Предложение великого поэта похоже на аварийное раскрытие тормозного парашюта: Бродский советовал переписать учебники истории, выкинув оттуда всех орденоносных героев, полководцев и вождей и заменить их на имена поэтов и художников, дабы школьники освободились, наконец, от запоминания дат, мест сражений, количества убитых
К тому же, гении в нашем представлении — это очень часто погрудный портрет маслом либо мраморный бюст. Мы лишаем гениев большей части обычной земной жизни со всем тем, что эту часть жизни составляло. Правда, случается и наоборот, что гении предстают перед нами в точности такими же, какими бываем мы, со всеми нашими пристрастиями-причудами, телефонными звонками и обещаниями немедленно сделаться лучше. Оба варианта — выстрел в «молоко»: мы просто не можем составить целостную картину времени, в котором жил и творил гений.
Андре Моруа начинает свое небольшое, но очень ценное для нас эссе о Марселе Прусте со слов, значение которых трудно переоценить, пожалуй, следует вспоминать их всякий раз, когда заходит речь о Марселе Прусте и держать в уме, едва разговор заходит о гениях:
«Мне думаетcя, писатели, жившие в начале века, чрезвычайно удивились бы, услышав, что один из величайших среди них, тот, кому предстояло преобразить искусство романа и ввести в мир искусства идеи философов и словарь ученых своей эпохи, — это постоянно больной, неизвестный широкому читателю и массе образованной публики молодой человек, в котором те, кто встречал его, видели человека светского, быть может, интеллигентного, но не способного создать великое произведение». (Андре Моруа, «От Монтеня до Арагона»).
Моруа, на примере Пруста, хочет сказать, что гении всегда среди нас, но мы редко их замечаем и всегда готовы воскликнуть: «Господи, если бы я только знал!..», как будто восклицание это способно помочь нам сравняться с гением.
Что же случилось с тем описанным Моруа молодым человеком — Марселем Прустом? Почему именно он «перешел границы возможного» в искусстве, ведь сколько было вокруг одаренных людей? Кто сообщил ему тайну? Кто перекинул мостик?
Сколько бы исследователи ни бились, ни искали исток гениальности Пруста, ответ на этот вопрос не будет найден. Нынче с уверенностью можно сказать лишь одно: Марсель Пруст — отец-основатель французского литературного модернизма (да, пожалуй, и не только французского) и автор одного из наиболее значительных произведений мировой литературы ХХ века — семичастной пятнадцатитомной эпопеи «В поисках траченного времени».
Валентен Луи Жорж Эжен Марсель Пруст родился 10 июля 1871 году в одном из пригородов Парижа. Отец его, Адриан Пруст, был выдающимся врачом-эпидемиологом и общественным деятелем, занимался поисками средств предотвращения распространения холеры в Европе и Азии, был советником французского правительства по борьбе с эпидемиями и автором многочисленных статей и книг по медицине и гигиене, которые с любопытством и верой в прогресс читала продвинутая публика того времени, включая философа Анри Бергсона и социолога Габриэля Тарда, мировоззрение которых в свое время поможет раскрыться дару Марселя Пруста не меньше, чем проза Бергота (вымышленный писатель, один из персонажей «Поисков»).
Мать писателя, Жанна Вейль, была дочерью известного биржевого маклера. Красоту этой женщины, можно представить себе по тому портрету, который рисует «дама в розовом» в знаменитой сцене романа «В поисках утраченного времени» (в первой его части, «По направлению к Свану»), произошедшей в доме дяди Адольфа. Дама, одна из тех, кого во времена наших прабабушек называли кокотками, говорит дяде, что однажды случайно повстречалась с матерью Марселя на темной лестнице, но красота ее была столь ослепительна, что ей хватило мгновения, дабы оценить ее. Это замечание из уст женщины, которая, по словам Марселя, сама отличалась «театральной красотой», имеет двойную цену.
Но вернемся к эссе Андре Моруа, в котором он пишет о госпоже Пруст так: «Мать его, Жанна Вейль, еврейка по происхождению, была, по-видимому, женщиной образованной, с душой нежной и тонкой и для сына своего Марселя навсегда осталась воплощением совершенства».
В письме Роберу де Мотескью (1855−1921) — поэту, прототипу еще одного персонажа «Поисков» барона де Шарлю, Марсель Пруст признавался, как велика была его любовь к матери:
«После ее смерти жизнь утратила всякий смысл, я потерял единственную отраду, любовь и утешение. Я лишился той, чья неустанная забота дарила мне нежность и покой — единственную усладу, которую я иногда еще с трепетом вкушаю благодаря ей». (Клод Мориак «Пруст»).
Именно мать поможет сыну справиться со многими напастями, одной из которых окажется серьезное заболевание. Весной 1880 года, в возрасте девяти лет Пруст испытал первый сильнейший приступ астмы, болезни, научившей его жить особой жизнью «борца за жизнь».
Детство Пруста, по мнению ряда историков литературы, затянувшееся, прекрасно описано в первой книге из цикла «Поисков» — «По направлению к Свану» (в некоторых переводах «В сторону Свана»).
И хотя Владимир Набоков в своих «Лекциях о зарубежной литературе» категорически не советует нам воспринимать «Поиски» как автобиографический роман, мы все-таки понимаем, что «исходник» его — самая прожитая жизнь писателя, воспоминания о ней, которыми он распорядился по-своему.
В 1882 году Пруст поступает в одно из самых престижных и старых учебных заведений Франции — лицей Кондорсе.
В лицее он знакомится с Жаком Бизе (сыном композитора), Люсьеном Доде (сыном писателя), впоследствии сыгравшим важную роль в его судьбе и судьбе многотомного романа, а также с будущим художником-модернистом Морисом Дени и с будущим поэтом Фернаном Грегом.
По окончании лицея, уже на юридическом факультете Сорбонны, который он, к слову сказать, так и не окончит, у Марселя Пруста появляется новое увлечение — будущий классик становится завсегдатаем модных литературных и художественных салонов и сам начинает вести отдел салонной хроники в газете «Фигаро».
Из парижских салонов особую роль в жизни Пруста сыграли три — салон госпожи Штраус (Женевьевы Галеви, вдовы Бизе), салон госпожи де Кайаве, возлюбленной Анатоля Франса, и салон Мадам Лемер.
В 1891 году Пруст знакомится с философом Анри Бергсоном. Эта встреча сыграет для писателя столь важную роль, что некоторым историкам литературы и даже Владимиру Набокову «Поиски» покажутся художественной иллюстрацией к бергсонианству. Пруст будто хотел привести композицию романа в соответствие с идеями Бергсона относительно течения сна или стихийного инстинктивного воспоминания, где нет хронологии и «порядка».
Вот что писал Владимир Набоков об этой знаменательной встрече в своей лекции о Марселе Прусте:
«В юности Пруст изучал философию Анри Бергсона. Основные идеи Пруста относительно потока времени связаны с непрерывной эволюцией личности, с невиданными богатствами нашего бессознательного, которыми можно завладеть только с помощью интуиции памяти, непроизвольных ассоциаций; а так же подчинения простого рассудка гению внутреннего вдохновения и взгляда на искусство как на единственную реальность мира; произведения Пруста суть иллюстрированное издание учения Бергсона. Жан Кокто назвал его книгу «гигантской миниатюрой, полной миражей, висячих садов, игр между пространством и временем». (Владимир Набоков «Лекции по зарубежной литературе».)
Однако существует и другое мнение, что к открытию, сделанному Анри Бергсоном, Пруст пришел самостоятельно, еще до того, как начал посещать лекции философа-интуитивиста.
В начале 1892 года Пруст с друзьями основывает журнал «Пир», а в 1894 году публикует книгу стихов в прозе в декадентском стиле. Книга, можно сказать, остается почти незамеченной. В июне 1895 года Пруст поступает на работу в библиотеку Мазарини, но тут же берет отпуск «за свой счет», который он будет продлевать до 1900 года: с 1895 года по 1899 он пишет новый роман, «Жан Сантей», многие сюжетные линии которого перейдут в «Поиски утраченного времени». «Жан Сантей» так и останется неоконченным, но будет предтечей «Поисков».
В 1896 году Пруст издает сборник новелл «Утехи и дни» (с предисловием Анатоля Франса и иллюстрациями госпожи Лемер). Пишет он и статьи, и эссе, где в поле его пристального внимания оказываются Бальзак, Стендаль, Сент-Бев, Бодлер, Жерар де Нерваль…
В 1904—1906 годах Пруст выступает как переводчик, выпустив переводы книг английского художественного критика Джона Рескина «Библия Амьена» и «Сезам и лилии».
«Мое восхищение Рескиным, — писал Марсель Пруст — придавало особую значимость вещам, которые он научил меня любить, и они, как мне казалось, приобретали даже большую ценность, нежели сама жизнь». (Клод Мориак. «Пруст»).
И только около 1907 года (по Набокову осенью 1906 года) он начинает работу над главным своим произведением — эпопеей «В поисках утраченного времени». К концу 1911 года (Набоков полагает, что Пруст закончил первый черновик книги в 1912 году) была завершена первая версия «Поисков». В ней было три части («Утраченное время», «Под сенью девушек в цвету» и «Обретенное время»), а вся книга должна была уместиться в двух томах. Однако Пруст никак не мог найти издателя, который согласился бы ее опубликовать. В конце концов, он выпускает книгу за свой счет.
Роман «По направлению к Свану» выходит в 1913 году. Остальные его части, их оказалось намного больше, чем три — «Под сенью девушек в цвету», «У Германтов», «Содом и Гоморра», «Пленница», «Исчезнувшая Альбертина», «Обретенное время» — выходили вплоть до 1927 года. Хотя в 1918 году Пруст полагал, что завершил книгу, он продолжал усиленно работать и править ее до последнего дня своей жизни.
Осенью 1922 года, возвращаясь из гостей, Марсель Пруст заболел бронхитом, перешедшим в воспаление легких. 18 ноября он скончался в Париже, так и не закончив правку романа. Но этот факт не помешал ему уйти из жизни героем-победителем — именно так называл Марселя Пруста философ Александр Пятигорский.
Еще одно важное замечание, которое мы должны непременно отметить в эссе Андре Маруа и учесть в наших размышлениях о Прусте, это то, какое важное значение придавал он слову деликатный, как в жизни, так и в творчестве. Право, можно устроить охоту на это слово в его гигантском романе. Хотя и без этой затеи понятно: подлинное искусство по сути своей деликатно, и не может быть иным: это его отличительное свойство и залог бессмертия.
Понимание места Пруста в истории европейской культуры пришло далеко не сразу. И не сразу появились биографии писателя, по которым можно было бы проследить его жизнь и сравнить ее с «воскрешенным временем» в «Поисках». Но ни одна из этих книг не ответит нам на вопрос, с которого мы начали: как же «салонному Прусту» удалось стать гением? Что составляло тайну его творчества? Как выпал ему в середине жизни счастливый билет, послуживший толчком к новаторским замыслам, перевернувшим представления о литературе?
На этот вопрос проливает свет новая книга новелл Марселя Пруста «Таинственный корреспондент», выпущенная издательством «Текст» в серии «Квадрат».
С помощью редакционного совета этой серии, в который входят известные специалисты по зарубежной литературе, издательство «Текст» ищет и находит немалое число произведений, принадлежащих перу признанных классиков мировой литературы, но до сих пор оставшихся либо малоизвестными, либо вовсе неизвестными у нас в России.
В «Квадрате» уже выходили ранее не переводившиеся на русский язык романы Оноре де Бальзака, Сэмюэля Беккета, Густава Флобера, Макса Фриша, Джорджа Оруэлла, Генри Джеймса, Анри Труайя, Блеза Сандрара, Мюриэл Спарк, Джейн Остин и многих других. Стоит ли говорить, что значит для нас появление неизвестных фрагментов прозы Марселя Пруста — «пиес и новелл», как их называют издатели вослед Люку Фрэссу, профессору Страсбургского университета, историку литературы и автору предисловия к книге.
Книга открывается предуведомлением издателя:
«Согласно последней воле Бернара де Фалуа, весь корпус архивов, который он собрал в ходе своих изысканий по генезису романа «В поисках потерянного времени», должен был поступить в распоряжение исследователей. Он полагал, что важнее всего было избежать той ситуации, когда бы после его кончины архивы разошлись по аукционам и читатели лишились возможности более полно узнать творчество Пруста. Настоящее издание отвечает заветному пожеланию Бернара де Фаллуа».
Тонкая книжка в семь с небольшим печатных листов, из которых одну половину составляют фрагменты прозы Пруста, другую же — комментарии к ним, является осторожной попыткой заглянуть в мастерскую гения, и, если повезет — обнаружить тот материал, ту туманную материю, пыльная россыпь которой могла послужить основой для «Поисков».
Безусловно, французский издатель был прав, взяв за название книги заголовок короткого рассказа/новеллы-саспиенс «Таинственный корреспондент». Это единственное законченное произведение в книге, все же остальное — фрагменты прозы (временами даже не вычищенные автором, с двояким прочтением тех или иных мест), короткие размышления, доверенные Прустом безотчетному полету пера и белому безмолвию бумаги и записи на полях, будто прикрываемые авторской ладонью от чрезмерно любопытных взглядов потомков…
Справедливости ради следует отметить, что на тридцать пятой странице, сразу же по завершении вступительной статьи Люка Фрэсса, издатель дает «Обоснование редакции текста», в котором говорится, что в данной книге воспроизводится ряд рукописных и прежде никогда (за одним исключением) не издававшихся текстов Пруста, находящихся в архивах Бернара де Фалуа, которые он использовал в своем исследовании произведения Пруста «Утехи и дни». Далее говорится о том, что каждый из этих текстов будет предваряться «заметкой по его истории и соображениями о новизне и значении, которое он представляет в отношении последующего творчества Пруста».
Героиня «Таинственного корреспондента», госпожа Франсуаза де Люк, провожая свою подругу Христиану, произносит фразу, за которую потом будет себя казнить, поскольку она покажется ей неловкой. Однако в нескольких, брошенных на прощанье словах ничего такого нет. Это просто игра сознания, игра чувств… Госпожа де Люк садится у камина и думает о том, возможно ли излечить Христиану от болезненной истомы. Входит курьер с письмом, подает его барыне. (Курьер никак не описан, потому входит тенью). Письмо оказывается любовного содержания, очень даже откровенного: «Я жизнь отдал бы за то, чтобы коснуться губами уголка ваших уст». Франсуаза хочет показать мужу письмо (в новелле он так и не появляется, отчего нам кажется, что он единственный с не помутненным рассудком персонаж), но после решает, что этого делать не стоит. Наутро она получает еще одно письмо, вернее, крайне напористую записку: «Сегодня в 9 вечера я буду у вас. Просто, чтобы вас видеть». Франсуазе становится страшно. На подходе сильная мигрень, она даже отказывает во встрече своей лучшей подруге Христиане. А тут еще одно письмо от воздыхателя, еще более напористое. Единственный здравомыслящий и полнокровный человек — муж, оказавшись к тому же еще и деятельным, уходит по каким-то своим очень важным делам, приходит доктор: его заботит здоровье Христианы. Ему кажется, что всему причиной ее девственность. Ей нужен мужчина, причем немедленно… Об авторе записки и о том, кто на самом деле был нужен бедной Христиане, сгорающей от страсти в полном смысле этого слова, читатель узнает в самом конце новеллы.
Приглушенный свет, изгоняющий из жизни все углы и любую угловатость, звенящая утонченность чувств и сомнительных переживаний, гендерная чехарда, запах тлена и цветочных духов, шуршание тяжелых тканей… Похожие, холодно-пламенные, «порочные» новеллы писал когда-то наш Валерий Яковлевич Брюсов в ту пору, когда находил подражание французским символистам единственно возможным способом выжить в рассупонившейся, купеческой Москве.
Язык Пруста — тот, который будет нас восхищать в переводах Адриана Антоновича Франковского и Николая Михайловича Любимова, отголоски которого мы будем находить в прозе Владимира Сирина/Набокова и Гайто Газданова — язык, способный передать всякую мелочь жизни, освещенную на миг лучом, и остановить ее для потомства, в этой новелле кажется еще не выработанным. И то, что можно простить Брюсову, почему-то не прощаешь Прусту.
Однако за этой новеллой следуют кусочки текстов, в которых уже мерещится зрелый Пруст, тот самый, настоящий, способный передать все и пугающий нас этой своей способностью.
Самое интересное в книге происходит уже ближе к ее концу, начиная с фрагмента-размышления, написанного в форме миниатюрной перевернутой сказки для взрослых — «Дар феи».
Фея делится предсказанием жизни, полной страданий. Читатель почти у цели: сам Пруст вот-вот раскроется ему, поведает о происхождении своего гения:
«Очаровательный подарок часто покоится в глубине нас, и мы об этом даже ничего не знаем. Необходимо, чтобы какой-нибудь добрый гений осветил ту часть души, где он спрятан, показал его нам, пробудил его добродетельную силу».
Или вот еще:
«Глубину и утонченность твоей нежности можно понять не иначе как через безумный смех или недоверие, которое они пробуждают. Поскольку другим неведома модель такого страдания или такой нежности, какую они будут вызывать, не понимая этого, ты останешься непонятым».
«Фея наклонилась над его колыбелью и сказала с грустью: «Дитя, мои сестры одарили тебя красотой, смелостью, нежностью. Но ты будешь страдать, ибо, увы, к их дарам я должна добавить свои. Я фея непонятых изяществ. Все люди будут причинять тебе зло, ранить тебя — те, кого ты не будешь любить, но еще больше те, кого полюбишь».
И наконец, еще одна важная цитата, для нас — чуть ли не ключевая:
«Я оплодотворю тебя болезнью, это значит, что она обладает своими добродетелями, которые неведомы здоровью. Больные, которым я покровительствую, часто видят такие вещи, которые ускользают от здоровых. И если у хорошего здоровья есть своя красота, которую здоровые люди не замечают, то болезнь имеет свою благодать, каковой ты изнутри насладишься».
А это уже из последнего фрагмента «Вот так он любил…»:
«Время, как море, все уносит, все ничтожит, в том числе и наши страсти, но не волнами, а покоем, неощутимым и бесповоротным приливом, равно как детские игры».
«Но Бог не хотел этого, потому что некогда вложил в него дар пения и не желал, чтобы боль дар этот убила».
К концу книжки как надежный проводник по творчеству Пруста проявляет себя и Люк Фрэсс — целой чередой небольших литературоведческих зарисовок и комментариев, с фрагментами набросков Пруста, каких-то «записей для себя» и цитат из писем, ранее неизвестных, которые, безусловно, углубляют наше знание о творчестве великого писателя.
Среди них хотелось бы особо отметить фрагмент увертюры к первой части романа «В сторону Свана», примеры «мужских моделей» Жильберты — еще одна острая для Пруста тема — и две тонкие грустные миниатюры «Герой, Марсель Пруст» и «Умереть?». Жаль, конечно, что все это обнаруживаешь ближе к «последнему прости», уже сложив предварительное мнение о книге.
Обобщая можно сказать, что все эти фрагменты прозы, назови их хоть пиесами, хоть этюдами, хоть записями на полях, имеют мало общего с гигантским романом Пруста, хотя этому всячески способствуют расшифровки и комментарии от Люка Фрэсса, предпосланные каждому фрагменту. Сколько бы ни указывал нам ученый-прустовед на прозрачные связки, сколько бы не делился с нами обнаруженными им в упорном труде приметами общности публикуемых фрагментов с великим романом, например, такими: «Отказ от выхода в свет находит здесь компенсацию в созерцании дерева, ветки или куста, о чем Рейнальдо Аан знаменитое воспоминание (см. выше), в романе эта ситуация воссоздается в пронзительном восклицании героя в «Обретенном времени»: «Деревья, вам больше нечего мне сказать!» (Recherche, t. IV, p.433) — в то время как прежде, когда он еще не мог жить полной жизнью, деревья входили в круг обязательных собеседников рассказчика», мы все равно остаемся при своем мнении — это еще не Пруст.
«Таинственный корреспондент» — это скорее, еще одна книга о Прусте, но написанная будто бы с его участием и одобрением. Достаточно ли этого читателю? Смотря какому. Совершенно точно, что книга «Таинственный корреспондент» — большое подспорье для специалистов и тех знатоков творчества Пруста, кто прочел всю его эпопею с карандашом в руках, все семь частей «Поисков». Но много ли наберется таких преданных ценителей в России?
В своей эссеистической книге «Нарушенные завещания», посвященной роману как жанру, Милан Кундера высказывает мысль столь же интересную, сколь и крамольную: главные романы ХХ века, такие, как «Замок» Кафки, «Улисс» Джойса, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Человек без свойств» Музиля, читают от начала и до конца разве что историки литературы. Рядовой же читатель либо знакомится с ними частично, либо, удовлетворившись тем, что они стоят на полке его домашней библиотеки, принимает их гениальность на веру, все равно, как мадагаскарский островитянин непоколебимо верит в существование Фолклендских островов, находящихся где-то там, в другом море — западнее Афин и Рима.
Является ли это утверждение Кундеры свидетельством нашего несовершенства, незрелости, неготовности к прочтению великих романов, или за нею стоит что-то большее, к примеру, то обстоятельство, что авторы-гении, получив задание свыше, пишут свои произведения для самих себя, без того расчета, что их станут читать всем миром? На вопрос этот трудно ответить.
Из всех перечисленных выше великих романов «В поисках утраченного/потерянного времени», пожалуй, наиболее сложный. Можно набраться отваги и прочесть «Замок», можно поднапрячься и одолеть «Улиса», а закончив и тот и другой, накинуться на «Человека без свойств». И, одержав эту победу, открыть первую книгу романной серии Пруста, дочитать ее до конца и сделать ошибочный вывод, что уже имеешь представление обо всей эпопее в целом, и читать ее дальше нет смысла.
Некоторые, таких большинство, застревают на середине «Свана», а дальше начинают читать книги о Прусте и его интуитивистском, импрессионистском романе: от Андре Моруа, Альбера Камю и Клода Мариака до Владимира Набокова и Мераба Мамардашвили. И «Таинственный корреспондент» — еще одна книга, отсылающая нас к «Поискам утраченного времени», к непрерывному счастью восстановленной Прустом жизни. Стрела времени, пущенная великим романистом, все еще летит в направлении благорасположенного читателя.
–75 % Выгода 1977 ₽
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
