29 января 2020 года исполняется 160 лет со дня рождения великого русского писателя и драматурга.

Было время, когда наши люди «от Москвы до самых до окраин» любили составлять библиотеки, и это несмотря на то, что зарплаты у них были унизительно низкими, а жилищный вопрос стоял в СССР крайне остро. C книгами засыпали и просыпались, с коробками книг — разводились и эмигрировали… Люди ночами стояли в очереди за книгами. Отправлялись в букинистические магазины, как первооткрыватели новых земель в Эпоху великих географических открытий. И если везло — покидали их с «Камнем» Мандельштама на груди или с «Четками» Ахматовой на том же сердечном месте.

Случалось, хомо советикус ошибался, его остывшая к тому или иному автору любовь требовала незамедлительной разлуки, случалось, элементарно не хватало квадратных метров на новые стеллажи, и тогда устраивались чистки. Кто-то избавлялся от Горького, кто-то от Шолохова или братьев Вайнеров. А вот томикам Чехова торжественный вынос из дому не грозил никогда, им всегда находилось место на книжной полке.

Многие годы Чехов был кодом нашей интеллигенции, ее паролем. Позднее таким паролями станут Бабель, Булгаков, Мандельштам, Галич с Солженицыным, еще позднее — Сирин с Набоковым и Бродским… Но, сколько бы не сменила отечественная интеллигенция паролей и явок, свою любовь к Чехову она сумела-таки донести до следующих поколений.

Конечно, в наши дни «Дуэль» всегда можно скачать в сети, а за «Дамой с собачкой» сбегать в соседний книжный. Но Чехов и сегодня — прочно закреплен на полках поредевших домашних библиотек, хоть и в сжатом до двух томов виде, между «Сапиенсом» Юваля Ноя Харари, с одной стороны, и Вуди Алленом с перьями и без перьев, с другой.

О Чехове невозможно сказать, что он писатель ушедшей эпохи. Набрось на его персонажей «джинсовый прикид» — и вот уже Адам Российской империи предстает в образе неутомимого труженика Фейсбука и магистра взрывоопасных информаций с яблочным планшетом в руках. Быть может, Чехов — единственный из русских классиков, в котором сошлись прошлое и будущее садов отечественной словесности: кажется, все внезапные ее повороты, упрямое своеволье, новые веяния были им учтены. Чехов предугадал нас сегодняшних, понял и простил.

Благодаря его прощению никто из нас не будет безжалостно осмеян и оскорблен. Доктор Чехов обо всем позаботится. Выпишет рецепт к своему ста шестидесятилетию, слегка присыпанный книжной пылью.

Какой же он, Чехов, по версии 2020 года? Изменился ли «смешной» чеховский человек во взгляде наших современников и насколько? Что есть такого в творчестве Чехова, что созвучно западным читателям, благодаря чему Чехов и для них становится «своим»? Что нового и интересного происходит сегодня в чехововедении? На эти и другие вопросы мы попросили ответить: кандидата филологических наук, автора книг «Чайка. Комедия заблуждений», «Дядя Ваня. Сцены из непрожитой жизни», «Три сестры. Драма мечтаний» Майю Волчкевич; поэта, прозаика и эссеиста Дмитрия Воденникова; доктора филологических наук, журналиста и литературоведа, члена Пен-центра Белоруссии и почетного члена Пен-центра Литвы Александра Федута.

«Даже если бы он задался целью написать роман, сама его творческая природа воспротивилась бы этому»

Афанасий Мамедов Скажите, пожалуйста, что происходит сейчас в мире чехововедения?

Майя Волчкевич Недавно в Мелихове, с 24 по 26 января, проходила международная конференция «Чехов: тексты и контексты. (Наследие А. П. Чехова в мировой культуре)», приуроченная к 160-летию со дня рождения писателя. И, конечно, очевиден все возрастающий в последние десятилетия интерес российских театров не только к драматургии, но и к прозе Чехова.

АМ Для меня Чехов всегда был дублированной литерой «Ч»: фамилией, помноженной на чахотку, искусством, неотделимым от жертвы, в котором полнокровная, полная глупостей и наивности жизнь человеческая выступает в качестве мишени… Чехова можно считать основателем так называемой «туберкулезной литературы», без которого не было бы «Волшебной горы» Томаса Манна, «Трех товарищей» Эриха Марии Ремарка, «Прощания» Хуана Карлоса Онетти?

МВ Я бы не сказала, что Чехова можно считать основоположником «туберкулезной литературы». Не только потому, что чахотка — одно из самых распространенных заболеваний позапрошлого столетия, от которой умирали и бедняки, и члены императорской фамилии. В той же семье Чеховых было несколько туберкулезных больных. Однако сам Чехов, при всех недомоганиях и хворях, которые преследовали его с отрочества, предпочитал жить и действовать, как здоровый человек. Не жаловался, избегал разговоров о своей болезни, хотя, как врач, не строил никаких иллюзий. Даже в предсмертных письмах из Баденвейлера уверял родных, что «здоровье входит в него пудами».

Да, его герои умирают от чахотки, как та же Маша в «Цветах запоздалых», Сарра в «Иванове», Коврин в «Черном монахе», студент Саша в рассказе «Невеста». Но, собственно, читатель и зритель, вместе с автором, сфокусирован не на течении болезни героев, но на том, почему Иванов, зная о болезни жены, не чувствует ни любви, ни жалости, а только пустоту и утомление. Или почему Надя Шумина, так резко изменившая свою жизнь, благодаря страстным речам студента Саши, во время последней встречи с ним смотрит на него другими глазами и, при всем сочувствии к нему, этот студент кажется ей «серым и провинциальным».

АМ Как вам кажется, почему Чехов в своих произведениях всячески уклоняется от моралистических выводов? Такое ощущение, что нравственность его вообще не заботит. Это читателю самому предстоит отличить верность от измены, любовь от случки… Связано ли это у Чехова с ощущением какой-то собственной ущербности, или же он один из первых в русской словесности почувствовал, что мир нейтрален, он отражает все, как есть, и что именно примеру вселенной должен следовать писатель, настоящий писатель?

МВ В отсутствии моральных выводов Чехова упрекала еще современная ему критика. Мол, у него нет «мировоззрения». Вопрос тут в другом — в отношении писателя к читателю, в природе гения. Есть позиция Толстого-моралиста и есть позиция Пушкина в той же «Капитанской дочке», где разбойник Пугачев (таким, каким его явил автор) много симпатичнее «великодушной» императрицы Екатерины.

Законы чеховской поэтики, ее художественные детали столь совершенны, что нравственное чувство диктуется ими. Вот в «Рассказе неизвестного человека» есть чиновник Орлов, неглупый, равнодушный, очень ценящий комфорт. Его не волнуют ни чувства любящей его Зинаиды Федоровны, ни судьба маленькой дочери Сони. И есть тот самый «неизвестный человек», пожалевший милую, слабую и несчастную женщину. Для которого Соня, чужой ребенок, становится дороже всего на свете. Вопрос не в том, кто прав и кто виноват, не в том, что Зинаида Федоровна совершила адюльтер и потом сама навязалась любовнику, но в том, кому сочувствует читатель этого рассказа.

АМ Много ли общего у Чехова с Мопассаном, и с чем связано то обстоятельство, что литературоведы упорно, на протяжении многих лет, делают их «родственниками»?

МВ Уже современники сравнивали этих двух писателей. Как вы помните, в «Чайке» Аркадина читает вслух Мопассана, Треплев упоминает Мопассана. Да, и Чехова, и Мопассана интересует «маленькая жизнь», «одна жизнь». Не менее важная оттого, что она и вправду «маленькая». Однако решают они при этом разные задачи и приходят в целом, как мне кажется, к несхожим выводам о «большой жизни», о вопросах бытия.

АМ Давайте поговорим о наследниках прозы Чехова. Кому бы вы отвели эту роль? Я сейчас говорю не только об отечественной литературе.

МВ Вы знаете, никому. Да, можно говорить о непреходящем влиянии Чехова на литературу ХХ века, о «революции», которую он совершил в драматургии и прозе, но у гения не может быть наследников. На то он и гений.

АМ А кто, по-вашему, наследует Чехову в драматургии? Фридрих Дюрренматт, Эжен Ионеско, Питер Вайс, может быть, Том Стоппард? Простите, забыл про наших… Александр Володин, Людмила Петрушевская?

МВ Ответ будет таким же. Одни и те же законы нельзя изобрести дважды, хотя, безусловно, Чехов открыл новые пути, те самые «новые формы» в драматургии.

АМ Трудно говорить о любимых произведениях Антона Павловича Чехова: скажешь «Дом с мезонином» — и вспомнишь «Длинный язык» или «Даму с собачкой»… Одно из моих наиболее любимых произведений Чехова — это «Дуэль», на мой взгляд, самое не чеховское произведение, какое-то очень немецкое, структурированное, подчиненное сюжетной выстроенности, логике до самой последней строки. С другой стороны, чего удивляться, в гимназии у Чехова была пятерка по немецкому языку (в отличие от других предметов, по которым у него были тройки). Он ведь и из жизни уходил в Германии и «по-немецки» — с бокалом шампанского в руках. А как вы относитесь к «Дуэли», считаете ли, что она стоит особняком в творчестве Чехова? И еще: «Дуэль» — это новелла или повесть, или же роман, сжатый до объемов повести, новеллы?

МВ Как мне кажется, «Дуэль» — это, прежде всего, переходное произведение. Соглашусь, что оно стоит особняком.

Чехов пишет эту повесть после путешествия на Сахалин, не будем это забывать. В ней он как бы подводит некий итог всей великой «дворянской» литературе и ее героям, со всеми ее «вечными» темами и коллизиями. Само название «Дуэль» чего стоит! Сколько классических дуэлей мы помним — в «Онегине», «Герое нашего времени», в «Войне и мире», полу-пародийную дуэль в «Отцах и детях». В этой чеховской повести собрано все — и Кавказ, со всеми его страстями и «курортным обществом», и толстовский сюжет о том, как «порядочный человек увез от порядочного человека жену» (цитата из письма Чехова Суворину), и дуэлянт фон Корен с его ницшеанской моралью.

Однако все эти узлы оказываются как бы «развязанными», все неразрешимые конфликты смазанными, сниженными. Сверхчеловек, слава Богу, никого не убьет, «Анна Каренина», которую разлюбили, не покончит собой. «Литературно» даже название места, где происходит дуэль — однако снижение трагизма до обыденности есть и здесь — речка в повести не Черная, но Желтая. Убийство на дуэли, параксизм «дворянской» чести, не состоится потому, что дьякон Победов, пришедший тайком посмотреть на поединок, выкрикнет самое очевидное, банальное и спасительное: «Он же убьет его!». Человек другого сословия, не фон и не Лаевский (очевидный отсыл к Раевским), обычный дьякон, спасет всех.

Разночинец Чехов даже подарил дворянину Лаевскому надежду на благополучный исход, правда, далекий от традиционных «открытых» финалов дворянских романов. Там аристократ отправлялся в странствие, как Печорин, уезжал в Европу, как Павел Петрович Кирсанов, или же отправлялся на войну, причем чужую, как Вронский. Лаевский никуда не уезжает, он женится на опозорившей его Надежде Федоровне и решает заниматься «целодневным» трудом, как обыкновенный человек. Лаевскому даже мечтается, что можно «доплыть до настоящей правды».

Мне кажется, что «Дуэль» была очень нужна Чехову именно после возвращения с Сахалина. Смотря на жизнь другими глазами после острова скорби, он захотел как бы собрать знакомых всем «героев», еще раз пройти сладкими тропами русской литературы — одни описания Кавказа и моря чего стоят — и понять исчерпанность ее сюжетов.

Что до жанра, то все же это, по-моему, именно повесть. Роман, даже сжатый в повесть, требовал бы иного масштаба людей и событий, рассказ бы не вместил все коллизии взаимоотношений очень разных героев.

Рассказы и повести. 1883-1891

3 051 ₽ 6 101

Рассказы и повести Чехова, написанные и опубликованные с 1883-го по 1891 год. В коротких анекдотах, сценках и юморесках в начале 1880-х, Чехов формирует свой особый сатирический взгляд на социальное расслоение. К концу десятилетия острый юмор уступает место пессимизму — произведения этого времени развивают мысль о «заброшенности» современного автору поколения. Художники-сатирики Кукрыниксы создают серию рисунков, которые подчеркивают и дополняют юмор Чехова.

Посмотреть

АМ Позвольте вспомнить Набокова, его лекцию о Чехове. Набоков вспоминает одного издателя, который говорил ему, что у каждого писателя где-то внутри оттиснута определенная цифра, точнее число страниц, которое он не превысит ни в одной книге. «Мое число, помнится, было 385». И продолжает: «Чехов никогда бы не смог написать настоящий длинный роман, он был спринтером, а не стайером». Согласны ли вы с Набоковым, что «он (Чехов — ред. А.М.) словно не умел подолгу удерживать в фокусе узор жизни, который повсюду выхватывал его гений»?

МВ Это один из самых любимых вопросов к тем, кто занимается Чеховым.

АМ Я этого не знал… Простите. Трудно удержаться от этого вопроса.

МВ Не соглашусь с блистательным Владимиром Владимировичем (могу себе позволить). Я думаю, дело не в том, что Чехов был спринтером, а не стайером. И даже не в том, что он понимал, что жизнь его будет короткой, что постоянно были нужны деньги, что не было ни времени, ни наследной дворянской усадьбы, где можно годами сидеть и писать тот самый роман. Но в том, что Чехов-писатель, пользуясь современным языком, был «компьютером другого поколения», обладавшим несравнимой скоростью обработки и передачи информации. В его рассказах, повестях, как пружина, сжаты романы, возьмите ту же повесть «Три года». Даже если бы он задался целью написать роман, сама его творческая природа воспротивилась бы этому.

АМ Простите, вспомню Набокова и его «Лекцию о Чехове» еще раз: «Сам Чехов никогда не занимался политической деятельностью, и не потому, что был безразличен к участи простого народа, — он не считал политическую деятельность своим предназначением: он тоже служил своему народу, но на свой лад». Политики, правда, у Чехова и на Камчатке его творчества не сыскать, но вам не кажется, что Набоков тут немного не договаривает (из благих побуждений, разумеется), не хочет выносить сор из избы: к чему иностранцам (ведь для них Набоков писал свои лекции о русской литературе) знать, что сие такое российская политика и какое отношение к ней было у Антона Павловича? И еще. Не кажется ли вам, что тема гражданской позиции Чехова, которой мы сторонимся по причинам самого разного свойства, на самом деле очень важна для понимания его творческой, художнической позиции?

МВ Гражданская позиция у Чехова, несомненно, была. Вопрос в том, что он не видел прока в шумных сходках, речах, протестах, сторонился этого в студенческие годы. Ему было не до сходок и собраний, слишком тяжело ему досталась и учеба в гимназии, и жизнь в Москве. Вспомним, что он сам содержал себя и поддерживал родных с юных лет. В 1899 году он написал знаменитые слова о том, что он не верит в «нашу интеллигенцию», и тут хорошо бы процитировать Чехова полностью: «Пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский — это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила… Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало».

АМ Вы вспоминали, как Чехов взбеленился, как его задело, когда в «Русской мысли» его причислили к «жрецам беспринципного писания»…

МВ Это было как раз перед поездкой на Сахалин. Человек, совершивший такое путешествие, повстречавшийся и поговоривший с каждым заключенным на Сахалине (кроме политических, что было запрещено), написавший об этом путешествии книгу, никак не мог быть равнодушным к тому, как власть относится к своему народу и в каком состоянии находится российское общество. Он строил школы и больницы, жертвовал, покупал и посылал книги в библиотеку родного Таганрога, активно участвовал в борьбе с эпидемией холеры. Я бы сказала, что гражданская позиция Чехова была самой активной и деятельной, но выражалась она не речах и не в публичных выступлениях. Собственно, его жизнь «отдельного человека» — это такой пример для «гражданского общества», который сейчас так необходим, пример для всех нас.

АМ Свое эссе о Чехове «Мелочи человеческой жизни» вы начинаете с портрета писателя. Почему мы закрепляем за каждым классиком всего лишь два-три портрета, с чем связана такая скудость нашего восприятия? И почему «правильный» Чехов для нас всегда «чахоточный» Чехов?

МВ Ну, я бы сказала, потому что в советское время идеология выбирала канонический портрет «учителя жизни», изможденного пророка. А разве учителем жизни может быть признан молодой, полный сил, да еще и очень красивый человек? Конечно, Лермонтов умер молодым, но вот прочий «ряд классиков»… Толстой — «мудрый старец», Достоевский — «страдалец и мыслитель», Чехов — некий собирательный образ интеллигента, человека культурного, книжного, негромкого. Такой типичный доктор. Да еще и в пенсне, сразу вспоминается — «А еще очки надел!». Ну, и не самый удачный портрет Чехова кисти Осипа Браза, висящий в Третьяковской галерее, тоже сыграл свою роль.

АМ Кажется, это единственный прижизненный портрет писателя. Хотя нет, еще Серова есть… В «Мелочах человеческой жизни» вы пишите: «Он не проснулся знаменитым в одночасье, но не сказать, что годами он ждал признания, страдал от безвестности». В этой связи уместно вспомнить, как досаждали Антону Павловичу критики, прочесть ответ брата Александра на письмо Антона Павловича, (само письмо не сохранилось), в котором он открывается ему, говорит, что от шквала критики может руки на себя наложить… Кто еще из первых, помимо Григоровича, обратил внимание на дар молодого Чехова и поддержал его?

МВ Заметили и обратили внимание поэт Алексей Плещеев, ученый и писатель Николай Вагнер. Всеволод Гаршин был восхищен рассказами молодого Чехова. Жаль, что их встрече не суждено было состояться.

АМ Сомерсет Моэм писал в свое время: «То, что я открыл при чтении Чехова, мне пришлось по душе. Передо мною был настоящий писатель — не какая-то дикая сила, как Достоевский, который потрясает, изумляет, воспламеняет, ужасает и ошеломляет, — а писатель, с которым можно быть близким. Я чувствовал, что он, как никто другой, раскроет передо мной тайну России». Вы согласны с Моэмом — «он, как никто другой» владел этой тайной?

МВ Пожалуй, нет. Просто Чехов оказался близок англичанину Моэму (как вообще британцам). Мне кажется, в данном случае, это был вопрос личного вкуса и темперамента.

АМ Вы вспоминаете еще и о замечательном рассказе Чехова «Жалобная книга», дающем вам повод сравнить его героев с авторами постов в социальных сетях. Изменился ли теперь «смешной» чеховский человек и насколько?

МВ Чеховский «смешной» человек не изменился, потому что человек не так уж сильно изменился со времен Чехова. Иное дело, что во времена Чехова не было фейсбука и инстаграмма, так что сегодняшний «смешной» человек гораздо счастливее. Вместо того, чтобы писать в «жалобной книге», выцарапывать «Здесь был Вася» на чужих памятниках, хвастаться или жаловаться парочке друзей, можно просто включить компьютер.

АМ Как вам кажется, насколько Чехов востребован сегодня, насколько современен? Вероятно, задавая этот вопрос, в расчет следует брать Чехова-прозаика, поскольку без Чехова-драматурга — это уже ясно — сегодня ни один театр не выгребет.

МВ Чехов-прозаик востребован, причем не «школьный» Чехов. Повторюсь, об этом говорит то, что в последние десятилетия российский театр ставит прозу Чехова, причем не инсценировки, а сам чеховский текст — «Дама с собачкой», «Скрипка Ротшильда», «Черный монах», «Каштанка», «Три года». В театре СТИ Сергей Васильевич Женовач удивительно поставил, заставил звучать «Записные книжки» Чехова.

АМ О, я видел этот спектакль, он произвел на меня большое впечатление. Традиционный вопрос: какие из произведений Чехова вы бы посоветовали прочесть читателям «Лабиринта» в первую очередь?

МВ Трудный вопрос. Ребенку я бы посоветовала прочесть «Каштанку». Молодому человеку — повесть «Моя жизнь». В среднем возрасте, когда переживаются семейные и прочие кризисы — «Три года». Ну, а когда у человека, наконец, появляется время для самого себя и на самого себя — письма Чехова.

Рассказы и повести. 1892-1903

3 051 ₽ 6 101

Рассказы и повести Чехова, написанные и опубликованные с 1892 по 1903 год, совсем не похожи на раннее творчество Антоши Чехонте. В 1890 году Чехов отправляется на каторжный Сахалин. Все творчество «постсахалинского» времени так или иначе несет на себе оттенок пережитого там. Многие герои позднего Чехова воспринимают свое существование как тюремное заключение, стремятся вырваться из него, но нигде не находят желанной свободы.

Посмотреть

«Чехов — о потере. О потере приобретенного, которого даже не было. О растерянности. И усталости»

АМ Сомерсет Моэм считал Чехова «своим» (из-за него он выучил русский язык, правда, насколько хорошо он владел им известно разве что британской разведке) и говорил, что он, Чехов, — «единственный русский автор, вошедший в состав западной души». Согласны ли вы с Моэмом, и, на ваш взгляд, что есть такого в творчестве Чехова, что созвучно душе западного человека? Почему Чехов становится для западного человека «своим»? Это при том, что те же британцы не знали русскую жизнь так, как знаем ее мы.

Дмитрий Воденников Кстати, вы знаете, что Моэм заикался? Когда примерно в восемь лет он потерял мать (у нее была чахотка), а потом через два года от рака умер и отец, Моэма отправили к родственникам в Англию. Видимо, это все и послужило возникновению дефекта. Смерть самых близких людей, переезд, новая страна, незнание поначалу английского — все это сработало триггером: мальчик стал заикой. Как вы понимаете, счастья ему это прибавить не могло: Моэм не любит вспоминать свое детство.

Это похоже на Чехова.

Это же его слова про ложь и деспотизм, которые все ему в детстве исковеркали. «…тошно и страшно вспоминать. Деспотизм преступен трижды…».

Так что я думаю, это скорее особая созвучность именно душе Моэма. У него даже в романе «Театр» есть момент, когда Джулия Ламберт на вечеринке в своем загородном доме в паре с другим актером, чтоб повеселить присутствующих, разыгрывает импровизационную пародию на чеховскую пьесу.

«…Это был кусок из чеховской пьесы; весь текст шел по-английски, но в самых патетических местах они переходили на тарабарщину».

Даже у Вуди Алена в одном его фильме есть такая пародия: сцена, разошедшаяся в интернете почти как видео-мем: «Любить — это значит страдать. Страдать — это значит любить. Жаль, что ты не записываешь».

Так что да — никто так не вошел в плоть и кровь западной современной культуры, как Чехов. Он о запутавшемся человеке, даже в своих словах. Чехов — о потере. О потере приобретенного, которого даже не было. О растерянности. И усталости.

АМ Многие на Западе и у нас ценят в прозе Чехова «совершенство стиля», и это при том, что «совершенство стиля» Чехова заботило менее всего, об этом, к слову сказать, пишет в своих «Лекциях о русской литературе» и Владимир Набоков: «Русские критики писали, что ни стиль Чехова, ни выбор слов, ни все прочее не свидетельствует о той особой писательской тщательности, которой были одержимы Гоголь, Флобер или Генри Джеймс». Тем не менее, есть же такие понятия, как «стиль Чехова», «чеховская фраза» — что это за парадокс такой, на ваш взгляд?

ДВ Помните известный диалог в набоковском «Даре»? Годунова-Чердынцева и его воображаемого собеседника? Когда ото всей русской литературы осталось только несколько имен. Удивительное дело. Я не помню сейчас ни одно из там упомянутых «оставленных» имен (ну, кроме еще Пушкина), но вот Чехова помню.

Чехов — гений, конечно. И дело даже не во фразе, хотя она идеальна. Там просто всегда отсутствует патетика, все убрано в подтекст. Если Толстой и Достоевский все вываливают, расшифровывают, то Чехов не расшифровывает ничего.

Его знаменитая «Степь» (которую так многие и не захотели прочитать: там же нет ничего — ни, в сущности, истории, ни иронии) вообще как-то умудрилась обойтись без фабулы. Всего лишь мир глазами ребенка, каждый оборот колеса — новое событие. Обида, ненависть, страх, даже первая любовь. Но все это — только движение. Ничего, кроме движения. И даже финал: «Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезло навсегда, как дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него… Какова-то будет эта жизнь?»

Это похоже на финал «Невесты» (моего любимого рассказа): «Она ясно сознавала, что жизнь ее перевернута, как хотел того Саша, что она здесь одинокая, чужая, ненужная и что все ей тут ненужно, все прежнее оторвано от нее и исчезло, точно сгорело, и пепел разнесся по ветру. Она вошла в Сашину комнату, постояла тут. „Прощай, милый Саша!“ — думала она, и впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее».

У меня лет в двадцать был момент, когда я жил в одной чужой квартире, и там стояло полное собрание сочинений Чехова. Его, понятно, там не читали. Но я вдруг стал брать эти зеленые тома и читать каждый, весь том подряд, потом второй, третий. Так я перечитал всего Чехова.

Прошло тридцать лет и, кажется, мне пора это повторить.

АМ Это правда, что Чехов подвергался нападкам современников из-за того, что был безразличен к политическим и общественным проблемам?

ДВ Да, было такое. Что вообще странно. В той же «Степи» большинство критиков углядели безыдейность. Одни мелочи быта, все тормозит повествование, упрекали Чехова даже в том, что этот рассказ по преимуществу этнографический. Вообще, что публика и критики делают с любым писателем — это поразительно. Даже умудрились вбить ему в голову, что он должен писать роман (ну, а как же без романа, его на одном улетевшем зонтике не сделаешь). Хорошо, что Чехова вел его собственный звук. (Собственно, поэтому он и гений.)

Он в одном письме к Суворину говорит, что не писал роман, потому что не было в нем возмужалости, а главное — чувства личной свободы. «А это чувство стало разгораться во мне только недавно».

Я думаю, что это не так.

Чехов просто слышал иначе. Он даже пьесы не мог написать так, как должно. И создал совершенно новый тип драматургии. А от него требовали идеи. Даже смешно.

АМ Чехов для советской интеллигенции долгое время был ее знаменем, главным писателем, и вот вдруг читаем у Антона Павловича: «(…) Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать». Выходит, Чехову русский интеллигент не такой уж и брат?

ДВ А он и не любил их, интеллигентов. Я думаю, что самая лучшая пародия на чеховского интеллигента — это Васисуалий Лоханкин из Ильфа и Петрова. Это просто лежит на тарелочке, вот Петров и Ильф это с тарелочки и взяли. Как Лоханкин выудил потом из щей кусок мяса.

Сейчас герои Чехова обретаются все в Фейсбуке. Вот героев Толстого не видно, Достоевского — пруд пруди (особенно Смердяковых), но больше всего там героев Чехова: ходят, разговаривают, ставят чай, фотографируют этот чай, выкладывают, а в этом момент случается самое страшное — и все эту тут на ладони, прямо в сети. «Скучная история», «Вишневый сад» и «Спать хочется». Все одновременно.

АМ В своем эссе «Запах счастья» вы пишете, что у Чехова есть потрясающее свойство: «он умеет показать, как люди токсичны», что отравляет их собственная пошлость, что из мелочей и пошлости вырастает настоящая любовь.

Набоков дал определение пошлости в «Даре» по-гоголевски — два влюбленных друг в друга лебедя на зеркальной глади озера, а какой вам видится пошлость по Чехову? Вот Душечка, она пошлая или нет в желании любить своих мужей?

ДВ Мне кажется, это как раз про настоящую любовь. В Душечке нет ни грана пошлости: просто смотреть на любимого, просто повторять за ним. Это же настоящая Джульетта, у которой просто умирали Ромео, один за другим, а она жива.

В этом смысле показательно, что потом она вся растворилась в мальчике, которого помогает воспитывать. Мальчик вырастет и забудет ее. А она его нет.

Это же, в сущности, евангельская история: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Просто она у нее вот такая простая, женская, но это она, любовь.

АМ Когда я задаюсь вопросом, почему Чехов так и не написал ни одного романа, у меня перед глазами встает Таганрог, серая, узкая, пыльная улица (до сих пор такая же, как при нем), на которой Антон Павлович родился, низенький дом, в котором жил до переезда в Москву… Комнатки — двое не разминутся, не смахнув со стола вазы с цветами, а потолки!.. Это с его-то ростом. Но вдруг я ошибаюсь, и дело совсем не в Таганроге, не в маленькой пульсирующей точке начала его пути. Почему все же он так и не написал романа, на ваш взгляд?

ДВ Я уже говорил об этом выше немного. Потому что роман — это ложь. Это когда ты берешь на себя право проследить целую жизнь героев. А ты не можешь, ты не бог. Я думаю: вот уехала Надя из рассказа «Невеста», и «эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее». Рассказ «Невеста» написан в 1905 году. Наде, героине, стало быть, двадцать три года. В семнадцатом году ей будет 35. Мы можем предсказать, какая «неясная, полная тайн» жизнь ждет ее? Мне кажется, Чехов это своим инстинктом гения чувствовал. И роман был для него как жанр закрыт. Потому что в любом романе должна быть последняя часть, послесловие, эпилог. А тут уже наступали новые силы, и жизнь сама писала свои эпилоги. Есть такая книга «Бывшие люди», я все хочу ее купить: она о жизни людей, правда, аристократической прослойки, но суть тут не в чине, после революции. Когда целый класс, в сущности, был уничтожен в результате советского террора. Надя всего лишь интеллигенция, но что с ней стало после 17-го?

Бывшие люди. Последние дни русской аристократии

Нет в продаже

Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи — фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий.

Посмотреть

АМ Кажется, что именно смерть Чехова в 1904 году открыла счет русским революциям, но недавно нашел в воспоминаниях В. Л. Книппер-Нардова такой пассаж: «…последнее свидание с Антоном Павловичем мне особенно памятно еще по одной детали. Увлекаясь игрой на скрипке и пением, я совершенно не задумывался над политическими событиями, войной с японцами и близостью революции. И когда я выразил надежду на победу русских войск, то отлично помню, как сидевший на диване Антон Павлович, волнуясь, снял пенсне и своим низким голосом веско мне ответил: «Володя, никогда не говорите так, вы, очевидно, не подумали. Ведь наша победа означала бы укрепление самодержавия, укрепление того гнета, в котором мы задыхаемся. Эта победа остановила бы надвигающуюся революцию. Неужели вы этого хотите?» Чехов, сочувствующий революционерам, — не удивляет ли это и вас?

ДВ А они все сочувствовали. Империя реально разваливалась. Это же не Ленин и соратники все придумали: они просто воспользовались моментом и взяли власть. Разрушение старой России все равно бы произошло. Интересно было бы узнать, какой мог бы быть альтернативный вариант.

АМ Бывают случаи, когда творчество одного человека обретает в существе другого особую ценность. Могли бы вы привести примеры чеховского литературного влияния — на Западе и у нас?

ДВ Бернард Шоу, Томас Манн.

АМ Скажите пожалуйста, какое впечатление на вас произвела нашумевшая книга Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова»? Вы заметили в ней что-то страшно скандально, что-то очерняющее Чехова? Создалось ли у вас впечатление, что мы много лет поклоняемся не тому Чехову, что настоящий — намного интереснее?

ДВ Мне она понравилась. Очень подробна. Никаких особых очернений я там не увидел, да и откуда: там же все по документам восстановлено.

АМ Помните ли вы Чехова эпохи советской власти? Чем он отличается от Чехова нынешнего, 160-летие которого мы отмечаем в этом году?

ДВ Я не думаю, что взгляд тех лет как-то особенно отличается от взгляда на Чехова из сегодня. Чехов не поддается такому искажению. Да и что могло насторожить в нем советскую власть?

АМ Традиционный вопрос. Какие из произведений Чехова вы бы посоветовали прочесть читателям «Лабиринта» в первую очередь?

ДВ «Скучную историю». Это мой любимый рассказ Чехова.

«Философия страшит Чехова, знающего, как устроена жизнь»

АМ Одни писатели и журналисты придумывают себе сложный необычный псевдоним, другие, особенно не затрудняясь, пользуются своим реальным именем или же псевдонимом, удобным для запоминания, а кто-то и вовсе берет имя любимого персонажа. В любом случае выбор этот всегда не случаен, в особенности, когда речь заходит о Чехове. Сегодня историки литературы насчитывают около сорока двух псевдонимов Антона Павловича, среди которых, как минимум, три наводят на размышление — «прозаический поэт», «Улисс», «Шампанский»… Как вам кажется, о чем они говорят, в какой степени отражают внутренний мир писателя, вложено ли в них некое пророчество, знание своей судьбы уже в молодые годы?

Александр Федута Два — «Прозаический поэт» и «Улисс» — наверняка. Вслед за Пушкиным Чехов — самый прозаический из русских поэтов. Его восхождение от «Цветов запоздалых» к «Даме с собачкой» — это эволюция, которую до него совершал только Пушкин, уставший от поэзии и искавший исхода из нее в прозе. Обратите внимание: всюду, где у Чехова сталкиваются персонажи, олицетворяющие поэзию и прозу жизни, поэзия проигрывает. И только в «Цветах запоздалых» проигрывает доктор Топорков, осознав всю бессмысленность жизни — без цветов. Без любви. Без счастья. На трехрублевках, пятирублевках, десятирублевках гонораров жизнь не построишь. А в «Даме с собачкой» совсем другой поворот: поэзия уже невозможна. И хотя арбуз после любви герои в конце повести уже не едят, но и счастья тоже нет.

Так что и «Улисс» оказывается своеобразным признанием — о чем у него там все, у Чехова. О вечном поиске счастья — и проигрыше его искателей. Тригорин в «Чайке» — чем не Улисс, только прозаическая Калипсо Аркадина его так и не отпустила. Раневская, пошлая до безумия, но — искательница, и потому — проигравшая. Нет у них Итаки счастья, на которую можно вернуться. И Тузенбаха убивают.

Когда Пушкин осознал невозможность счастья, он написал финальные страницы «Капитанской дочки». Помните — насчет имения Гриневых? Итака, которую разорвали в клочья наследники от безысходности. «И не оспоривай глупца…» Чехов бы написал: «Не оспоривай пошляка». И тем признал бы свое поражение, ибо пошлость — вершинный уровень прозы жизни.

АМ «Всякий по-своему прав», «Если не дают чаю, то давайте хоть пофилософствуем»… Герои Чехова много философствуют, занятие это об ту пору было вообще страшно модным, философствовали все, и мужчины, и женщины. Философствует и фон Корен в «Дуэли»: «Дважды два есть четыре, а камень есть камень», ну, а стена, конечно, стена, а окно не больше, чем окно… И, все обо всем. Сам же Чехов тоже мог проехаться, ну, скажем, по декадентам вообще и по Брюсову, в частности: «Жулики они, а не декаденты! Гнилым товаром торгуют… Религия, мистика и всякая чертовщина! Русский мужик никогда не был религиозным, а черта он давным-давно в баню под полок упрятал. Это все они нарочно придумали, чтобы публику морочить. Вы им не верьте. И ноги у них вовсе не „бледные“, а такие же, как у всех, — волосатые». Уместно ли сравнивать мудрствование некоторых персонажей Чехова с мировоззрением самого писателя или это большая ошибка? Что говорят об этом дневники Чехова?

АФ Чехова в принципе нельзя отождествлять с его персонажами. Поэтому, изредка говоря о его произведениях, я запрещаю себе цитировать его письма, записные книжки. Он остается врачом, ставящим диагноз, — но диагностическое заключение врача никогда не следует относить к жанру эго-документов. И наоборот. Это ведь не исповедь — те же «медицинские» его повести, как, скажем, «Цветы запоздалые» или «Палата номер шесть». Или «Ионыч». Врачи у него всегда терпят поражение.

И от философии Антон Павлович убегает, как от любви. Он боится философии. Он ведь и Треплева убивает оттого, что тот зафилософствовался, а значит — выхода нет, кроме пули. Философия страшит Чехова, знающего, как устроена жизнь. И медицински как она устроена, биологически, то есть, и социологически. Попытка вступить на уровень ее не рисования, а осмысления, объяснения, неизбежно превращает Чехова в какого-то Толстого, а он как раз отолстоветь боится. Ну, представьте себе, «Степь», скажем, или «Скучную историю», сопровождаемую второй частью эпилога «Войны и мира»! То есть, трактатом о том, как жить. Нет, искать смысл жизни и героям Чехова не воспрещается (помните — «Человек в футляре» или «Крыжовник», «Даму с собачкой» или «Платонова»), но найти, сформулировать и предъявить обществу?! «Вскричал пфуй, пфуй! — задрыгал — и проснулся», — как написал бы «не тот Толстой», вот что было бы.

АМ Возражая критическим отзывам о своем творчестве, Антон Павлович говорил: «Вот меня часто упрекают — даже Толстой упрекал, — что я пишу о мелочах, что нет у меня положительных героев: революционеров, Александров Македонских или хотя бы, как у Лескова, просто честных исправников… А где их взять? Я бы и рад! Жизнь у нас провинциальная, города немощеные, деревни бедные, народ поношенный… Все мы в молодости восторженно чирикаем, как воробьи на дерьме, а к сорока годам — уже старики и начинаем думать о смерти… Какие мы герои!» Как вам кажется, какого «героизма» жаждала увидеть в произведениях Чехова современная ему критика, и сильно ли она досаждала Чехову?

АФ Могу лишь предположить, зная некоторые исторические реалии того времени, что ни героя, ни героизма Антон Павлович вокруг себя найти не мог. Днем с огнем. Ибо жил — в безвременье. Как, кстати, и Горький: Данко и Сокол у него появиться могли, но вот Фому Гордеева уж точно в психушку — чуть ли не в ту же палату, куда и Чехов своего задумывающегося доктора Рагина поместил, а о «человеке, звучащем гордо», впору карточному шулеру рассуждать. Нет положительных героев — есть обычные смешные и нелепые люди. Иногда с трагической судьбой. Но от того ничуть не менее нелепые, вроде Пети Трофимова и Ани Раневской. Стало быть, сознательно он не исполнял это требование. Величайшее уважение к читателю, как писал еще Гете, создавать не то, что от тебя ждут (не точно цитирую, простите, из «Максим и рефлексий», но смысл верен). Вот Чехов своего читателя уважал именно этой высшей степенью уважения. А Толстой… Что — Толстой? Вы пробовали без дрожи и насилия над собой дочитать «Воскресение» и не захлебнуться в потоке фальши?

АМ Принужден вам признаться, что все мои попытки одолеть «Воскресение» были тщетны, при том, к слову сказать, что «Войну и мир» в первый раз я прочел в двенадцать лет. Готовы ли вы согласиться с Дмитрием Быковым, который считает, что Чехов — первый русский писатель-абсурдист или даже вообще первый абсурдист в мировой литературе?

АФ Не согласен. Я вообще против анахронизмов в литературоведении.

АМ После провала «Лешего» режиссер Малого театра Ленский вернул пьесу Чехову с убийственным приговором: «Одно скажу: пишите повесть. Вы слишком презрительно относитесь к сцене и драматической форме, слишком мало уважаете их, чтобы писать драму. Эта форма труднее формы повествовательной, а Вы, простите, слишком избалованы успехами, чтобы основательно, так сказать, с азбуки начать изучать драматическую форму и полюбить ее». Труднее ли «драматическая форма» «формы повествовательной», сказать тяжело, но вот что интересно, нечто похожее — только, естественно, без приговора — говорил и Сомерсет Моэм, мол, в пьесах Чехова много прозы, и ставить их должны гениальные режиссеры, а играть гениальные актеры. Как вам кажется, прислушался Чехов к совету Ленского?

АФ В драмах Чехова много прозы, в прозе Достоевского много трагедии. И — что из этого? Достоевский абсолютно сценичен, но он всю жизнь уходил от этой сценичности, сосредоточившись на жанре романа. И его все равно начали инсценировать и ставить, причем инсценировать безумно плохо. Единственное исключение — «Брат Алеша» у Виктора Розова.

А Чехов блестяще овладел мастерством драматурга, заставив актеров сойти с контурнов, на которых они стояли все предшествующие века. Арбенин в «Маскараде» травит жену мороженым и сходит с ума. А Треплев, увидев, во что превратилась его любовь, стреляется. Войницкий застрелиться не может, как и застрелить, и остается жить в деревне — без любви, без надежды. Единственный, главный сюжет драматургии Чехова — история «пропавшей жизни», когда все остаются жить, осознавая, что жизнь — все-таки пропала. Ну, кроме Треплева. Но Треплев — декадент, поэтому Чехов щадит его, жалкого, чтобы совсем уже не опустился. А остальные — живут.

Можно считать, что все его пьесы — одна огромная всечеловеческая драма. В этом его реализм отличается от реализма Александра Павловича Ленского. Для того каждая пьеса — сама по себе, каждая роль — сама по себе. Но Ленский ведь не виновен в том, что не понял: «Леший» — всего лишь пролог. Может быть, потом понял — все-таки Чехова он пережил. Но с контуров так и не сошел, иначе бы уж точно отказался от псевдонима «Ленский», которому явно соответствовал.

АМ Как вы относитесь к тому факту, что самая полная биография Чехова написана не у нас, а в Англии, историком литературы и писателем Дональдом Рейфилдом? Реакция на его книгу «Жизнь Антона Чехова» у всех очень разная. Многие серьезно обижены и требуют немедленно вернуть им образ хрестоматийного Чехова. Что вы думаете об этом?

АФ Думаю, не надо. Не надо никаких хрестоматий. Антон Павлович понимал, что мы все под одеждой голые, на то он и врач был. Любая попытка приодеть его, заменить галстук — «бабочкой», а сюртук шлафроком (мол, так красивше) — убийственна и бессмысленна, ибо — уже не Чехов.

Обиженным дайте почитать его письма. Так обиженным «за Пушкина» нужно давать читать его письма в качестве противоядия. Там литературщины нет. Только чтобы текст был без отточий вместо обыденных, хотя и формально не цензурных выражений.

АМ В вашем эссе «Мужчины, женщины и маленькая белая собачка» вы пишете, что Чехов — это о счастье: «Вот так у Чехова. Крыжовник — счастье, смерть — счастье, а любовь — нет». А какой он, Чехов по версии 2020 года? Что вас в этом образе устраивает, что смущает?

АФ Кто я такой, чтобы меня что-то не устраивало в Чехове?! Кто мы все такие, чтобы предъявлять ему какие-то претензии?! Единственный трезвый человек в литературе своего времени! Мы ему благодарны быть должны. Мы ведь его эпоху представляем не по Леониду Андрееву (бесспорно, замечательному писателю) и не по Андрею Белому (обожаемому мною), а по Чехову. Это зеркало на голове врача-окулиста: он заглядывает тебе в зрачок, нестерпимый свет ослепляет тебя, но — в результате-то, если врач хороший, ты будешь видеть все правильно, понимать жизнь адекватно. Меня другое смущает: Чехов все еще актуален. Мы живем в истерическое время, актуализирующего против нашей воли Достоевского, Андреева, Пшибышевского (прости, Господи, за упоминание последнего имени всуе!). Скоро со сцены будут декламировать даже не Брюсова или Бурлюка, а Апухтина — «Садитесь, я вам рад», а то и вовсе Надсона. Я тоскую по Чехову, как тоскуют по трезвому умному собеседнику, не кричащему надсадно, не заливающему ужас жизни разбавленным медицинским спиртом или даже качественным коньяком, а просто обсуждающему с тобой очень сложные вещи. Его бы вернуть в нашу жизнь, а нам возвращают Константина Леонтьева или Василия Розанова. Хорошие люди, но — все не Чехов.

АМ Традиционный вопрос. Какие из произведений Чехова вы бы в первую очередь посоветовали прочесть читателям «Лабиринта»?

АФ Повесть «Дама с собачкой» — первую великую прозу безумного двадцатого века. Повесть «Дуэль» — там расстреляна вся предшествующая литературная традиция с «лишними людьми», высоконравственными идеалистами и даже с нигилистами вроде Базарова. «Попрыгунью» и «Душечку». Ну и, разумеется, гениальную драматическую «нетрилогию»: «Чайка», «Три сестры» и «Вишневый сад». То есть, произведения не менее хрестоматийные, чем «Каштанка». Но литературный канон действительно отбирает великие тексты, если при этом не допускается политическое вмешательство.

А Чехову повезло, кстати, в этом отношении. Аполитичен. Не о политике он — о человеке. Оказывается, это — вечное.