Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Главный редактор книжного аудиосервиса Storytel, книжный обозреватель журналов «Esquire», «Афиша», проекта «Горький», переводчик романов Донны Тартт, Эммы Клайн, Ханьи Янагихары Анастасия Завозова — о том, как проживаются романы, и из чего собирается «вечность».
Анастасия Завозова Скажу честно, если бы не Александра Леонидовна и Виктор Валентинович, меня бы, наверное, не было как переводчика. Мне очень повезло, что я попала именно к ним на семинар, потому что это ровно тот случай, когда их преподавательский метод оказался для меня самым, наверное, подходящим.
АМ Можно ли говорить о школе Борисенко-Сонькина, чем вообще примечательна их педагогическая деятельность?
Афанасий Мамедов Любой разговор с переводчиком — это еще и разговор о его учителях. Искусству перевода вы учились у у Александры Борисенко и Виктора Сонькина. Насколько они повлияли на вас, на ваш путь в качестве переводчика?
АЗ Мне, знаете, как-то давно довелось присутствовать на конференции, где помимо прочего выступал преподаватель художественного перевода в каком-то языковом вузе. Большую часть своего выступления он сетовал на то, что студент нынче пошел глупый, писать не умеет и он как увидит новый перевод своего студента, так сразу «исшед вон и плакася горько». В общем, стандартная была такая заплачка, о том, что нынешняя девушка не то что давешняя бабушка. И вот у Александры Леонидовны и Виктора Валентиновича к своим студентам совершенно другой подход: в любого человека, даже который переводит совсем плохо, они очень верят и не забывают ему об этом сообщить. Потому что сначала все переводят очень плохо, но если тебе сразу сказать, что все ужасно и писать ты не умеешь, и руки у тебя растут не из того места, то у меня, например, сразу вместо рук вырастут комплексы, я расстроюсь и дальше ничего не буду делать. Я много раз говорила, и еще повторю, что в какой-то сложившейся парадигме советского образования напрочь отсутствовала похвала, зато очень присутствовала указка, и вот когда этого нет — нет этой вечно тычущей в глаз указки, а есть человеческое отношение к студенту, который не заранее дебил, а у которого пока просто не все получается, то все потом на самом деле получается.
Кроме того, на семинарах у нас не было почти никаких отвлеченных разговоров, которые нельзя было бы сразу взять и как-то применить. Мы садились, брали отрывок из книги, сразу пытались его переводить, по очереди зачитывали свои куски, а потом разбирали трудности — а вместе с трудностями и очередную переводческую проблему: перевод сленга, перевод стилизованного текста, игру слов, перевод викторианской литературы — что угодно. Потом вместе со всем семинаром мы самостоятельно сделали две книжки: антологии детективных историй (забытые авторы викторианской эпохи и английский детектив золотого века) и с материалом в руках научились редактировать, искать иллюстрации, покупать права. В общем, если говорить о какой-то педагогической методе школы Борисенко-Сонькина, то она божественно проста: уважай студента и покажи ему дорогу в Нарнию.
АМ А вы могли бы назвать еще несколько имен бывших учеников Александры Борисенко и Виктора Сонькина, которых читают и чьи переводы сейчас на слуху?
АЗ Надежда Гайдаш — очень известный кинопереводчик, в первую очередь, и, насколько я помню, переводчик комиксов. Дарья Горянина — переводчик Франзена. Наташа Банке — известный переводчик со шведского (Йон Линдквист, Катарина Мазетти), и еще более известный литературный агент. Анна Савиных — переводчик Дороти Сэйерс.
АМ Не знаю как сейчас, но раньше у мастеров в литературном институте, ведущих семинары, существовала такая практика — как только они чувствовали, что их ученик созрел, они сами вводили его в определенные издательские круги. Скажу больше, для многих таких учеников это становилось вхождением и в саму литературную жизнь. Существует ли нечто подобное у мастеров перевода? И насколько это важно сегодня — попасть в тот или иной переводческий круг?
АЗ Мне кажется, это важно разве что для собственного самоощущения. Переводчики, конечно, самые интровертные в мире люди, которые получают удовольствие от того, что подолгу сидят в одиночестве и собирают из разного количества букв слово «вечность». Но иногда, конечно, приятно попасть в круг единомышленников и пообщаться с другими людьми, которые думают и чувствуют так же, как ты. Такие круги формируются каким-то естественным образом, например, все участники нашего семинара вот уже много лет подряд, как минимум, раз в году встречаются на Рождество у Александры Леонидовны и Виктора Валентиновича — но исключительно с целью приятно провести время и пообщаться. Для какого-то вхождения в перевод как в профессию, для получения работы это совсем не важно. У этого есть одна очень грустная и простая причина: перевод художественной литературы оплачивается очень низко, а предложений по переводу — много, поэтому если вы готовы заниматься переводом последовательно и ответственно, если вы получаете от этого столько удовольствия, что оно окупает отсутствие денег, если, как говорит моя прекрасная коллега Дарья Горянина, «вы просто нормальный», то вам как переводчику даже не нужно будет искать работу, она найдет вас сама.
АМ Вы читаете переводную литературу с датского и английского — языков, с которых вы переводите, или предпочитаете оригинальные тексты?
АЗ Я читаю все в оригинале, в перевод заглядываю только тогда, когда мне нужно составить какое-то мнение о том, как переведена книга, иногда — по рабочей надобности. Например, для перевода, над которым я работаю сейчас, мне понадобилось пересмотреть много старых советских переводов английской классики, чтобы выцепить оттуда слова и выражения, которые помогли бы мне «состарить» текст для современного читателя.
АМ Насколько хорошо отечественный читатель осведомлен о современной датской литературе? О каких ее «слоях» он имеет большее представление, а какие важные составные части, возможно, скандинавской литературы в целом проходят мимо него?
АЗ Я перевожу, в основном, с английского языка, мой перевод с датского пока что ограничен переводом двух сезонов сериала «Мост». Про датскую же литературу могу сказать, что она сейчас примерно в том же положении, как и наша. Это пока что очень локальный, очень замкнутый на себя процесс, в котором почти ничего нет на экспорт. Датчане — довольно изолированная в культурном плане нация, они до недавнего времени тихонько жили себе узким кружком, а теперь болезненно переживают глобализацию и вторжение в свой мир инородной культуры. Немудрено, что сейчас у них повторный всплеск семейных саг, с одной стороны (романы Мерете Прюс Хелле, Йеспера Вунь-Суня, Йенса Серенсена Смерупа и пр.), а с другой — неловкие попытки написать что-то, включающее это новую культуру, осмыслить ее и переработать. Мы осмысливаем советское прошлое и пытаемся написать что-то о настоящем, а в Дании вот пока такие локальные литературные процессы, которые интересны и нужны, в первую очередь, только самим датчанам.
АМ С англоязычной литературой, понятное дело, все по-другому, и все же, насколько хорошо мы знаем ее сегодня?
АЗ Тут мне сложно что-то говорить, потому что я как раз больше слежу за тем, что происходит в англоязычной литературе, чем в отечественной. Скажу так, все самое громкое переводится у нас в любом случае, и сейчас, как ни странно, ситуация улучшается. Несколько лет подряд я делаю для «Афиши» обзор короткого списка Букеровской премии, и еще два года назад, когда я писала издателям с вопросами, будут ли они что-то из этого издавать, мне отвечали — ну, скорее нет, за права никто не бился и так далее. Но уже в прошлом году на тот момент, когда я писала текст, права на все шесть книг шорт-листа были выкуплены (только за одну книгу еще шли торги). Это очень важное движение, как мне кажется.
Конечно, что-то локальное до нас не доходит — просто в силу того, что англоязычная литература огромна, и у нее хватает внутреннего ресурса, чтобы работать как с точечными проблемами, так и с глобальными. Но мне — опять же в связи с букеровской премией, которую я люблю больше всего — пока что жаль, что она утратила (по крайней мере, в последние годы) свой интерес к литературе бывших колоний и ради, простите, хайпа стала включать и американскую литературу. Прошлый список, целиком состоявший из гигантов англоязычного слова (Себастьян Барри, Али Смит, Зэди Смит, Джордж Сондерс, Колсон Уайтхед, Пол Остер, Арундати Рой), исключил австралийскую, канадскую, новозеландскую литературы, в которых — особенно в австралийской — сейчас очень много чего интересного происходит, и я надеюсь, что в новом букеровском списке (его объявили 24 июля) литературы бывших колоний будет все-таки побольше.
АМ Не знаю, как сейчас, а раньше вы работали редактором в журнале. Это очень сложная, «съедающая» всякую творческую мысль работа, как вам удавалось совмещать ее, скажем, с переводом такой непростой книги, как «Щегол» Донны Тартт?
АЗ Ну, у вас какие-то грустные представления о работе редактора в глянце. Это была, на самом деле, очень веселая работа, и каждый день разная — нужно было то искать мертвых пчел для съемки, то брать интервью у специалиста по зубным пастам или опрашивать парфюмерных пиарщиков, нет ли у них аромата с запахом, скажем, могильного тлена или овощной ботвы (есть!). И, скажу честно, у меня почти не было организационных, что ли, трудностей с переводом «Щегла»: я сразу полюбила этот роман, а когда что-то любишь, нет проблемы в том, чтобы выкроить для этой любви время. Кроме того, у переводчика всегда есть такой рабочий бонус: когда начинаешь переводить роман, ты его будто бы разбираешь на составные части и смотришь, как он сделан. «Щегол» внутри весь состоит из огромной к нему любви автора, из огромного, золотого, полного воздуха пространства, поэтому весь перевод и шел с помощью этой любви и этого дополнительного воздуха. Вот с «Маленьким другом» той же Тартт я мучилась гораздо сильнее, хотя он меньше, а переводила я его год: он изнутри оказался очень узким, очень тебя стискивающим текстом (это в целом и есть очень сложный, очень неудобный роман о преодолении рамок тобой же выстроенного, совершенно несуществующего мира), и вот там дышать было гораздо труднее.
АМ Роман Ханьи Янагихара «Маленькая жизнь» вы переводили совместно Александрой Борисенко и Виктором Сонькиным, с чем это связано и как происходила совместная работа?
АЗ Так вышло как-то само собой, мы все втроем наткнулись на этот роман, невероятно его полюбили, и Александра Леонидовна с Виктором Валентиновичем рассказали прекрасной Варе Горностаевой, что этот роман им обязательно нужен в издательстве «Corpus». «Corpus» его купил и Александра Леонидовна с Виктором Валентиновичем любезно предложили мне разделить перевод на троих — потому что мы все так его полюбили, и потому что одному человеку перевести эти 700 с лишним страниц и не повредиться умом было бы, наверное, трудно. Это очень сложный, очень тщательно выстроенный и продуманный роман, который от переводчика требовал максимальной сдержанности, что ли — там очень негромкий стиль. Мы поделили роман на мелкие куски и каждый набрал себе таких кусков примерно на треть романа. Потом мы все соединили и «замазали» швы, чтобы текст казался однородным. Я, например, выбрала себе одного героя и старалась набрать себе побольше кусков с его участием — то есть, мы не делили роман как-то хронологически.
АМ Как вы относитесь к книгам, в которых одним из главных героев является язык? Вам хотелось бы перевести такой, своего рода, роман-вызов?
АЗ Ну, тут смотря какой язык. Наверное, я бы не хотела перевести что-то уж слишком экспериментальное, вроде романа Solar Bones, который состоит из одного предложения. Но есть, конечно, романы, в которых язык не является героем, конечно, но устроен так интересно и необычно, что мне бы хотелось попробовать, чтобы понять, получится ли у меня передать то же самое по-русски. Например, я очень люблю писательницу Али Смит (ее роман «Осень» скоро выйдет в переводе Валерия Нугатова), которая всегда очень свежо и неожиданно обращается с языком своих романов: она рвет предложения, сочетает поэтический текст с прозаическим, вплетает в свой текст цитации из всей огромной традиции британской литературы («Осень» — это ода Китсу, а «Зима», следующий роман «Сезонного квартета», — это оммаж диккенсовскому рождественскому нарративу), и при этом строго следит, чтобы во всем этом не потерялась история. Да, вот такой роман мне было бы интересно перевести.
АМ Как переводчик вы интересуетесь исключительно живыми авторами, от которых можно ждать новых произведений, или ХХ век американской и британской литературы для вас, как для переводчика, еще не окончательно закрыт?
АЗ Нет, как переводчик я интересуюсь авторами, которые вызывают во мне отклик, и этот отклик должен быть достаточно сильным. А жив ли автор или нет, не так уж важно. Я бы очень хотела, например, попробовать перевести сюрреалистические рассказы современной американской писательницы Кармен Марии Мачадо, равно как и романы Джейн Остен.
АМ Чем вы руководствуетесь при выборе книги для очередного перевода, и есть ли у вас, как у переводчика, вообще такая возможность?
АЗ Да, конечно, у меня есть возможность выбирать: другого способа перевода я для себя и не мыслю. Как я уже сказала, перевод — это занятие, которое не приносит денег, поэтому тут есть другие плюсы — ты выбираешь для перевода только то, что тебе по сердцу. Перевод съедает очень много сил, душевных и физических, поэтому мне сложно даже вообразить, как это: когда ты переводишь то, что тебе не нравится? У меня это не укладывается в голове, мне кажется, это может вправду вогнать в депрессию, ведь переводя роман, ты его проживаешь, по буквам, по кусочкам, а как можно прожить то, от чего тебя воротит, и не сойти с ума? Не знаю. У меня сложился определенный выбор каких-то тем-триггеров, на которые я делаю что-то вроде стойки. Меня очень интересуют романы о взрослении, романы о переходности: как подросток становится взрослым. Почти все романы, которые я переводила, об этом. Не знаю, почему так сложилось: возможно, все дело в том, что сам язык, которым описывается этот переход, часто сложен и зыбок, он балансирует на грани детского и взрослого, и этот баланс переводчик, наверное, непроизвольно замечает.
Вторая тема — это то, что я называю, выпуклым, что ли, текстом. Мне очень просто дается текст, в котором все такое концентрированное, сгущенное, когда текст на грани потока, что ли. Мне интересен язык травмы, я не боюсь подробных графичных описаний боли, страданий, изменения состояния — это те места, в которых язык преломляется и меняется интереснее всего, кажется живее, обнаженнее. До сих пор страшно жалею, что из-за загруженности отказалась от перевода романа Габриэля Таллента «My Absolute Darling», в котором есть буквально все, что мне интересно: удивительный внутренний голос травмированного подростка, чернейшие, страшные сцены, язык леса, концентрированная пейзажность и воля к жизни вкупе с сюжетом, от которого невозможно оторваться. Это была совсем моя книга, но ее уже просто некуда было впихнуть в мой график.
АМ Вы публикуетесь, в основном, в издательствах «Corpus» и «Фантом». А с какими еще издательствами сотрудничаете?
АЗ Для издательства «Livebook» я перевела маленькую, но очень важную книжку: американскую подростковую (неудивительно) классику, роман Сьюзан Хинтон «Изгои». Это роман, написанный в 1960-х, и автору, когда она его писала, было 16 лет. Поэтому он сделан немного наивно и неуклюже, но в нем очень много настоящего, искреннего, яростного чувства, и вот за эту искренность роман очень и полюбили в Америке, там это какая-то любимейшая классика, которую все читают в детстве, над которой все плачут, пересматривают снятый по ней фильм
АМ Есть ли переводчики, чьи работы по прошествии многих лет вам кажутся образцовыми и на которые вы ровняетесь?
АЗ Я помню, что на меня в подростковом возрасте большое влияние оказали переводы скандинавских авторов, выполненных Еленой Суриц, Юлианой Яхниной и Любовью Горлиной. Помню, что у Суриц меня покорил перевод романа «Нильс Люне»
АМ А кого из современных переводчиков вы бы сегодня выделили?
АЗ Очень люблю все, что делает Ольга Дробот. Обожаю переводы Майгулль Аксельссон, сделанные Екатериной Чевкиной и очень тоскую, что Майгулль Аксельссон у нас больше не переводят. Дорогие издатели, с этим надо что-то сделать, конечно же. Пропадают отличные психологические семейные романы. Люблю переводы Наташи Банке, у нее очень получаются смешные шведские книжки. Елена Тепляшина классно работает со скандинавским мраком. Очень хорошо переводит с норвежского Александра Ливанова, люблю ее очень смешной и точный перевод романа Туре Ренберга «Шарлотта Исабель Хансен»: о том, как филологу и специалисту по карнавальной культуре выдали ребенка, и он стал его воспитывать в бахтинских традициях. Мой кумир — переводчик со шведского языка Руслан Косынкин, который перевел «Популярную музыку из Виттулы» Микаэля Ниеми и «Вторую жизнь Уве» Бакмана. Я завидую его чувству русского языка. Всегда с интересом слежу за тем, что делают Шаши Мартынова и Макс Немцов — это совсем другая школа перевода, нацеленная на максимальное остранение и трудную читательскую работу, уважаю их страстную целеустремленность и последовательность в этом деле. Люблю работы Анны Савиных, у которой все очень хорошо с юмором — например, рекомендую в ее переводе роман «Куда ты пропала, Бернадетт?» Марии Семпл. Дарья Горянина всегда делает все очень тонко и вдумчиво, и я не устаю рекомендовать переведенный ей мемуар Дженнифер Уорф «Вызовите акушерку». Ну и, конечно, все, что делают мои любимые преподаватели — всегда сделано хорошо, вдумчиво и точно.
АМ Вы часто публикуетесь как журналист, рассказываете о книгах, советуете, на что стоит обратить внимание. Какие книги и авторы произвели на вас яркое впечатление за последнее время, что бы вы могли посоветовать прочесть читателям «Лабиринта»?
АЗ На днях умерла известная переводчица Мария Спивак, и я хочу напомнить всем, что она переводила не только «Гарри Поттера», а еще много других книг — например, очень нежный, очень тонкий английский роман Николаса Дрейсона «Книга птиц Восточной Африки»: о том, сколько комических неудобств доставляет любовь настоящему джентльмену. Не знаю, можно ли ее еще купить, но очень хотелось бы, чтобы ваши читатели хотя бы обратили внимание на другие переводы Марии Спивак.
У нас как-то очень мало известна писательница Барбара Кингсолвер, а она между тем пишет такие толстые, увлекательные романы, в которых на огромном историческом фоне никогда не теряется сюжет. На русский язык переведен один ее роман — «Лакуна», вот его я и хочу посоветовать. Очень смешным и настоящим автором оказался Дэвид Духовны, какой-то разнопланово талантливый человек. Я очень жалею, что на русский не переведен его трогательный роман о том, как корова, свинья и индюк ищут землю обетованную, но зато есть перевод на русский другого его романа «Брыки F*cking Дент».
В этом году у меня дошли, наконец, руки прочитать классический американский роман Кейт Шопен «Пробуждение», который наконец-то перевели на русский, и он произвел на меня сильнейшее впечатление: даже не тем, какой современный у этого романа внутренний посыл, несмотря на то, что написан он был в 1899 году, а то, сколько в этом романе лета, солнца и воздуха, сколько движения, которое полностью сочетается с тем, сколько нерастраченного движения и жизни таится в главной героине.
Я питаю слабость к дореволюционной литературе второго ряда, и в этом году с нежнейшим удовольствием прочла повесть «Институтки» Надежды Лухмановой: она ужасно миленькая, в ней много хорошего материала для пополнения переводческого словарного запаса, ну и, главное, биография самой Лухмановой не уступает никаким романам: война, запретная страсть, я бы с удовольствием прочитала книгу о ней самой.
Ну и не могу не порекомендовать отличный путеводитель по литературе, написанный Галиной Юзефович — «О чем говорят бестселлеры». Мне кажется, что это очень важная и нужная книжка, написанная для самого обычного читателя, который интересуется книгами, но не очень понимает, как в них ориентироваться, и не может тратить время на какое-то обильное чтение, а вот по нашумевшим книжкам с удовольствием прошелся бы. Эту книжку нужно прямо брать с собой в книжный — как список покупок с рекомендациями — и делать покупки по ней. Мне бы очень хотелось, чтобы вот такого — человечного, рекомендательного чтива — для самых-самых разных читателей у нас появлялось как можно больше.
АМ Как правило, интервью в «Лабиринте» я заканчиваю традиционными вопросами, которые никогда не теряют своей актуальности: над чем вы сейчас работаете? Что хотели бы непременно перевести в будущем?
АЗ Сейчас я заканчиваю перевод романа «Смерть сердца» британской писательницы Элизабет Боуэн. Это такая неизвестная у нас британская классика, роман, написанный в 1938 году и давно вошедший во все списки романов типа «прочитай, пока не умер». Сама Боуэн была невероятно известной в книжных кругах фигурой, держала что-то вроде литературного салона, водила знакомство чуть ли не со всеми значимыми авторами того времени: от Юдоры Велти до Розамунды Леман и Айрис Мердок (не говоря уже о Вирджинии Вулф). Я перевожу этот роман уже больше года — спасибо огромное издательству «Фантом Пресс» за терпение — и получаю от этого огромное удовольствие. Боуэн пишет очень точно, очень сухо и негромко, и в тоже время очень умело раскачивает стилистические качели: то она ужасно, очень по-британски смешная, а в следующей строчке уже по-ирландски режет словом до самой души. Я так долго сижу с ее романом, потому что оказалось, что его просто невозможно перевести быстро, это текст, который тебя замедляет, заставляет собирать слова как головоломку, быть очень внимательной к тончайшим нюансам. Если в день получается сделать страницу, это ужасно много: в лучшем случае выходит два абзаца и пот буквально катится градом.
Если говорить о сюжете, то это любимая мной история о взрослении, о том самом остром, самом неловком и самом пограничном моменте в жизни человека, когда он со всего размаху сталкивается с жизнью и теряет окружавший его кокон детскости. Это история юной сироты по имени Порция (шекспировские имена очень важны для Боуэн), которая после смерти матери приезжает жить в дом к своему сводному брату, а там совсем другое общество, выстроенное на недомолвках и бонмотах, которое начинает разъедать ее изнутри, готовя в том числе к другой большой трагедии — первой несчастной любви. О других переводах пока говорить не буду, скажу только, что я уже «ангажирована» на две книги вперед и, с моей скоростью перевода, это надолго.
А в идеале я бы хотела перевести роман своей самой любимой писательницы Джейн Остен «Эмма», и приложить к переводу всю свою недописанную диссертацию: сделать к нему подробный комментарий о каких-то тонкостях, условностях и исторических деталях того времени, которые помогли бы нынешнему читателю глубже и лучше понять этот роман.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
