Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Трактат по истории религий | +44 |
Полное собрание сочинений в одном томе | +37 |
Аврора, или Утренняя заря в восхождении | +31 |
История частной жизни. Том 2. Европа от феодализма до Ренессанса | +23 |
Избранное | +22 |
Лабиринт! Исправьте в аннотации к данной книге, имя и отчество уважаемого автора, - не Александр Петрович а Алексей Валерьевич. Книга посвящена главным переломным сражениям ВОВ 1942 года. Тем читателям кому важен общий ход боёв на фронтах, изменение стратегии на протяжении лета-осени-зимы 1942 г., книга будет интересна.
Поздно заметил ключевую оценку данному переизданию Левиафана, от Петровой Маши - а текст-то не полный! При этом редакторы издания, без зазрения совести лгут своим читателям в анонсе - "Новая книга серии "Философия на пальцах" включает не только "Левиафана", самое известное сочинение Гоббса, но и трактат "О теле"". Вот так. Человеку нужен "Левиафан", желательно полный и комментированный - но получите после обмана в анонсе урезанный...
Сарвепалли Радхакришнан - из той плеяды великих индийских мыслителей нач. 20 века, которые отойдя от философской деятельности в политику, становились в Индии первыми людьми (его президентский срок 1962-67 г.г.). "Индийская философия", была издана Радхакришнаном в 1923 году в Лондоне, сами идеи различных древнеиндийских философских школ изложены в ней в степени приближения к излюбленной самим автором и наиболее глубокой из них, школе адвайта-веданты. Хотя автор старался быть...
Радхакришнан окончил христианский колледж в Мадрасе, и считается ведантистами 20 века западно-ориентированным исследователем, по степени отступленья от "буквы и духа" восточной реальности и вступленья в западную философскую определённость ради сохранения некоего "духа" как главного смысла. Можно учесть, что это была за определённость в Европе начала 20 века, - позитивизм. В мышлении Европа сама отказывала себе, стоило ли её приглашать мыслить о другой цивилизации? Как раз тогда-то это получало смысл, и Европа могла увлечься чем-то кроме себя... Что показательно, и в магистерской диссертации об этике веданты, и в "Индийской философии", проясняя индийскую религиозно-философскую проблематику, Радхакришнан никогда не упускает из вида те этические проблемы, из которых философские ответы образовались. Ему важно чтоб западный читатель не просто обнаружил этику внутри индийской мысли, но чтобы философия нащупывала этический фундамент в любом из учений, и адвайта-веданта в особенности. Заметим, что книга была переведена, и вышла в Лондоне, в 1923 г. Уже тогда в Индии, в том числе в древней, Запад чаще всего искал вещи эффектные, прагматические, материалистические телесные практики, загадочные ритуалы, в которых искали обязательный экзотический телесно-выраженный эффект, и Радхакришнан постарался сместить эти акценты, если можно так выразиться, с низа вверх, выдав в европейский интеллектуальный мир набор сложившихся в древней Индии идей, и на том языке, который западу был бы внятен. И это получилось, хотя и тогда и сегодня в Индии, такому философскому "экзо-теризму" находится много противников. Но во все времена, какой бы ни была компаративистика, мало находилось историков способных и на западноевропейский и на индийский образ мысли, тем более на всеобъемлющий синтез идей, хотя бы и под влиянием отдельной школы, поэтому попытка Радхакришнана значительна и для западной и для восточной философии. Ведантизм (его основоположники Шанкара и Гаудапада, 8-9 век) метафизически близок европейскому платонизму и неоплатонизму. А значит, философски начитанный европеец никогда не читавший ни индийских философов, ни Упанишад, прочитав книгу Радхакришнана, где адвайта-веданта предстаёт и ключом и венцом индийской философии, сможет плодотворно соприкоснуться с глубинными подводными течениями древнеиндийской философии.
Книга имеет размер более обычного, картинок не ждите, мне попался вариант с чёткой печатью что единственно важно, и что по нашим временам бывает не часто, хотя листы тонковаты, просвечивают, - желаю удовольствия от встречи двух культур, индийской и европейской, интерпретируемой и интерпретирующей, на страницах этой книги.
Исследование Люшера написано более 100 лет назад, однако, его выгодно отличает от многих книг и литературы по теме катаров, в большей степени настроенной сочувственно по отношению к религиозному движению катаров-еретиков на Юге Франции на рубеже 12-13 в то, что в книге на события альбигойских войн мы можем посмотреть с точки зрения папы Иннокентия III и папских легатов. Описание альбигойских войн обрывается Латеранским Собором в ноябре 1215 г (Папа Иннокентий III умер в 1216 г. А войны с...
Фокусом исследования т.о. является действия и политика Папы Иннокентия III, по отношению к еретическим процессам в Окситании начала 13 в. Начальные планы Папы, пробующего в течение 8 лет до 1208 г. вести дискуссии с общинами еретиков, специально для этого посланными в Лангедок проповедниками (на этом фоне впервые выделился и проявил себя св. Доминик). Последующая его реакция на действия руководителей похода, явно перегнувших палку насилия. Политика по отношению к Раймунду VI, которого до конца отказывался считать еретиком. Сложные отношенья с легатом, фактически управляющем компанией на местах - бывшим аббатом Сито Арнольдом-Амальриком. Люшеру важно показать логику и последовательную линию поведения Папы, несмотря на корректировку задач и ожиданий от компании к 2015 г. Ведь изменяется отношение Иннокентия III к еретикам и к баронам еретического региона, отторгнутым Симоном де Бофором от их земли, меняется отношение к духовным и военным задачам паломничества, которые он сам когда-то ставил в период призывания сеньоров севера на крест ради очищения юга. Наконец, поздняя, примиряющая реакция Папы 1211-1215 г, как реакция на допущенные "верными неверными" его легатами в ходе компании, перехлёсты и насилие. В конце концов он возвращается к политике максимального примирения завоевателей и еретиков Окситании, у которых первые отняли скорее землю, чем их еретическую веру. С такой милующей, примиряющей позицией, Иннокентий III на Соборе осенью 1215 г. оказывается практически в полном одиночестве.
А.Люшер в начале прошлого века, о Папе Иннокентие III написал семь(!) томов, данный - о дипломатии Понтифика в отношении катарских доменов и искоренения ереси, лишь седьмая часть обширного портрета Иннокентия III. Можно пожелать современной медиевистике настолько же внимательного отношения к значительным латинским Понтификам. В конце книги приводятся 2 карты Окситании для ознакомления с местом расположения основных городов и крепостей.
Если мы захотим найти сборник стихов Б.Пастернака малого размера, 170х140 или около того, мы к своему удивлению можем обнаружить, что образовалась неожиданная пустота на рынке, с предложением дешёвых книг "Избранного" Пастернака малого формата. Издатели её конечно обнаружат и снова заполнят и перевыполнят план, скорее, это временное явление. И тем не менее, что же мы видим, в данном конкретном случае, сборника "избранного" Б.Пастернака, издание "Москва", 2016 год?...
Издательство НЛО переиздаёт у нас, выпущенный во Франции ещё в 1980-е годы французской социально-исторической школой "Анналы..." 5-титомник "История частной жизни". Очередной 2-ой том является русскоязычному читателю в достойном столь учёного труда виде и переводе. Материалы именно этого тома были подобраны Ж.Дюби, его историческая специализация, - средневековая Франция XI-XII в. Статьи демонстрируют ментальную согласованность в Средние Века процессов частного с...
Об издании. Удивило неоднозначное определение авторства материалов статей. Если в первой части книги о жизни аристократии, авторы определяются без труда, в последней части в "Главе 3 Проблемы" четыре автора заявлены все вместе, совокупно отвечая за последующий материал "Устройства личного пространства" и "Зарождения индивида". О полиграфии и качестве не хочется писать много, - офсет, плотная непросвечивающая бумага позволяет легко читать шрифт который меньше среднего, однако с рассматриванием тонких планов возникают проблемы, несмотря на чёткость. План дворца папы в Авиньоне на 577 странице столь мелок и подробен, что рука сама тянется за очками для чтения или хорошей лупой. Надо сказать, что несмотря на профессионализм статей, к ним не придан аппарат современных примечаний-уточнений. Переводы идут в том виде в каком создавались статьи. Собственный научный аппарат включает библиографию на франц.языке и алфавитный указатель на целых 14 страниц.
Касаясь разделения авторами статей сферы "тайного-закрытого-открытого", представляет безусловный интерес глава Ренье-Болера "Воображаемый мир", где заостряется внимание на литературных средневековых источниках. Автор рассматривает мир средневекового воображения, осевший в известных литературных текстах, демонстрируя через тексты разной степени частную "закрытость" и потребности в "защищённости". Вы часто встретитесь в книге с разговором о внутреннем "пространстве" и о тех "разграничениях" и ограничителях, которые историки стараются выявлять в конкретном историческом наполнении частного бытия, а не привлекать в него извне в виде готовых схем. В отличие от разговора о воображаемом пространстве, базирующемся на литературных источниках, "устройство личного пространства" представляет собой попытку материально-конкретного описания бытового проектирования частного средневекового пространства. В книге будет возможность ознакомиться (введение и "Зарисовки") помимо практических исследований, с теоретическими установками и самого Дюби, и др. историков, например Бартелеми (см. также книгу Бартелеми о "Рыцарстве").
Структура 3-х частей книги внутренне логична, и напоминает этапы художественного наброска с натуры: Зарисовка - Воображение - Представление (материализация). Зарисовки Ж. Дюби - намечаемые не без их влияния литературные образцы - порождаемые ими же проблемы материального разграничивания. Поэтому несмотря на известную эссеистичность и осколочную предметность статей, книга предполагает последовательное чтение.
principium. Ж. Дюби был тем, кто придал в своё время Школе Анналов новое дыхание, параллельно существовавшей культурно-материальной историей Ф.Броделя. И данный том скорее об этом "дыхании", влиянии, не о самом Дюби. Он говорил: "В истории ментальностей мы видели необходимое дополнение к изучению социальной истории через ее материальную подоснову». А обретение смысла исторической ментальности он объяснял так: «Я и Мандру под влиянием психоанализа в 1950-е годы начали изучать в качестве фактора социальной истории ту совокупность полубессознательных проявлений, которой мы дали название “ментальность». Это, - психологизация социальной истории, и сближает Дюби с Ле Февром. Дюби рисует не только социальную историю, но в том числе, и параллельно ей, предполагает биографизм. Известна критика Дюби со стороны А.Буро. Последний упрекает Дюби и сходных с ним, в "ментальном холизме", в производстве неких бессознательных поведенческих общностей у людей средневековья, когда эмоциональной сфере оказывается доверие большее чем идеальной (рациональной). Так или иначе социальная "психо-феноменология" Дюби это определённый этап, требующий и находящий себе всё новые оценки.
Наверное практически всякую книгу можно оценивать по признакам качества (печати) - и количества (содержательность, полнота текстов). Также и эта - ну прекрасное качество, что тут скажешь - страницы толстые, бумага белейшая, переплёт безупречный. Но "количество"...
Судите сами. В состав книги издатели мыслили вместить наиболее значительную и поэзию, и прозу Гумилёва, хорошо. (Как и всегда при подобном подходе - страдает прежде всего - поэзия) В итоге - как во многих других...
Судите сами. В состав книги издатели мыслили вместить наиболее значительную и поэзию, и прозу Гумилёва, хорошо. (Как и всегда при подобном подходе - страдает прежде всего - поэзия) В итоге - как во многих других изданиях, и в этом отсутствует первый сборник стихов "Путь конквистадоров". Все остальные сборники есть, все прижизненные, все хорошо известные. Вовсе нет и это большой провал, никаких стихов Разных лет, никаких набросков, никаких стихов 1921 года, ничего из этого! А ведь это-то интереснейшая, важнейшая часть наследия поэта. Дальше. Из пяти поэм Гумилёва, нету двух: "Поэмы Начала, книга 1, Дракон" и китайской поэмы "Два сна", а ведь любое уважающее себя издание Гумилёва в последние годы неизменно находит место для этих важнейших текстов поэта. Здесь - только сборники поэта, начиная со второго, тысячекратно уже переизданные в России, и ничего кроме. Поэтому за поэтическую новизну ставим изданию оценку "2". (Если мне возразят в том духе, что всё лучшее поэтом высказано именно в сборниках, вплоть до "Огненного столпа" - я только укажу на тот факт, что количество не изданных и не вошедших в сборники прекрасных стихов у Гумилёва доходит до полутора сотен(!))
С другой стороны, это позволило втиснуть в том практически все прозаические вещи Гумилёва (10 из 15, включая "Записки кавалериста", печатаемые без сокращений). Прозаические новеллы Гумилёва вошедшие в том, - это 9 вещей, печатаемых по книге "Тень от пальмы" 1922 года, как нас в этом уверяют издатели. Итак, - за прозу в целом можно поставить оценку "4". Приятно порадовал аппарат примечаний, к сборникам стихов и прозе. Авторство их неизвестно, но предисловие к книге, составленное Львом Аннинским, как всегда, на уровне. Подитожим все оценки. "5" за качество книго-продукции (при невысокой цене, это довольно важный параметр), "2" за отношение к публикации стихотворений (ничего нового, никакой изюминки не придумали, а ведь перед нами большой поэт, а не прозаик, всё-таки), "4" за достойный набор прозы, и "5" за то что снабдили книжку "аппаратом уважения" к автору и читателю, то есть Предисловием и Примечаниями.
Прежде всего я дивлюсь неслыханному невежеству рецензента Якимова Александра, что заставляет меня исправить его дичайшие утверждения, и выделить главное и в фигуре Я.Беме и в его "Авроре..." (впервые изданной в изд Мусагет в 1914 г и успевшей сильно повлиять на цвет русской литературно-философской общественности). Эти Якимовы, несть им числа, - книгам Шекспира и Данте, Беме и Тассо, неизменно предпочтут современную макулатуру, но надо понимать что они неисправимы в принципе, ни...
Все кто ищет тут христианской традиции будут разочарованы неортодоксальностью, и раскрепощённой смелостью мышления Беме, но куда более будут разочарованы те, кто ищут здесь трактат по естественной магии или т.п. Философское мышление Абсолюта и всё более крепнущий от книги к книги философский язык Беме - вот что впервые с такой мощью прозвучало здесь в истории мысли, и это привлечёт к книге прежде всего историка философии или историка Культуры. Якоб Беме словно "спрут", - он расположился в таком месте истории Европы, и её Культуры, меж христианским протестантизмом и естественной религией, откуда легко протягиваются корни как к Майстеру Экхарту, так и к современной ему религиозно-реформаторской протестантской мистике и библеистике, но и к Новому времени (Ньютон штудировал Беме, как известно), но и к И.Канту и Фихте. Беме был тем, кто первый попробовал сказать об Абсолюте (О Боге) не просто всё, он попробовал сказать всё о Боге языком философии (удачнее это вышло, в более поздних трудах). Но уже того что ему практически удалось это сделать - достаточно, чтобы остаться для нас выдающимся философом! Этот философский труд я мог бы назвать и "мистической философией", но Беме был тем философом (сапожником по происхождению, кстати) с которого эпитет "мистический" с полным правом можно уже снять, здесь перед нами даёт ростки самая настоящая философия в понятиях.
"Аврора" - первая книга Беме, вобравшая в себя его первые и желающие сразу объять необъятное, по образу старых компендиумов: представления о бытии, о Боге, о святых, о природе и др. Всего же за шесть лет 1618-1624 он создаст ещё 6 трудов, где его учение о Боге и мире, будет оттачиваться. В заключение скажу вам - да, был такой пастор и ортодокс Гр.Рихтер, который "прочитав Аврору", начал травлю Беме, запретив ему что-либо писать вообще. Но мы-то с вами, дорогие мои, не пасторы-ортодоксы, и нам травить одного из ярчайших мыслителей немецкой Культуры, и одного из первых философов Нового времени, не пристало, а?! (Вот и получается - что вознамерившись заткнуть философа Я.Беме подальше в тёмные Средние Века (см.рецензию Якимова ниже) эти люди сами превращают себя в средневековых мракобесов).
Александр Александрович! Ваши наиболее важные места и встречи в Италии (не говорю - "любимые-интересные-вкусные", кулинарную тему тоже хочется оставить как отдельную и особенную!) - очень интересно узнать. И к этому вопросу: что вы могли бы сказать о религиозности сердцевины Италии - Тосканы и Умбрии - сегодня - не разрушили её окончательно туристические маршруты и светская потребительская культура? Спасибо.
Собственно, это моя реакция на чрезвычайно неверное отношение к переводчикам Данте Алигьери, которое можно прочесть ниже, выписанное госпожёй Ёжиковой... Во первых если "муравьи слонов не критикуют", почему бы муравьям критиковать тот образ, в котором "слоны" являются перед русской читательской аудиторией? Значит муравьи эти знают нечто такое про"слоновий" оригинал, что даёт им право запрещать и рекомендовать конкретный переводческий образ (неплохое самомнение у...
Перевод Чюминой сплошной, ямбический, более лёгкий, как считается, перевод Минаева наиболее скверный (получил хождение из-за того что вышел впервые с рисунками Доре, в красочном издании, год примерно 1877..), самый первый перевод патологоанатома Д.Мина особенно точен ("Ад", уже в 1854 г.), но ещё затруднённей чем ритмы Лозинского, он "выкован" первым и очень близок к оригиналу (всем критикам плохих переводов я его всячески рекомендую! чтобы они немного охладили свой пыл). Перевод Илюшина сразу импонирует тем, что в нём нет никаких заигрываний в ложную степень буквализма переводимого, сразу берётся в оборот "революционный" русско-архаический слой лексики, и читатель пьянеет, чернеет и начинает спрашивать себя: "а почему бы и нет?" О много хвалимом труде В.Маранцмана сказать не могу, не знаком ( но по слухам, модернизм его избыточен). И все эти переводческие образы Комедии, имеют свой смысл, каждый по своему. Даже в сплошных ямбах у Чюминой (самый "тонкий текст" перевода, если мы говорим не о значении, но о сантиметрах, что ценится определённой частью аудитории), вы встретите быстрые лёгкие образы... Во всяком случае попытка-пытка О.Чюминой выглядит куда более достойной, чем то безобразие, которое учинила в 1990-е годы с Данте (и не только с ним) известная Евса, переводчица с Киева, избравшая тактику исправления перевода Дм.Минаева - Евса переставляет отдельные слова перевода Дм.Минаева и издаёт тексты под собственным именем, - издатели рады, что наихудший перевод Минаева выправлен и с готовностью печатают её исправленного Минаева рядом с картинками Г.Доре. Указанная Евса, занимается надругательством над переводческим трудом, ведь как бы плох или "не очень хорош" не был труд Дм.Минаева, это никак не тот школьник, чьё упражнение можно поправить и издать под своим именем, он был популярным плодовитым русским поэтом в период 1870-1890г.
И наконец последний вопрос - стоит ли бесконечно "кадить" имени М.Лозинского, "ковавшего совершенный" перевод свой в годину 1937-1943? (Многие называя его "безупречным"- и вовсе готовы заключить об этом тексте как о явлении "нового Данте" уже на почве русского языка, - и что им итальянские Данте, Флоренция, и сама "Комедия"?) Кажется это перебор, я бы присмотрелся к забытому имени русского паталогоанатома Д.Мина, в 1854 выдавшего русскому читателю точный первый перевод "Комедии" трудился этот достойный подвижник и знаток романских языков годами, после лекций в медвузе. Ирония в том, что современные издатели часто путают этого Д.Мина с Дм.Минаевым, особенно это так если судить по изданиям 1990-х. Переводы должны быть, - разные, - совершенных переводов нет и быть не может. Мало того что иная речь отражается в переводе как в своё образе, у читателя возникает особое субъектиное "доверение", предрасположение к своему переводчику и образу перевода. Это так, если вы боготворите Лозинского, и способны видеть Беатриче глазами Данте-Лозинского и никакими более. Можно поставить вопрос, в каком переводе должна быть читана "Комедия" в первый раз? И тогда сразу придётся отметить следующее: литературный интерес ориентирует на литературное же качество Комедии, но всмотримся в текст, как в собрание сведений по теологии, науке, астрономии, символизму, очевидно возможны и другие углы интереса, не только литературные? У нас "Комедию" если говорить о жанре, издают в качестве "комедии" и "поэмы", но, - жанр средневековой "Комедии" к которому отнес её Данте, не есть жанр современной комедии, тоже можно сказать и о разном самоопределении её в качестве поэмы современнной или эпохи Dante Alighieri. Любая глава Рая способна набрать 15 стр. одного теологического комментария, а ведь "вес" теологии не менее важен в тексте поэмы. Но подразумевается чисто литературная традиция изданий Данте, читатель теологии встроен в читателя поэзии, а теологические значения не выделены. Если всё так печально, хотя бы интерес читателя к этой и к др. сторонам текста можно допустить? Тогда естественно допустить разные содержательные возможности перевода, как и иные персоналии переводчиков.
Не опасайтесь за читателя, если тот просмотрит жемчуга и сокровища Комедии, читая Чюмину, все он всё равно не просмотрит, но ведь и то, что Лозинский погрузит его в "транс одержимости терцинами, вдруг днесь" загремевшими на его русском языке, совсем и совсем не факт. "Не боги горшки обжигают", в данном случае тот безусловный авторитет (и приоритет) который вы оказали именам/оценкам М.Лозинского и Г.Иванова, понятен, подразумевается что читатели пошатнутся от их литературного величия и назначат издавать впредь La Divina Commedia по Лозинскому-Данте в качестве директивы.
"Трактат по истории религий" Мирчи Элиаде, - вышел во Франции, в Париже, в 1949 году. Это исходная версия его поздней известной работы "Аспекты мифа", представляющей намеренную популяризацию "Трактата" для англоязычного читателя (для простого и для непростого читателя-американца в прошлом веке приходилось очень многое популяризировать, из истории культурного человечества Европы, однако в веке нашем тщетны уже любые усилия в данном направлении... В Америке...
Надо сказать, что три страны - Румыния, Франция и США - были близки Мирча, в них он жил в разные годы, до и после войны, на языках этих стран он писал все свои главные вещи. Однако несмотря на эмиграцию в Штаты в конце жизни, Мирча безусловно был привязан и научно и личными связами к Франции, на французском же языке он издавал книги с особенной любовью и тщательностью. Так или иначе, свои книги он издавал и пересоздавал в трех религиоведческих "контекстах", если можно так сказать, выпуская на трех языках, подразумевающих очень разное восприятие его мысли в родной Румынии. во Франции и в Штатах. В "Аспектах мифа" мифологическая проблематика становится центром религиозной аналитики, но того же требовала и новая эпоха 1960-х. Между тем, послевоенное и довоенное интеллектуальное время Франции, смело оперировало религиозными терминами, именно этим отличается его "Трактат", в нём Мирча называет вещи "своими именами", но подобное отношение подразумевает квалифицированного читателя его книги. На страницах трактата мы уже находим в первом виде его концепцию глобального мифа вечно возвращающегося времени (ныне нередко прямо связываемую с его именем, как предложившего ее первую тщательную аналитику), которое он так и называет "сакральным" (в главе 11), проблемы функционирования мифа и структуру символа (12-13 главы), - в Трактате хорошо видно, что все эти выводы являются результатом его грандиозной обработки и анализа самых разнообразных первобытных культов, в особенности культов плодородия, Земли, и их обрядовым формам - такому накоплению материала собственно и посвящена почти вся книга (главы 2-9, 230 страниц из 350). Таким образом, в этой ранней работе, практически уже собраны в единый последовательный и доказательный текст, все его дальнейшие идеи 50--х и 60-х годов.
Для историка религии, желающего погрузиться в общение с тончайшим знатоком темы, когда религиозная проблематика переживала определённый подъём в после военной Франции и Европе, книга безусловно может оказаться плодовита на неожиданные идеи. Но тема религиозного опыта, повсеместного, и окружающего любого человека, честно говоря, способна взволновать любого человека, уважающего целостный опыт другого человека, другого сообщества, другой эпохи.
Данное издание теологических текстов Блаженного Августина оставило весьма неоднозначное и скорее отрицательное впечатление. (Кстати, по содержанию и по названию, книга совпадает с изданием Минск-Харвест еще 1999 года, большим красным томом). Дело в том, что издатели практически не снабдили эти сложнейшие тексты соответствующим научным комментарием, хотя удалось впихнуть трактатов огромное количество. Богатейшая коллекция включающая кроме всего прочего Толкования на книгу Бытия и ранние...
Ставя предельно понятные современной аудитории вопросы - современный французский философ Ален де Боттон, в ответе на них каждый раз обращается к конкретному философу, его характерной философской судьбе. Тревоги, - те жизненные тревоги которые наши вопросы влекут - разрешаются одновременно на широчайшем личном, и философском фоне каждого из них. Жизнь и её трудности - и философская судьба отдельно взятого мыслителя. Типичные психологические проблемы - и их известная философская характеристика....
"Философское утешение для тех кто не пользуется популярностью" заставляет Боттона заговорить о Сократе, философ противопоставляет выбор истины - популярному и привычному выбору, так, Сократ перед лицом смерти своей не отказывается от того, что был абсолютно прав,не желая потакать неправде и популизму, и Боттон потрясён этой необычайной решимости, его рассказ о Сократе нетороплив и внимателен к тому, кто первым нащупал этот сильнейший, логически очевидный, облик истинности в вещах.. Отказаться от популистского, привычного и удобного, ради тяжёлой и всем неудобной истины - с этого начинается философия, и с этого начинается любой философ...
"Философское утешение для тех кто страдает от безденежья" сразу заставляет читателя улыбнуться, Боттон мечтает и строит планы о счастии земном, - этот рассказ заставляет заговорить его о Эпикуре, эпикурействе и в конце концов о Лукреции. Эпикурейский принцип счастья оказывается настолько реалистичен и глубок, что Боттон удивляется внезапно открывшемуся, он формулирует методические вопросы Эпикура "о счастии" - "...что будет, если ваше желание окажется осуществлённым, и что будет если оно не исполнится"? Боттон рисует нам пять логически простых шагов, не оставляющих камня на камне от бессмысленной и даже вредной мечтательности, выделяя в сухом остатке действительные жизненные потребности. И точно - о человек, жалующийся от безденежья уже который год, и век, почему бы тебе не поговорить на эту тему со знающим в этом толк, - с "мастером счастья и простоты" Эпикуром, хотя бы и при посредстве Боттона?...
"Философское утешение для тех кто страдает от жизненных неудач" обращает внимание Боттона к Сенеке, к позднему эпикурейцу-римлянину. Попытка методического интеллектуального противоборства жизненным потрясениям и неудачам, по Боттону, сопутствовало Сенеке всю его жизнь, и Боттон пишет "Словарь тяжёлых душевных состояний и чувств по Сенеке" из восьми пунктов. Несчастия, так или иначе, неизбежны, но "мы легче переносим те несчастия, к которым подготовились и которые нам понятны", а например гнев для философа - сродни сумасшествию, ибо гнев - самый быстрый путь к безумию... Глава "Философское утешение для тех, кто чувствует себя не осответствующим требованиям" наиболее трепетная из всех, и посвящена она философу Монтеню. Человек чувственной Новой эпохи, Монтень при посредстве Боттона, учит нас признавать собственные слабости и отказываться от того, чтобы осуществлять власть, которой на самом деле у нас нет.. Две последние главы книги, Утешения "...для тех чьё сердце разбито" и "...кто испытывает невзгоды", - посвящены Шопенгауэру и Ницше соответственно. Шопенгауэр здесь тот, кто больше других знал и разочаровывался в любви, как возвышенной так и плотской, а Ницше тот великий одиночка, бросивший миру и его онтологии перчачку в самое лицо, и закаливший себя в непрестанной борьбе струдностями тела и духа - "кто стремится к свершениям должен приветствовать всевозможные трудности", не устанить страдание - но усилить его, направить и преодолеть, и Ницше поэтому, для Боттона, своеобразный венец, результат историко-философского экскурса посвящённого страданию человека, результат, перевоплотивший философского старадальца - в мыслителя-вершителя своей собственной судьбы.
Переиздание "Азбукой-Аттикус" избранных жизнеописаний из собрания биографий Джорджо Вазари. В книге представлены жизнеописания Джотто, Бруннелеско, Липпи, Боттичелли и других наиболее известных мастеров Италии XIV-XV веков, всего опущено примерно две трети исходного текста Вазари, включая его предваряющие описания статьи "Об архитектуре", "Об искусстве" и "О живописи". Это много, тем не менее те биографии которые опубликованы, не сокращены и снабжены...
Если на один миг мы отвлечёмся от правила: "Робинзон Крузо" - классический детский воспитательно-приключенческий роман" или хотя бы допустим у Дефо "призрак" серьёзной литературы, обнаружится продолжающееся книгоизательское правило. "Крузо" до сих пор продолжают печатать или в детском усечённом варианте-переложении К.Чуковского, - или в советском усечённом (начиная с 1931 года, таково и известное издание в БВЛ 1970-х), или в полном, - но следует учесть, что...
Если мы говорим о серьёзных книгоиздательских планах, - в современном "Дефо-ведении" и "Робинзонологии" достаточно уверенно "проклюнулся" новый целостный проект-трилогия, - дополняющий уже имеющуюся Робинзонаду, написанными Даниэлем Дефо в августе 1720 г. "Серьёзными размышлениями Робинзона Крузо". Выдать читателям Дефо всю трилогию Робинзона, в виде "Приключений", "Дальнейших приключений" и "Серьёзных размышлений" главного героя, - выглядит куда как естественно. "Размышления..." эти (в основном там эссе) до сих пор не переведены на русский язык, но думается в будущем вся трилогия должна состояться на русском языке и уверен, подобный книгоиздательский продукт не заставит долго ожидать своего читателя!
Перед нами полное выверенное издание "Приключений Робинзона Крузо", наиболее прославленной первой книги о Робинзоне. Как пишет переводчица и автор предисловия К.Атарова, обратившаяся к дореволюционному переводу Шишкарёвой, - с дополнением разъяснений героя книги, и повторений в тексте (стилистически характерных для прозы Дефо). Издание воспроизводит издание Худ-Лита 1991 года, где К.Атарова взяла за основу дореволюционный перевод Шишмарёвой 1902 г, полный, но Шишмарёва допустила издательские и стилистические вольности. "Робинзон" был разбит на главы и отступления именно тогда. Атарова возвращает тексту исходный "сплошной" вид, восстанавливает полностью предисловие, делает стилистическую правку. То же, что в книге нет картинок, взрослый поклонник Дефо с лёгкостью простит, том весом 800 страниц (не 1000!) включил в себя ещё два разноплановых романа мастера Дефо, - не печатаемый в своё время (в отдельных регионах Европы) роман "Молль Флендерс" в пер. Франковского, и роман "Дневник чумного года", долгое время называвшийся "История великой Лондонской чумы 1665 года" (переведённый также Атаровой с текстологически выверенного оксфордского издания романа 1928 года).
Данная книга, переиздание исследования Л.Карсавина по истории латинского монашества. В 1992 году в изд "Высшая школа" текст уже издавался, в мягкой обложке, сравнив эти издания мы видим что в рецензируемой книге появились рисунки (! но трудно найти читателя которого данное обстоятельство явно обрадует, текст явно не предназначен для детей даже старшего школьного возраста), прежде их не было, но в старой книге было на треть больше примечаний и была статья о Символизме мышления и идее...
В томе собраны произведения великого писателя Андрея Платонова 1926 — 1932 г.г., это "Эфирный тракт", "Епифанские шлюзы", "Город Градов", "Сокровенный человек", "Ямская слобода", "Впрок", "Ювенильное море" и впервые публикующаяся повесть 1932 года "Хлеб и чтение". Повесть «Эфирный тракт», которую изрядно печатали ещё в советский период но в сокращённом варианте, здесь печатается по авторской машинописи. «Город...
Безусловно, главной ценностью данного издания являются старинные ксилографии, которые можно видеть практически на каждой странице. Это издание де Грегори ещё 1492 года! Черно-белые, они создают присущую событиям обстановку. Это плюс.
Но есть свои минусы, и очень существенные. Для многих они могут стать определяющими. Итак, перевод здесь не Н.Любимова - А.Н. Веселовского. Живший и творивший в конце века XIX Веселовский, много занимался Бокаччо, его эпохой и становлением новеллы, он...
Но есть свои минусы, и очень существенные. Для многих они могут стать определяющими. Итак, перевод здесь не Н.Любимова - А.Н. Веселовского. Живший и творивший в конце века XIX Веселовский, много занимался Бокаччо, его эпохой и становлением новеллы, он написал в частности двухтомник «Боккаччо, его среда и сверстники» в 1894 году, переводил самого Бокаччо. Но, но, но. Поклонники переводческого таланта Н.Любимова меня поймут. Изобретательность и изобразительность любимовских переводов трудно пока отодвигать с пьедестала, какие бы вещи он не переводил. Кроме самого переводчика, есть вопросы к корпусу комментариев. Практически их нет, это 2 страницы очень жиденьких комментариев, в конце книги. Но самый скромный и подобающий "Декамерону" комментарий занимает от силы 2-3 страницы на каждую главу-день и минимум 1-2, смотрите комментарий Н.Томашевского например. К сожалению, у нас, приближая к читателям старинную литературу, по прежнему не учитывают значения литературно-исторического комментария, который не то что нужен или не нужен, но который просто необходим из-за конкретных исторических обстоятельств. Хочет или лень читателю лезть в самый конец книги, но издатель должен бы добросовестнее относиться к сопровождению текста, ведь чем острее и актуальнее предстанут перед читателем старинное суждение и выражение, тем благодарнее авторам текста и книги будет читатель, и просто интеллектуальнее и богаче, - а не это ли главное, результат всех наших усилий? Детали комментариев это едва ли не интереснейшая, "вкуснейшая" часть самого текста, если не ближайшего его контекста, надо только не полениться и найти или заказать филологу грамотный современный комментарий. На 10 дней Декамерона - две тощеньких странички комментариев, это неизмеримо мало, так что лучше бы их не было вовсе.
Тем не менее, в целом, суммирую плюсы и минусы, мы получаем любопытный набор иллюстрации 1492+архаичный перевод Веселовского+читатель брошен "на съедение" старинному литературному тексту, то есть оставлен без спасительных комментариев.
Книга, размером несколько меньше обычного, издана очень хорошо: крупный читаемый текст (см. фото), терцины разбиты классически. Самое главное - использован перевод Д.Е.Мина, сделанный в 1870-е годы, по многим литературным критериям сравнимый с современным переводом М.Лозинского. В книге нет аппарата примечаний, благодаря чему она вышла не толстая, каких-то 450 стр. на три кантики! Тут надо сказать что к Д.Мину ещё не создано адекватного для той архаической эпохе 1870-х, аппарата примечаний,...
Иллюстраций собственно нет, - как нет в их подобии мысли. Изображения которые есть, - в конце каждой из трёх кантик финальная и предваряющее новую кантику, - не задержат наше внимание, и хорошо. Иллюстратор мало знакомился с огромной традицией изданий "Комедии" и хотел внести своё, мало заботясь о выразительности поэмы и содержательности. Так, в конце кантики "Ад" помещён рисунок напоминающий лермонтовского демона, меланхолично смотрящего вдаль, - это откуда? мотив никак не связан ни с Люцифером, ни с содержанием последних глав "Ада"! В начале "Чистилища" изображён старец, выглядывающий из земного шара как из яйца, из под разбитой его скорлупы, а в центре Земли виден череп. Данте в Комедии 33 года и он точно не старец, а Земля если и является важным моментом космологии, то далеко не сутью вселенной, даже для 1-ой части. Такие вот произвольные наброски, не отягощённые глубиной. Титульная страница также не перегружена символами. Буква "D" сверху - типичный значок "Данте" в ранних рукописях Комедии. Но что означают два пажа держащие книгу? Если башня устремленная вверх, возможно один из Флорентийских шпилей-башен, а дворик под башней, типичен для Тосканы тех времён. Если даже за черно-белой шахматной темой рисунка, - можно угадать равновесие черных и белых гвельфов, историко-политическую "игру" внутри самой "Комедии", то что значат два пажа? Кажется, для организации обложки "Комедии" куда естественнее было бы использовать многочисленные символы самой Комедии, или структурные схемы Земли, ада и Рая, задействовать трёхчастную структуру "Комедии", пронизывающую её. Пажи, держащие том Комедии, выглядят и бедно и случайно.Также нелепы пошленькие красные цветочки на обложке книги, да и мотивы романтических картин Габриэля Данте Россетти (впрочем о том что это Россетти нигде так и не сказано), кажется что для иллюстратора однофамилец Данте, художник значит больше, чем образная система "Комедии".
Всем, кто до сих пор полагает, что Д.Е.Мин и Д.Д.Минаев - одно и то же лицо, пора ставить точку в заблуждении, это не так. Юрист Дмитрий Егорович Мин 25 лет дотошно переводил Комедию будучи вдохновлён удачным опытом перевода "Ада" ещё в 1853 г, - публикация в "Москвитянине". Переводил как тонкий знаток и ценитель латинского и итальянского языков, и как можно ближе к структуре оригинальной дантовской терцины. Работая в МГУ на кафедре судебной медицины, перевод ритмов Данте был для него как литературным подвигом, так и своего рода духовным гражданским "заданием". Как Данте, судивший и прославлявший творение, Мин был судмедэкспертом века своего.
Что же до Д.Минаева, весьма серого поэта как сейчас видно, конца XIX в, современники отдавали дань его летучему таланту и мастерству переводчика, способному помногу переводить. Впрочем, о его даре если не о его таланте переводчика серьёзный читатель забыл уже к концу XIX в. В середине же века поэт Д.Минаев был постоянным собутыльником в известной Некрасовской компании, и почасту пребывал в запое, это предполагалось, и было почти обязательным. К переводам своим (их у Минаева скопилось к концу жизни великое множество) этот много занятый поэт относился как к литературному заработку, поденщине. Переводил поэт, в отличие от учёного медика Мина, часто с подстрочника, не зная языка оригинала, так, "Комедию" Данте он переводил с прозаического подстрочника. Сами заказы и сроки переводов Комедии постоянно откладывал, объясняя это множеством куда более важных для себя дел. Вы скажете: почему же Минаевский перевод стал столь известен? Ответ таков: перевод Минаева был использован в великолепном и первом полном издании Комедии Товариществом М.О.Вольфа 1874-1879 гг., где впервые были выложены иллюстрации Гюстава Доре. Эти 89 иллюстраций Г.Доре в полном издании "Комедии" М.О.Вольфа, сделали сопутствующий им перевод Минаева знаковым. Кроме того, по времени это получился первый полный перевод всех 3 частей Комедии, так что издатели просто закрывали глаза на качество отдельных глав. О переводе Минаева есть совершенно убийственный отзыв "гуру" нашего дантоведения Голенищева-Кутузова, уверявшего, что чем дальше перевод Минаева, тем он беспорядочнее и хуже. Несмотря на квалифицированные оценки, из-за появления в блистательном издании Вольфа с роскошным Доре и типографскими красотами, перевод запомнили и он "пошёл в массы", Минаева до сих пор тиражируют, заявляя, что он более "доступен", чем какой-то иной.
Перевод Мина соотносим с работой М.Лозинского. Для Мина перевод "Комедии" был таким же жизненным подвигом человека, всемерно привязанного к творению Данте, таким же делом всей его жизни, каким стал перевод этой книги М.Лозинским уже в веке XX-ом. Лозинский ещё в 20-е годы задумал перевод, и выполнял его в годы знаковые для нашей страны, и всей русской культуры, - в русский язык великие терцины Данте были "вправлены" в зловещем 1937 году, словно ад застенков Лубянки и ад Дантовых кругов были спаяны в одно русско-язычное явление Данте русской культуре, также и Сталинскую премию Лозинский получил в 1945-ом "победном" году. А Д.Мин, - знаток 6 языков, включая итальянский и латинский, перевёл Комедию удивительно близко к тексту и к той русской языковой культуре, которая имелась тогда, в 1850-70-е годы. Теперь, - этот перевод запечатлел собою и след первоисточника, и след той русскоязычной культуры XIX века, которая свободна от неологизмов и лексического мусора.
Толстенькая книжка в мягкой обложке малого формата, размер книги 18x11,5, занимает немного места. А вот шрифт как раз не мелкий, это удобно. Нет аппарата примечаний к тексту,а ведь книга М.Бахтина за 50 лет накопила множество существенных замечаний, да и требуется она почти всегда специалистам филологам, так что следовало издавать Бахтина в какой бы то ни было научной редакции. Впрочем, в данном случае мы имеем текст легендарный для нашей филологии 1970-х, кому-то текст будет дорог как память.
Книга написана достаточно живо для справочно-биографической литературы, автор кажется, легко нырыет в любую историческую сферу не зависая в ней, указывает, цитирует, иногда и спорит с источником. В конце книги приведён хронологический список пап и антипап. Технически книга издана отлично, бумага офсетная, шрифт крупный, да и страниц немало, иллюстраций в ней нет никаких, и это хорошо, список пап велик и это навесило бы на стоимость приличную сумму денег. Для русской медиевистики это...
Странно "стряпать" такие книги... Здесь нету автора, ответственного за приводимые сведения, здесь есть автор-составитель (Мещаненкова Е.А.). В конце опубликован список русскоязычных книг о Данте, от Доброхотова до Вдовиной и Дживилегова, - который назван "источниками". Но какой фрагмент, откуда - остаётся необозначенным... Абзац отличен от абзаца только шрифтом, а откуда сведения - гадайте. Популярная книга, с целью первого ознакомления с биографией Данте. Но ведь со времён...
В определённое замешательство, конечно, вводит в книге по истории западного монашества первая же фраза анонса: "Мрачное средневековье на Западе прошло под знаком..." Когда вам не 100 лет, и даже не 200, а где-то около 500, - вбивали в голову что средневековье - "мрачное", невольно начинаешь ждать перемен... Так или иначе, для многих церковных людей, возможно как раз современность - может поспорить за право носить мрачные имена... О книге. Конечно, ощущени двусмысленные....
Ну, конечно, крайне любопытен выбор переводчиков, это почти исключительно С.Я.Шейнман и В.Карпов. Собственно, последний жил и привносил платонизм в русскую философскую среду более полутора веков назад... Ни одного диалога нет в переводе А.Ф.Лосева, С.Аверинцева, с др.стороны, в череде современных изданий Платона, такое предпочтение двух не самых титулованных переводчиков всем остальным, в том числе мэтрам платоноведения, представляется интересным для читателя. Думается, что когда-нибудь...
Не знаете, что почитать?