Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Книжный вор | +120 |
Грибоедов | +37 |
Терракотовая старуха | +30 |
Отечественная судебная медицина с древности до наших дней | +26 |
Древняя история смерти | +24 |
А можно ли эту книгу действительно назвать фантастическим романом? Вся фантастика, по большому счету, заключается в допущении возможности темпоральных перемещений в одностороннем порядке – из настоящего в прошлое и обратно, разумеется, исключительно в научных целях. Других явственных свидетельств того, что на дворе 2054 год, у Конни Уиллис нет. Взять хотя бы то обстоятельство, что наиболее «продвинутыми» средствами связи оказываются пейджер, о существовании которого многие из нас уже сегодня...
Зато в медико-биологическом плане «Книга Страшного суда» и впрямь повествует о вещах невероятных. Можно теоретически предположить, что вирус оказался возбудителем чумы по вине переводчика, а не автора (есть, к сожалению, такие люди, которым что вирусы, что бактерии – все едино, микробы одним словом), но каким образом таинственный грипп перенес 700-летнее заточения в средневековом захоронении и почему в середине XXI века с ним борются с помощью антибиотиков, включая пенициллин, боюсь, не сможет ответить даже Г.Г. Онищенко.
Однако саму Конни Уиллис, как мне кажется, интересует в первую очередь не будущее, а прошлое. Здесь стоит особо подчеркнуть, что действие романа протекает параллельно в двух измерениях - далекое прошлое и не очень далекое будущее, - постоянно перемещаясь из одного в другое. Вероятно, пять лет подготовительной работы над книгой как раз и потребовались для того, чтобы как можно более глубже погрузить себя, а заодно и потенциального читателя в мрачную атмосферу повседневной жизни деревенской Англии XIV века, создать ощутимую иллюзию присутствия. Отсюда и многочисленные цитаты на латыни и старо-английском языке, подозрительно смахивающим на современный голландский, и скрупулезные, изобилующие подробностями описания деталей средневекового быта. Сделав ставку на исторический псевдореализм, автор сознательно пожертвовала всем остальным: характеры персонажей пугающе прямолинейны, сюжет позаимствован из классической рождественской истории («это даже хорошо, что пока нам плохо»), а экуменизм шагает по страницам и эпохам семимильными шагами. Верно лишь то, что люди остаются людьми, как бы не менялись обстоятельства вокруг них. И не важно, происходит это в XIV веке или в XXI.
В целом книга построена по тому же плану, что, например, и биография Завоевателя, написанная Полем Зюмтором и выпущенная «Молодой гвардией» в серии «Жизнь замечательных людей»: вначале приводится общая социально-экономическая характеристика Европы первой половины XI века, после чего в трех разделах последовательно разбираются этапы жизни наиболее известного представителя Нормандской династии, проделавшего путь от бесправного бастарда до всесильного монарха. Однако на этом сходство двух этих...
Помимо подробного, насыщенного фактами и достаточно внятного изложения у этой книги стоит выделить еще два плюса. Во-первых, широкое привлечение автором нарративных источников, благодаря подробному анализу которых даже не самый сообразительный читатель поймет, в чем, например, заключаются принципиальные отличия разных редакций «Англосаксонской хроники», почему не стоит доверять некоторым свидетельствам Ордерика Виталия или откуда черпал вдохновение для своего «Романа о Ру» Вас. Собственно, именно на них, а не на работах своих предшественников де Боюар преимущественно и строит свое повествование. Во-вторых, стремление автора каждое событие и явление рассматривать не изолированно, а в общеисторическом контексте и тесной связи с другими элементами политической системы того времени, что, в частности, позволяет по новому оценить роль нормандцев на европейской арене.
Задумка всей серии «Атлантида» (Атлантида как символ чего-то огромного, великого, но потом разом ушедшего под воду в абсолютное небытие) хотя и не самая оригинальная, но интересная – репринт популярных советских изданий 40-60-х годов приключенческого и фантастического жанра, чьи авторы к настоящему времени в большинстве своем практически полностью позабыты. Кто-то, возможно, и припомнит, что Лев Овалов породил майора Пронина, а Лазарь Лагин - Старика Хоттабыча, но за творчество Виктора...
Повесть «Бумеранг не возвращается» считается одним из самых удачных произведений Михайлова, хотя о каких-то выдающихся художественных достоинствах этой книги говорить не приходится. Это типичный образчик «Библиотечки военных приключений», выпущенный в свет в 1958 году Военным издательством Минобороны СССР (!), с полным набором характерных для «шпионского романа» штампов, замечательно спародированных в мультипликационной ленте «Шпионские страсти», снятой по сценарию уже упоминавшегося выше Лагина. Но пусть «шпионские романы» нещадно критиковали, относя их к литературе низшего сорта, на любви к ним в «самой читающей стране мира» это ничуть не сказывалось. И если бы книга Михайлова была экранизирована, думаю, быть ей в одном ряду с «Делом №306» Ройзмана и «Над Тиссой» Авдеенко.
Если же оставить в стороне конъюнктурную составляющую «Бумеранга», то нынешнему читателю книга, возможно, будет интересна мелкими подробностями жизни и быта советских людей первой половины 50-х годов, тогда как сами персонажи слишком уж прямолинейны и шаблонны. Забавны и некоторые представления автора об «их нравах»: жареная кукуруза почему-то называется «папкорном», тогда как ругаться надлежит исключительно словами «сан оф эйбич». Зато фраза марсонвильского журналиста о том, что «балет «Лебединое озеро» в Большом театре… – это символ современной России», вообще сродни пророчеству. И это почти за сорок лет до путча!
Попутно отмечу, что оригинальные иллюстрации к книге выполнены известным художником Юрием (Георгием) Макаровым, приложившим руку к визуализации многих произведений советских фантастов от Казанцева до Снегова.
Книга, первое издание которой приходится на 1976 год, является логическим продолжением, точнее сказать, вариацией на тему другой книги Кристофера Брука «От Альфреда до Генриха III. 871-1272 годы», появившейся на свет в шестидесятых годах прошлого века. Несмотря на некоторое несовпадение исследуемых временных периодов, две эти работы принципиально мало чем отличаются друг от друга, как по содержанию, так и по характеру изложения. Разве что на русский язык переведена лишь одна из них. Кроме того,...
В структуре книги условно можно выделить два раздела: «повседневная жизнь англосаксонских правителей» (о том, кто такие короли и какое отношение они имели к Карлу Великому разговор особый) и «краткие биографические сведения о некоторых из них». Так, в большей степени повезло представителям нормандской династии, Эдуарду Исповеднику, Альфреду, о которых нам известно сравнительно много, благодаря письменным свидетельствам их современников, которые, впрочем, не лишены субъективизма и влияния политической конъюнктуры, о чем сам автор не устает напоминать в своих полемичных комментариях. Но чем дальше мы устремляемся вглубь веков, тем все более скудной и размытой, если можно так выразиться, становится информация. Особенно наглядно это видно на примере «генеалогических таблиц», в которых даже имена некоторых фигурантов сомнительны, а то и вовсе неизвестны, что уж говорить о датах жизни и семейных связях с предшественниками.
Набор далеко на самых качественных иллюстраций и две карты-схемы не слишком, как мне кажется, помогут читателю погрузиться в атмосферу описываемого времени, тем более когда речь идет ни много ни мало о периоде в семь веков. Но с учетом острого дефицита серьезных переводных работ по медиевистике на русском языке всем, кто интересуется историей средневековой Англии, ознакомиться с этой книгой стоит.
С одной стороны, книга, написанная двумя спартаковскими болельщиками, вряд ли заинтересует кого-то помимо поклонников красно-белого футбольного клуба. Причем не ту молодую поросль, что скачет по трибунам стадионов, охрипшими голосами выкрикивает похабные лозунги и гордо именует свои хулиганские выходки «акциями». Таких, живущих исключительно днем сегодняшним, подлинная история «Спартака», к адептам которого они сами себя причисляют, не особо интересует. Другое дело – люди старшего поколения,...
С другой стороны, книга эта не о футболе, точнее не столько о нем, сколько о судьбах незаурядных личностей, способных отнюдь не только мячик пинать, коим выпало жить в трагическую эпоху. Футбольная арена лишь декорация, как и театральные подмостки, на фоне которой разворачивается основное действие этой драмы. И неслучайно известный советский драматург Александр Гладков, автор героической комедии «Давным-давно» и, к слову, тоже преданный спартаковский болельщик, вынашивал план посвятить Старостиным одну из своих пьес. Так что первому идея написать книгу о знаменитых братьях-футболистах пришла в голову отнюдь не Льву Филатову, как говорится об этом в предисловии.
Книга не лишена недостатков, среди которых стоит отметить чрезмерное увлечение авторов цитированием мемуаров самих братьев, запутанные и не самые важные для повествования подробности генеалогического характера, а также достаточно тенденциозный подход в вопросе выявления истинных причин их уголовного преследования. Стиль изложения больше подошел бы для воскресного приложения крупного спортивного издания, нежели для серьезной биографии, но зато делает книгу более доступной рядовому читателю. Однако главное, на мой взгляд, заключается в том, что не в последнюю очередь благодаря таким книгам рождаются и укрепляются в сознании легенды о великих спортсменах далекого прошлого, живых свидетелей таланта которых в живых практически уже не осталось.
Эта небольшая по объему книга не является биографией Ницше (Раздел "Основные вехи жизни" занимает 4 неполные страницы, поэтому тем, кто действительно хочет познакомиться с жизнеописанием философа можно рекомендовать книгу Даниеля Галеви, которая, к сожалению, уже давно не переиздавалась), но представляет собой скорее очерк, посвященный разбору трех центральных для его философского наследия понятий – идеи вечного возвращения, идеи сверхчеловека и идеи воли к власти. При этом автор –...
Несмотря на то, что сам Ницше жил в XIX веке, закономерность причисления его к выдающимся философам века XX не вызывает сомнений. Сколь мало Ницше был востребован при жизни, настолько же существенное влияние он оказал на труды своих последователей, что Румянцева постоянно подчеркивает многочисленными цитатами из работ таких философов, как Хайдеггер, Делёз, Рорти. Правда, в работе осталась совершенно не раскрытой перспективная, на мой взгляд, тема влияния философии Ницше на труды Освальда Шпенглера. Возможно, рассмотрению этой проблемы уделено место в другой книге Т.Г. Румянцевой, выпущенной в этой же серии «Мыслители XX столетия», которая именно Шпенглеру и посвящена. Кроме того, стоит обратить особое внимание на достаточно спорную, но нетрадиционную по своей концепции главу "Фридрих Ницше: Антихрист или Сверххристианин".
Но это уже век минувший. Актуален ли Ницше сегодня, тем более в России и Белоруссии? Как пишет, Татьяна Герардовна, "Хватит ли у нас сил услышать его призывы хотя бы в XXI столетии, надеясь вслед за мыслителем на то, что человек еще не исчерпал себя для достойной жизни и правого дела?" Ведь еще более столетия назад Ницше предупреждал, прозорливо предвидя будущую катастрофу: «Демократизация Европы клонится к нарождению типа, подготовленного к рабству в самом тонком смысле слова… демократизация Европы есть вместе с тем невольное мероприятие к распложению тиранов»... Вспомним так же, что, по мнению Ницше, его современники (но только ли его?) измельчали, лишились воли, высоких и ясных целей. В этом их главный недостаток. Этих людей страшит мысль о Вечном возвращении, так как они не в силах вынести вечную повторяемость жизни. А разве сам идеал сверхчеловека Ницше – «душное сердце, холодная голова и минус человеческое, слишком человеческое» не напоминает знаменитый афоризм о человеке «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»? Жаль только, что путь достижения этого идеала, как справедливо замечает автор книги, он либо забыл указать, либо сознательно не захотел, что и дало возможность его многочисленным интерпретаторам продемонстрировать всю глубину собственного имморализма.
Но кем бы мы не считали Ницше - несвоевременным, как и его мысли, пророком или "эстетствующим пижоном", бессмысленно спорить с его максимой, что «прежде чем господствовать над другими, научись властвовать над собой», благодаря которой споры о его актуальности отходят на второй план.
Библиография Николая Непомнящего насчитывает десятки, если уже не сотни, книг. Столь примечательная плодовитость автора объясняется достаточно просто: излюбленная, кропотливо разрабатываемая им тема разнообразных тайн, феноменов и загадок, подстерегающих нас буквально на каждом шагу, практически неисчерпаема. Остальное дело техники и искусства компиляции (разумеется, на глубину и фундаментальность такие работы не претендуют), из чего можно сделать вывод, что хорошо известная серия «100 великих»...
Был Николай Николаевич и в Африке, пусть и «не в центральной её части», а в западной, но тоже очень-очень чёрной. Правда, в книге «Тайные общества Чёрной Африки» он не столько делится собственными впечатлениями от некогда увиденного, сколько отдает предпочтение пространным цитатам из книг и статей полувековой давности (см. список использованной литературы в конце), а также выдержкам из досье неких неизвестных африканистов (впрочем, как знать, может, это как раз и есть сам Николай Непомнящий). С одной стороны всё это, конечно, весьма интересно, особенно для тех, чьи познания об Африке ограничиваются школьным курсом географии, однако с другой, сильно смахивает на реферат, подготовленный старательным и начитанным подростком.
Кроме того, мне представляется довольно сомнительным включение зулусов в число африканских «тайных обществ» наряду с догонами, «людьми-леопардами», колдунами вуду и заклинателями змей. Понятно, что без главы «Зулуссский спецназ» объем книги уменьшился бы более чем на треть, а изменить заголовок не позволяло название задуманной издательством «Вече» серии «История орденов и тайных обществ». Но мне искренне жаль неискушенного читателя, которому предстоит продираться через дебри запутанных семейно-родовых отношений зулусских вождей, достойных бразильского телесериала, чтобы по прочтении сотни с лишним страниц выяснить, что никакого тайного общества зулусов никогда не существовало.
Да уж, по сравнению, скажем, с «бесноватым фюрером», на которого, по подсчетам Вилла Бертольда, якобы было совершено 42 покушения (см. его книгу «42 покушения на Адольфа Гитлера»), цифра «три» в отношении Ульянова-Ленина смотрится не очень внушительно. Да и о трех, как выясняется, можно говорить лишь с большими оговорками. Право же, история про ограбление вождя мирового пролетариата бандой Яшки Кошелькова хоть и имела место, но сознательным покушением на жизнь никак не являлась. А благодаря...
Впрочем, стоит оговориться, что тематика книги значительно шире, чем можно представить себе из заглавия. Не обошел автор вниманием ни печально знаменитое путешествие российских социал-демократов в пломбированном вагоне, ни родословную матери Ленина, которую отыскал «за стальными дверями одного из самых надежных сейфов Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма ЦК КПСС» (на радость «истинным патриотам» в книге приведена фотокопия обложки архивного дела и самой родословной на шведском и русском языке). Нашлось место и для «товарища Инессы», и для Сталина с Зиновьевым, и для Петлюры, и даже для Виктора Кингисеппа. Немало страниц посвящено Фрицу Платтену, видному швейцарскому социал-демократу, сыгравшему значительную роль в приходе большевиков к власти, а затем и в становлении советского государства. Учитывая, что о его «коллеге» Карле Мооре подробно уже писал Юрий Фельштинский («Вожди в законе»), можно предположить, что не за горами материалы о таких деятелях, как Парвус и Ганецкий.
Однако тот факт, что тираж выпущенной в 2005 году книги до сих пор не распродан даже после снижения цены почти в три раза, говорит сам за себя.
Воспоминания Алексея Мишагина-Скрыдлова (полное название: «Les souvenirs du prince Michaguine-Skrydloff: Russie blanche et Russie rouge») впервые были изданы на французском языке в 1935 году в Париже, куда сын знаменитого русского адмирала эмигрировал в 1927 году из Советского Союза. Причем в оригинальном издании было указано, что соавтором князя Мишагина, точнее автором литературной записи, является ни много ни мало известный французский романист, драматург и актер Филипп Эриа, лауреат двух...
Несмотря на то, что автор аристократ по праву рождения, сам он не относит себя ни к красным, ни к белым. Правильнее назвать его типичным обывателем, представителем одной из свободных профессий (князь – артист с широким диапазоном творческих способностей), который большевистскому режиму вовсе не симпатизирует, но и в открытую оппозицию к нему не встает, предпочитая приспосабливаться по мере возможности к непривычным условиям существования. Именно такой «взгляд постороннего», не претендующий на открытие новых истин, хотя и не лишенный явственных пропагандистских ноток, представляется мне сегодня куда интереснее напыщенной риторики о судьбе несчастной России-матушки записных апологетов как белого, так и красного движения, коим несть числа.
Очень интересны страницы, посвященные учебе автора в Пажеском корпусе (глава «Молодые люди в военной форме»). Тем, кто читал книгу Сергея Колбасьева «Арсен Люпен», будет интересно сравнить быт и нравы молодых пажей с буднями их коллег и ровесников из Морского кадетского корпуса. Достаточно выразительными получились портреты императрицы Александры Фёдоровны, великих княжон и цесаревича, с которыми Алексею Скрыдлову даже доводилось встречаться лично, а также его родных, в первую очередь, конечно же, отца Николая Илларионовича Скрыдлова. Кстати, княжеский титул Алексей унаследовал не от него, а от своей бабки по отцовской линии. Подробные объяснения, как это произошло, он приводит в тексте. Ну а детективная история, приключившаяся с автором в Киеве в доме некого Сиренко, с учетом кинематографического опыта князя просто-таки сама просится на экран.
Резюме: поклонникам мемуаров участников первой волны русской эмиграции к прочтению рекомендуется.
У книги два серьезных недостатка, которые заметно снижают значение проделанной автором работы. Первый – огромное количество опечаток, порой искажающих смысл текста до полного абсурда. Так, Ленин, оказывается, родился 10 (22) апреля 1970 года, торжественную встречу пятой годовщины Октября в Харькове Фрунзе организовывал в последние месяцы 1923 года, а «ликвидация гражданской войны», по его же словам, произошла никак не позднее 1916 года. Более того, убийцей германского посла графа Мирбаха...
Второй недостаток – собственно содержание книги. Будучи военным историком, В.А. Рунов основной акцент в своей работе делает именно на полководческом аспекте деятельности Фрунзе, опираясь на многочисленные труды своих предшественников советской эпохи. Он достаточно подробно описывает ход боевых операций и анализирует их результаты (в приложения даже включена хронологическая таблица «Основные события Гражданской войны и военной интервенции в СССР», хотя СССР тогда еще не было), однако личности самого Фрунзе, его непосредственному участию в событиях внимания при этом уделяет крайне мало, в основном ограничиваясь общими фразами о руководящей роли. И все это для того, чтобы, отдавая должное организаторским способностям Михаила Васильевича, сделать вывод о том, что его талант как выдающегося отечественного военачальника сильно преувеличен, и он лишь «оказался в нужное время в нужном месте». В принципе, это и так было понятно, и в чем еще могла состоять «тайна жизни» Фрунзе по прочтении сказать не берусь, поскольку биографических сведений в книге приведено чрезвычайно мало, равно как нет и никаких новых открытий относительно смерти наркома. Если это тайна, то раскрыть ее вряд ли кому-либо суждено.
Редкий случай – аннотация не врёт. Сергей Макеев действительно является постоянным автором ежемесячника «Совершенно секретно», и именно там какое-то время назад некоторые из помещенных в эту книгу историй впервые и были опубликованы. Кое-кем, наверное, даже прочитаны. Так что материал перед нами не слишком новый. Скажем, о злосчастной судьбе Жиля де Ре кто только не писал, начиная с покойного Еремея Парнова, равно как не единожды изумлялись тому, что в голову историку Костомарову и писателю...
Известно, что Сергей Львович в бытность написал несколько книг для детей, в т.ч. и посвященную своему любимому персонажу барону Мюнхгаузену, а также создал в Москве уникальный музей имени непревзойденного фантазёра. Оба эти обстоятельства важны, поскольку помогают понять особенности писательской манеры Макеева. «Дело о Синей Бороде» написано по-журналистски непритязательно и ориентировано в первую очередь на детско-подростковую аудиторию, правда, насчет грифа «6+» охранители детской нравственности, по-моему, погорячились. Едва ли первоклашкам будет интересно и полезно узнать подробности многочисленных любовных треугольников с трагическим исходом или познакомиться с оригиналом знаменитого письма запорожских казаков турецкому султану. Так что вернее эту книгу будет адресовать читателям среднего и старшего школьного возраста, а также их переживающим второе детство родителям. Тем более, что книга вполне подойдет в качестве факультативного чтения к школьной программе по литературе: кому-то поможет при написании сочинения, а остальным просто позволит расширить свой кругозор.
Первое, что сразу же обращает внимание при чтении книги, это даже не ошибка в имени автора на обложке (Рыбас не Станислав, но Святослав, и то, что это именно тот самый Рыбас, легко понять из предисловия), а какая-то особая сумбурность изложения с постоянными отходами в сторону от главной темы. Упирая на многообразие причин возникновения пресловутого «Ленинградского дела», в числе которых он называет и «холодную войну», и операцию американских спецслужб, и идеологическое противостояние, автор в...
В то же время не могу не отметить периодически допускаемые в книге нелепые ошибки, которые довольно странно видеть в работе автора двухтомной биографии Сталина. Например, на стр. 51 он пишет о том, что 19 марта 1946 года «на сессии Верховного Совета СССР был образован Совет министров СССР. Сталин стал его председателем и министром обороны». Между тем, министерство обороны появилось в структуре советского правительства лишь в 1953 году, придя на смену Министерству Вооруженных сил, и первым министром обороны стал Николай Булганин. Или же на стр. 135 в применении к 1949 году сказано буквально следующее: «состоялся подпольный съезд крупных функционеров КПСС, с тем чтобы образовать новую коммунистическую партию РСФСР, отделив ее от КПСС». Но ведь до 1952 года никакой КПСС в природе не существовало, а была ВКП(б). Впечатление, что это пишет человек, знакомый с темой лишь поверхностно. Или это небрежность как следствие поспешности, или невнимательность при цитировании.
Вообще, цитат, в том числе и скрытых, когда источник не афишируется, в книге предостаточно, порой даже создается впечатление, что работа построена исключительно на цитатах. Если брать отдельные главы, так оно, собственно, и есть. Источники самые разнообразные и неоднозначные – подлинные документы, материалы следствия и судебных заседаний соседствуют с газетными статьями, мемуарами детей непосредственных участников событий, информацией из интернета и устных бесед. При этом С.Ю. Рыбас не берет на себя труд критически осмыслить многие из приводимых им высказываний, уповая, очевидно, на неприкосновенность авторской позиции. В результате имеем, что именно Маленков «был инициатором снятия Н. Ежова с поста наркома НКВД и выдвижения Лаврентия Берии, который зарекомендовал себя выдающимся работником» (стр. 35), а заодно «был выдающимся организатором» (стр. 133), при этом «Георгий Маленков и Лаврентий Берия не раз доказали свою компетентность и незаменимость» (стр. 48). И не взять в толк: то ли это тонкая ирония, то ли автор действительно стоит на позициях, что «Берия – лучший менеджер XX века».
Как бы то ни было, после этой книги большого желания ознакомиться с другими работами Святослава Рыбаса лично у меня не возникло.
По большому счету, книга представляет собой сценарий или, что более вероятно, текстовку небезызвестного документального сериала «Кремль-9», автором, ведущим и одновременно продюсером которого выступает Алексей Пиманов. Правда, следует сделать важную оговорку, что не всего сериала, а только части эпизодов. Так, например, в книжной версии нет отдельных глав (всего их, к слову, десять, тогда как эпизодов сериала было выпущено в два раза больше), посвященных ленинградской блокаде, сыновьям Сталина...
Более того, те, кто следил за сериалом на телевидении, наверняка помнят, что ставшему знаковым для отечественной истории событием убийству С.М. Кирова, было посвящено две передачи. Первая – роль ведущего в ней исполняет Сергей Медведев – вышла в свет в 2000 году и называлась «Чисто партийное убийство». Вторая, запомнившаяся в первую очередь выносом на широкую публику нательного белья бедного Сергея Мироновича, была отснята в 2005 году и носила претенциозное название «Загадка убийства Кирова: Женский след?». Но по какой-то неведомой причине более поздняя, равно как и более сенсационная (или скандальная) версия событий – по мнению Пиманова сотоварищи, роковой выстрел настиг Кирова в тот момент, когда он находился в горизонтальном положении и с расстегнутыми штанами, но зато в пальто и фуражке – в данную книгу не вошла. Так что читатели, по сравнению с телезрителями, очевидно, много потеряли.
После этого излишне, наверное, говорить, что купированная бумажная версия, снабженная более чем скромной подборкой фотографий, и неотредактированная речь интервьюируемых участников передачи не в состоянии передать оригинальную атмосферу сериала, созданную на кадрах хроники, крупных планах Алексея Пиманова и душещипательной музыке. Вывод очевиден: лучше один раз увидеть.
Чем известен кино- или скорее телережиссер Евгений Татарский? По сути, ни одна его полнометражная картина высокими художественными качествами не обладала, начиная с прославляющих бойцов невидимого фронта детективов типа «Золотой мины» и «Колье Шарлотты», глуповатых на грани пошлости комедий, претендующих на статус социальной сатиры, и заканчивая откровенным кичем девяностых годов. И никакие хвалебные рецензии в центральной советской прессе, на которые автор ссылается в своей книге, равно как и...
Так вот, каким режиссером Евгений Татарский был, ибо в силу возраста и по состояния здоровья от активной творческой работы он давно уже отошел, таким же точно мемуаристом он стал. В записках о себе, отнюдь не немногих, он пишет «без ложной скромности» с неизменным панегирическим оттенком, в результате чего на фоне его бесчисленных «я» даже неудачи преподносятся как безусловные достижения. Собственное режиссерское кредо он формулирует в разговоре с Сергеем Жигуновым так: «я просто верю в себя, что даже если ты совсем плохенький, я тебя вытяну и заставлю сыграть как надо». Зато заводя речь о других, автор становится до неприличия косноязычным. В результате читатель получит набор скандальных банальностей: сколько дней длились запои у Анатолия Папанова, за какое время, соревнуясь друг с другом, успевали напиться на съемочной площадке Элизабет Тейлор и Эва Гарднер, в каких казино играл по ночам в карты Александр Абдулов и за чей счет ездил за границу Иосиф Хейфиц и т.д. И если любители бульварного чтива, вполне возможно, останутся довольны, то «лабораторией творчества» подобные заметки никак не назовешь.
Кому и зачем в аннотации нужно было акцентироваться на двух именно «святочных рассказах», словно все остальные произведения (на самом деле в сборник включены 11 рассказов и две небольшие пьесы) внимания не заслуживают? Быть может, их просто не рекомендуется читать «на посиделках»? Ведь Сергея Носова как автора всегда отличала тонкая с оттенком теплоты ирония, недоступная для понимания любителям телевизионных юмористов. Ирония по отношению к своим персонажам, к читателю, даже к самому себе....
О Носове часто говорят как о мастере абсурда. Вероятно, это так, но лишь отчасти, поскольку известный абсурд нашей жизни для него не самоцель, а один из художественных приемов. Вспомним героя заглавного рассказа «Полтора кролика» писателя (!) Рудакова: «Абсурд – это реальность, реальность, увиденная под определенным углом. Он здесь. Он повсюду. Все зависит от ракурса – как взглянуть. Любое событие может оказаться абсурдным». У Носова именно так и происходит: в ужасном он видит откровенно смешное, в трагичном мелочный пафос, в знаковом – цепь нелепых случайностей. Главное, что абсурд в конечном итоге оборачивается непреклонной логикой жизни.
И напоследок действительно о грустном. В выходных данных книги указано, что издателем её являются Некоммерческое партнерство «Агентство по развитию международных культурных связей “Петербургский салон”» и «Издательство К. Тублина» при поддержке Альянса независимых издателей и книгораспространителей (он же Независимый альянс). На самом деле выпущена книга питерским издательством «Лимбус Пресс», основателем и руководителем которого означенный выше г-н Тублин, к слову, и является. Вывод об этом можно сделать не только по логотипу издательства на титульном листе, но и по «фирменному знаку» – непременному полиграфическому браку. Постоянные читатели продукции «Лимбуса», к коим я смею отнести и себя, уже успели привыкнуть к перевернутым вверх ногами обложкам, равно как и к отсутствующим или, наоборот, повторяющимся блокам страниц. Посему содержание, сиречь оглавление, в котором нумерация страниц не совпадает с нумерацией в самой книге, их вряд ли удивит. На какие только ухищрения не идут «независимые издатели», дабы подчеркнуть собственную оригинальность!
Беря в руки очередную книгу об Олеге Дале, чаще всего приходится сталкиваться с кочующими из одного издания в другое воспоминаниями деятелей театрального и кинематографического искусства в литературной записи Натальи Галаджевой и Александра Иванова. Последний, к слову, является составителем и данной книги «Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью». Таким образом, «неизвестность» весьма условна, ибо примерно две трети сборника составляют материалы, публиковавшиеся ранее, правда, с купюрами...
С момента смерти Олега Даля прошло уже более тридцати лет, однако полноценной биографии актера по-прежнему нет и, вероятнее всего, она уже никогда не будет создана. Время для поиска, встреч и бесед с людьми, которые жили с Далем в одном доме (символично, что небезызвестный дом №111 по Люблинской улице, где жил артист, снесен полтора года назад), играли в одном дворе, учились с ним в одном классе, занимались баскетболом в школьной команде, выступали в концертной бригаде Центрального дома детей железнодорожников, полагаю, безвозвратно упущено. Не сохранилось никаких воспоминаний матери Олега Ивановича, его сестры; нам неизвестно, каким он запомнился двум своим первым супругам, Нине Дорошиной и Татьяне Лавровой. Невероятно, но факт: больше половины жизни артиста – период с рождения (1941) до съемок в первой кинокартине «Мой младший брат» (1962) – тайна за семью печатями. Если мы и знаем Даля, то преимущественно как одаренного артиста, смутно представляя себе, каким человеком он был, не ведая, как и почему он стал именно таким. Можно ли пытаться понять человека, не имея представления о том, как формировались его характер, его мировоззрение, его жизненные принципы?
Даль был для всех загадкой при жизни, еще большей после смерти. «Он был жутко порядочный, слабый, эмоциональный до истеричности, ненадежный, но самоотверженный», - говорят одни. Едва ли не прямо противоположную оценку дают другие. Противоречия в рассказах мемуаристов встречаются буквально на каждом шагу, а разные версии одного и того же жизненного эпизода с трудом можно привести к единому знаменателю. Даль слишком сложен для того, чтобы кому-либо удалось создать простой и понятный его образ. Поэтому сколько бы о нем не писали, Даль все равно был и останется неизвестным.
Несмотря на ультранизкий тираж – 200 экземпляров – книга предназначена отнюдь не для специалистов, а рассчитана на широкую и далеко не самую взыскательную аудиторию. По уровню подачи материала «Основы классической криптологии» без особого труда будут восприняты даже лицами среднего школьного возраста. Пожалуй, только раздел, посвященный использованию кодировки сигналов в средствах мобильной телефонной связи и написанный сухим языком технического справочника, может вызвать некоторые затруднения...
К недочетам издания следует отнести некоторое количество досадных опечаток, в т.ч. относящихся к детальному разбору процесса шифрования (см. рисунок 5.4 на стр. 208) и отсутствие цветных изображений там, где они явно необходимы. В результате придется изрядно поломать голову, чтобы догадаться, какие цвета включает в себя тот или иной флаг Военно-морского и Международного свода сигналов.
Кроме того, остается лишь посетовать, что такой важный вопрос криптологии как криптоанализ (говоря иначе, искусство дешифровки) автором остался практически не освещенным. Таким образом, зашифровывать сообщения с помощью приведенного в этой книге нехитрого набора простейших шифров вы безусловно научитесь. Но для того, чтобы на практике проникнуть в секреты чужих шифровок или хотя бы в общих чертах понять, как это делается, вам необходимо обратиться к другим изданиям. В качестве примера стоит привести книгу Фреда Риксона «Коды, шифры, сигналы и тайная передача информации».
Если круг ваших литературных интересов находится где-то между эпиграммами Валентина Гафта и творчеством неистощимого Игоря Губермана, то книга «В кругу себя», вероятно, вам тоже придется по вкусу. А может быть, и не придется, поскольку чувство юмора индивидуально - suum cuique. То, что у Давида Самойлова с юмором всё в полном порядке, было известно и ранее, достаточно вспомнить поэму «Струфиан» (если кто не читал, с неё и начните), которая по смысловому наполнению, равно как и уровню...
Большинство включенных в сборник сочинений, очевидно, никогда не предназначались для публичного прочтения. Напротив, зачастую они адресованы конкретным людям (не нам!), либо узкому кругу людей (их имена заботливо подскажут нам комментарии Юрия Абызова и Галины Медведевой, а также приведенный в конце книги список «Запечатленные и упомянутые»), в который подавляющее большинство из нас не вхожи. Посему чтение литературы столь интимного пусть и подчеркнуто комического свойства лично для меня сродни вторжению в чужую личную жизнь да еще без разрешения. И если вы все-таки решаетесь на подобный шаг, то делать это нужно с величайшей осторожностью, как, например, сын поэта в своих воспоминаниях «49 дней с родными душами». Иначе рискуете за деревьями не разглядеть леса. Выражаясь словами самого Давида Самойлова, «славы – пеструю заплату – смехом я не заслужил».
Хороший сборник, который будет интересен и полезен как юным читателям, едва знакомым с отечественной историей в рамках курса школьной программы, так и тем, чье мировоззрение было сформировано безальтернативной советской парадигмой. Четко, аргументировано и без лишней патетики, а тем более истерии, столь характерных для многих нынешних «историков», автор излагает фактическую сторону узловых моментов истории установления большевистской власти в России: подготовка Октябрьского переворота,...
Главный акцент автор делает на механизмах и подоплеке политической борьбы, ведущейся «гражданами революционерами», проводя при этом недвусмысленные параллели с практикой организованных криминальных структур. Собственно, сам Юрий Георгиевич и не скрывает, что в его сознании понятия «большевики» (речь в первую очередь о верхушке партии, сиречь вождях) и «мафия» суть синонимы. Отсюда, очевидно, и несколько популистское название книги.
Несмотря на относительную сенсационность излагаемого материала, автором движет отнюдь не стремление любым способом поразить читателя, но желание подтолкнуть последнего к самостоятельной аналитической работе на основе предложенных фактов и доводов. Несомненное уважение вызывает позиция автора не затушевывать неоднозначные моменты, а ясно давать понять, где говорится о гипотезе, где об откровенном вымысле или преднамеренной фальсификации, а где мы имеем дело с непреложной, пусть и не удобной истиной. Вообще, не будет преувеличением сказать, что в основе теоретических построений Юрия Фельштинского стоит Ее Величество Логика.
Весомый козырь в руках автора – широкое использование малоизвестных в нашей стране зарубежных архивных источников, в частности архивов Л. Троцкого и Б. Николаевского (кстати, им обоим посвящены отдельные книги Фельштинского). Вместе с тем, немало внимания уделено и работам советских историков, равно как и обзору периодики в постперестроечную эпоху.
Настоящая книга является переизданием одноименной 1999 года, выпущенной издательством «Терра-Книжный клуб», с добавлением небольшой статьи бывшего инженера-ракетчика Германа Назарова, посвященной архивным изысканиям по теме болезни и смерти вождя мирового пролетариата. Других принципиальных отличий в новом издании нет.
Способность запорожца Юрия Михайловича Сушко писать обо всем на свете, от письма турецкому султану до биографий знаменитых в неожиданном ракурсе (примерно такое название носит серия книг издательства «Эксмо») не может не впечатлять. Все бы ничего, если г-н Сушко продолжал писать о Владимире Высоцком, различным аспектам жизни которого он посвятил с полдюжины книг, среди которых есть и «Друзья Высоцкого», и «Подруги Высоцкого», и «Женщины в жизни Владимира Высоцкого» (тонкий нюанс: подруги и...
Скажу сразу: если вы ранее читали книгу Алексея Велидова «Похождения террориста. Одиссея Якова Блюмкина», вышедшую в свет в 1998 году издательством «Современник», то от покупки «Девяти жизней…» смело можете отказаться. Юрий Сушко её тоже читал, о чем упоминает в библиографии, правда, при этом почему-то ошибочно указывая год выпуска. Но ведь других полноценных биографий убийцы графа Мирбаха не существует, и потому сборник, включающий очерки Велидова, Ярослава Леонтьева и Олега Шишкина, стал основой для книги Сушко.
Впрочем, это отнюдь не плагиат и даже не вольный пересказ чужого труда, хотя при чтении главы «Шамбала ты моя, Шамбала…» (бедная Шаганэ!) трудно удержаться от мысли, что у Олега Шишкина есть веский повод, чтобы обидеться. Это и не роман, и не документальное исследование, а скорее беллетристическая биография, в которой художественный вымысел сосуществует на равных правах с историческими фактами. Так, например, исключительно благодаря неистощимой фантазии Юрия Сушко Яков Блюмкин с легкостью превращается в автора «Баллады о двадцати шести» (Есенин, оказывается, в это время спал) или же в сокамерника Бориса Савинкова, ведущего со знаменитым террористом диспуты по общественно-политическим и философским вопросам. Лейтмотив девяти жизней, которые надлежит прожить его герою, раскрывает перед автором почти безграничные возможности. Возможно, это кому-то и покажется забавным, но со стороны производит впечатление фатальной логореи, с которой автор не в состоянии справиться и таким образом попросту вынужден писать, что называется, от зари до зари. А тем временем несчастному читателю остается только гадать, кем же был Яков Блюмкин на самом деле.
Впечатление от книги неоднозначное. Сразу стоит сказать, что начинать с нее знакомство с темой последних дней царского семейства Романовых, на мой взгляд, не стоит. Хотя бы потому, что автор, эксперт-криминалист Юрий Александрович Жук (подозреваю, что он близкий родственник хорошо известного историка оружия и художника Александра Борисовича Жука) не только не ставит перед собой целью нарисовать свою собственную версию гибели последнего русского царя и его близких, но и чужие концепции...
Все достаточно убедительно, логично и обстоятельно, но только до тех пор, пока автор держится в рамках своей специальности. Особенно интересным мне представляется материал, посвященный действительной роли Я.М. Свикке в описываемых событиях. Однако последняя глава «След союзников в деле попытки спасения царской семьи», нашпигованная фантастическими предположениями, бездоказательными зачастую гипотезами и якобы имевшими место фактами, выдающимися за непреложную истину, больше напоминает газетную утку, нежели серьезное историческое исследование. Чувство меры в данном случае Юрию Александровичу, похоже, изменило, или же лавры Радзинского, с рассуждениями которого в выводах автора наблюдаются несомненные аналогии, не дают покоя.
Для начала стоит сказать несколько слов об авторе. Дмитрий Борисович Павлов, ныне заведующий кафедрой истории России и права МИРЭА, а заодно преподающий историю стран Азии и Африки в Православном Свято-Тихоновском государственном университете, свой путь в науке начал в конце восьмидесятых годов, защитив в 1989 году кандидатскую диссертацию по теме «Эсеры-максималисты в первой российской революции». Поскольку мне довелось с ней ознакомиться, могу с уверенностью сказать, что в то время японские...
В предисловии Дмитрий Борисович указывает, что помимо отечественных архивных материалов при работе над книгой он использовал документы внешнеполитического ведомства Великобритании, Национального архива Финляндии и Библиотеки парламента Японии, не говоря уж о мемуарах, дневниках и переписке непосредственных участников событий более чем вековой давности. Очевидно, это так и есть, но дело в том, что, если судить по книге, ничего принципиально нового в видение предмета исследования эти документы не вносят. Все сводится к тому же, что было, в принципе, известно и ранее: японская разведка в лице полковника Мотодзиро Акаси действительно оказывала финансовую помощь финским (Циллиакус) и грузинским (Деканозов) националистам в их попытках приобретения и контрабандного ввоза на территорию Российской империи оружия с целью организации массовых вооруженных беспорядков. Что немаловажно, попытках провалившихся – да здравствуют отечественные спецслужбы! В то же время большинство революционно настроенных российских политических партий, исключая разве что опереточного попа Гапона, от деятельного участия в данной авантюре уклонились, в том числе и социал-демократы. Так что сенсационных открытий в духе того, будто лидеры большевиков были не только немецкими шпионами, но еще и японскими, на страницах этой книги вы, к счастью, не найдете. По большому счету, на этом можно ставить точку, поскольку остальное – детали, вроде того как звали служанку парижской гостиницы, воровавшей у японского полковника телеграммы; сколько франков требовалось на оплату работы филера Лануана в Лондоне и с каким акцентом разговаривали между собой на английском языке матросы судна «Джон Графтон». Более того, эти же самые нюансы Дмитрием Борисовичем уже были тщательно разжеваны в его упомянутой выше монографии о русско-японской войне. Посему в чем принципиальная новизна данной работы и зачем на ее издание нужно было тратить деньги Российского гуманитарного научного фонда лично мне невдомек.
Под одной обложкой собраны три произведения Юлиана Семенова: «Смерть Петра», «Гибель Столыпина» и «Синдром Гучкова», так что вынесенное в заглавие название первого из них легко может ввести в заблуждение относительно содержания книги (в самом деле, не считать же, что заголовок относится не только к Петру I, но и к Столыпину). При этом ключевая фраза «Исторические версии» остается как бы за кадром, хотя именно о версиях известных событий отечественной истории, изложенных Юлианом Семеновичем в...
Тем не менее, выбор обстоятельств и центральных фигур, разумеется, не случаен: основу повествования каждого из трех романов составляет конфликт прогрессивных реформаторов (Петр Алексеевич, Петр Аркадьевич и в придачу тщеславный лидер октябристов, внук крепостного крестьянина, писаный только что не ангелом) с махровыми ретроградами, узколобыми националистами и изнутри подтачивающими государственную мощь бюрократами. И всякий раз, замечу, реформаторы в конечном счете проигрывают – скоропостижно умирают, гибнут от руки террористов или, в крайнем случае, получают плевок в лицо. Ответ на вопрос «почему?» любопытный читатель без труда найдет у Юлиана Семенова. Там все прозрачно, благо, что на исключительную художественную ценность своих произведений автор никогда не уповал.
И вдогонку маленький нюанс. Характерный знак «правильного советского мышления» являют собой лирические отступления о «товарище Франеке» (под этим псевдонимом скрывается Дзержинский), сделанные Семеновым в «Гибели Столыпина». Никакого практического смысла они не несут, но, видимо, автору «Горения» (если не ошибаюсь, примерно в то же время Юлиан Семенович работал над окончанием чекистской трилогии) было попросту невозможно избавиться даже на миг от всевидящего ока Железного Феликса. Тяжелое, словом, было время.
Несмотря на чрезмерно длинное и излишне заумное название, вероятно, призванное добавить книге наукообразности (впрочем, вполне допускаю, что виной тому не воля автора, а гиперактивность редактора издательства «Центрполиграф» Глебовской, привыкшей все делать «как лучше»), содержание работы Дмитрия Ершова более близко не к академическому труду, а к популярному изданию. Это своего рода серия очерков на заданную тему, что в данном случае отнюдь не плохо, ибо делает повествование живым и интересным...
Результат проделанной Дмитрием Ершовым работы не только представляет большой интерес, но и вызывает уважение, свидетельством чему внушительный список явно не вполглаза просмотренной литературы, включающей периодику начала прошлого века. Наверное, только таким способом можно было извлечь на свет удивительную историю французского волонтера Лаубе (думаю, многие из тех, кто прочитал книгу, согласятся с тем, что это одни из самых замечательных и увлекательных страниц в ней), неизвестные подробности локальных стычек, не имевших широкого резонанса, и постараться проследить причинно-следственные связи событий.
Учитывая крайне малый тираж, данная книга уже стала библиографической редкостью, однако автор уверяет, что второе издание, как водится, исправленное и дополненное, не за горами. С нетерпением будем ждать, равно как и новых работ Дмитрия Ершова.
Ни для кого не секрет, что с великодержавным шовинизмом у Фонда исторической перспективы, послушно претворяющего в жизнь партитуру своего руководителя Наталии Нарочницкой, дело обстоит в полном порядке. Краткое предисловие к книге Михаила Мельтюхова, посвященной территориальному конфликту между Советским Союзом и Румынией, служит наглядным тому подтверждением. Вот две характерные выдержки, при этом особо следует обратить внимание на безапелляционность и тон высказываний.
1). «Будучи нищим...
1). «Будучи нищим европейским захолустьем и аграрным придатком западных стран, Восточная Европа именно во второй половине XX века получила возможность самостоятельного развития на благо собственных народов, сделав скачок к современным стандартам развитости».
2). «Договор [речь идет о хорошо известном пакте Молотова-Риббентропа] стал выдающимся успехом советской дипломатии, восстановившим территорию исторического государства Российского».
Желая не допустить неугодного пересмотра истории и последствий Второй мировой войны, «патриоты Отечества», объявившие себя гарантами исторической справедливости, обычно обвиняют критиков в приверженности к абстрактным моральным оценкам, не учитывающим конкретных исторических реалий и менталитета эпохи. В итоге возникает очевидный парадокс: «если все прочие государства в своей международной политике руководствовались собственными интересами, то Советский Союз занимался лишь тем, что демонстрировал свое миролюбие и боролся за мир». Однако при этом как бы за скобками остаются методы, которыми означенные благие намерения достигались. Когда цель оправдывает средства, рукой подать до инверсии смысла, и тогда слова о «решении бессарабского вопроса» окажутся сродни фразе об "окончательном решении" другого вопроса.
Михаил Мельтюхов придерживается той точки зрения, «что каждое государство имеет право проводить любую внешнюю политику», доказательством чего служит рассматриваемая им в книге «Упущенный шанс Сталина» концепция превентивной войны. Посему для него нет необходимости лишний раз подробно разъяснять свою позицию по каждому частному вопросу. Вообще, в своей работе «Бессарабский вопрос между мировыми войнами» Мельтюхов практически избегает давать нравственно-этические оценки тем или иным политическим шагам как советской стороны, так и ее оппонентов. Для него важно не «плохо или хорошо», а «как и для чего», все свои основные выводы автор оставляет для заключения. Такой подход удобен для читателя, склонного к самостоятельному анализу и не желающего бездумно повторять навязанные ему автором выводы. Благо, что представленный в книге фактический материал поистине огромен и чрезвычайно подробен, правда, большая его часть акцентирована на события 1940 года, предшествовавшие «освобождению» Бессарабии.
В этой связи можно только посетовать, что автор не уделил внимания такой достаточно интересной и мало освещенной в исторической (особенно русскоязычной) литературе теме, как деятельность на территории Бессарабии и Румынии Заграничного отдела ЦК КПУ. Мельтюхов лишь однажды мельком упоминает документ, в котором прямо говорится о сотрудниках Закордота, и в результате его рассказ о пограничных конфликтах на Днестре выглядит упрощенно, если не сказать однобоко. Тогда как в действительности Закордот, занимавшийся ведением разведывательной и информационной работой за рубежом в смежных с Украиной государствах по вопросам политического, экономического и военного характера, должен был оставить куда более яркий след в истории бессарабского конфликта.
Подводя итог, еще раз подчеркну, что несмотря на очевидную политическую ангажированность проекта «Наталия Нарочницкая представляет…», в рамках которого осуществлен выпуск данной книги, Михаил Мельтюхов, опираясь на обширную документальную и фактическую базу, дает куда более объективное описание сути и хода разрешения «бессарабского вопроса», чем можно было бы ожидать. А дальше все зависит от вас самих. Имеющий глаза, да увидит, а кто прав, рассудит в конечном счете Время.
Данная книга, по сути, является переизданием работы 1977 года «Крах «Эдельвейса» и Ближний Восток», принадлежащей перу того же автора, хотя и с небольшими изменениями. В частности, издательство «Вече» поменяло название, посчитав, очевидно, упоминание о Ближнем Востоке несущественным, в отличие от Кавказа. На самом же деле, анализу внешне- и внутриполитической ситуации в сопредельных советскому Закавказью странах (в первую очередь Иран, Ирак и Турция), причем как во время, так и накануне...
Труд Ибрагимбейли, к слову уже лет десять как, если не больше, ушедшего в мир иной, и сам не лишен определенных существенных недостатков. Ряд авторских оценок, преподносимых как бесспорная истина, сегодня подлежит критическому отношению, а порой и радикальному пересмотру. А там, где весомых аргументов не хватает, автор стремительно переходит к пропагандистской патетике. Вопросы горского коллаборационизма и его последствий обойдены серьезным вниманием, тогда как светлой личности начальника политотдела 18-й армии и его роли в освобождении Кавказа придается чересчур большое значение.
Тем не менее, работа Ибрагимбейли, на мой взгляд, заслуживает не только того, чтобы быть прочитанной, но и тщательно изученной. При этом стоит заметить, что Илья Мощанский, делающий в основном упор на военных архивах, в своих книгах «Оборона Кавказа. Великое отступление» и «Стоять насмерть!» (всё то же «Вече») цитирует Ибрагимбейли буквально страницами. И это, по всей видимости, не случайно.
Не знаю, как на других книгах Бориса Тененбаума, посвященных Наполеону, Макиавелли и Борджиа, но на обложке этой смело можно ставить штамп «для блондинок». Прочие читатели вряд ли вынесут для себя что-то полезное и новое. В основном автор повторяет широко известные факты биографий английских монархов (да и не только их, поскольку за пределами туманного Альбиона тоже происходит много интересного, и посему каждое лыко будет в строку), не особо разбираясь, где правда, где красивая легенда, а где...
Приведу пример. «Свою будущую жену Генрих увидел в первый раз 14 ноября 1491 года. Ей было тогда 16 лет, и она была невестой его брата, наследного принца Артура». В следующем абазе читаем: «Генрих присутствовал на свадьбе брата в качестве 10-летнего щекастого мальчика, который с энтузиазмом участвовал в танцах. Принц Артур внезапно умер в марте 1503 года, после всего лишь 4 месяцев супружества».
В 1491 году будущий английский король Генрих VIII только родился, стало быть 10-летним щекастым мальчиком быть не мог. Венчание Каталины и Артура действительно состоялось 14 ноября, но 1501 года, причем испанской инфанте в этот момент было не 16, а 15 лет, поскольку родилась она в декабре 1585 года. А смерть принца Артура наступила в апреле 1502 года, а не в марте 1503, да и 4 месяца там получаются разве что с большим натягом. Впрочем, возможно, из Бостона, где проживает г-н Тенебаум, все это видится несколько иначе, а блондинкам так и вовсе без разницы.
В сухом остатке собственно от автора в «Тюдорах» остаются только скабрёзные комментарии, перманентные глупые подхихикиванья и горячее желание продемонстрировать свою высочайшую эрудицию во всех областях без исключения, но в первую очередь в литературоведении. Поражает обилие цитат из произведений Хилари Мантел и Шекспира, равно как и завершающий аккорд – псалом 118 вкупе с сонетом Тененбаума (ах, вы, оказывается, еще и поэт!). И апогей - пространные рассуждения о том, почему бы Мао Цзэдуну не быть Шекспиром. До такого бы даже Гилилов не додумался.
В книге можно выделить три раздела, каждый из которых интересен по своему. Предваряет основное повествование биографический очерк, написанный сыном актера Юлием Файтом, кинорежиссером, некогда снявшим фильм «Пограничный пес Алый» (были, конечно, и другие, но этот, как мне кажется, наиболее известен). Несмотря на то, что, по заверениям самого Юлия Андреевича, с отцом они никогда не были особенно близки, его рассказ пропитан глубоким уважением к родителю и что самое главное, дает достаточно...
Центральная часть – мемуары самого Андрея Файта, освещающие практически все этапы его яркой и продолжительной актерской карьеры. Здесь и пронизанные ностальгией детские и юношеские воспоминания, и критический взгляд на годы, проведенные в Государственном институте кинематографии, и встречи с выдающимися мастерами киноискусства, и размышления о творческих победах и неудачах. Особое место отведено единственному художественному произведению, созданному Файтом, небольшому «Осеннему рассказу», в коем отчетливо чувствуются автобиографичные нотки.
Завершает книгу подборка никогда не издававшихся стихотворений Алексея Масленникова, друга юности Андрея Файта, погибшего в 1941 году в Московском ополчении. Возможно, большой художественной ценности они и не имеют, но зато прекрасно передают атмосферу «Ковчега великолепных дегенератов», которому эти нарочито эпигонские строки обязаны своим появлением на свет.
Очередная книга-компиляция, не требующая от автора-составителя ни напряженной умственной работы, ни наличия элементарных творческих способностей, что убедительно доказывают прежние работы г-жи Тендоры, посвященные Вячеславу Тихонову, Георгию Юматову и Изольде Извицкой. Достаточно иметь интернет под рукой и ВГИК за плечами, ввернуть в текст многозначительную фразу «когда я брала интервью у Марьиванны, она призналась мне…», чтобы разбавить многостраничные фрагменты, заимствованные из воспоминаний...
Если все это было сделано, дабы доказать, что Леонид Быков был и остается символом своего времени, и «вряд ли бы он нашел свое место в сегодняшнем дне», результат явно не стоил затраченных усилий. Скучная, унылая книга, не достойная истинно народного кумира, имя которого она была призвана увековечить.
Спору нет, книга и в самом деле получилась достаточно яркая и красочная, причем подбор фотографий-образцов выполнен, очевидно, с таким расчетом, чтобы не только дать понять читателю, к чему следует стремиться в своей работе, но и наглядно продемонстрировать тщетность его усилий. Думается, не один начинающий фотограф, избравший данную книгу в качестве практического руководства к действию, будет в глубокой задумчивости чесать в затылке, размышляя над тем, почему даже самое тщательное соблюдение...
Уровень изложения материала без претензий, для «чайников», которые, проснувшись однажды утром, внезапно ощутили неодолимую тягу к искусству фотографии. Непосредственно теории (композиция, освещение, настройка параметров камеры) уделено не очень много места, в основном дело не идет дальше основных и самых общих понятий, тогда как важные нюансы (правильное кадрирование, например, или проводка) остаются, к сожалению, без должного объяснения. Но по сравнению с изданиями, в которых «цифровая фотография» начинается и заканчивается в Photoshop'е, Гурский и Мокроусова сделали явный шаг вперед: незаменимому помощнику всех криворуких фотолюбителей в их «Большой книге цифровой фотографии» отведена «всего лишь» четверть страниц. Это, поверьте, действительно не так уж и много.
Особенно повеселил раздел, посвященный уличной фотосъемке, где авторы с серьезным видом (или мне это только показалось?) дают следующие рекомендации: «Если вас разоблачили, то исход будет зависеть только от вашего умения быстро оценить создавшуюся ситуацию. Лучше всего сразу же улыбнуться и сказать что-то подобное: «Вы знаете, я фотограф такой-то газеты, снимаю репортаж о том-то». Еще один вариант – извиниться перед объектом съемки и уйти. Если же вы попали в неприятную ситуацию и столкнулись с угрозой расправы и агрессией, то лучше не рисковать, а бежать как можно быстрее».
Ну а глава «Как сделать фотосъемку источником стабильного дохода», по замыслу авторов, вероятно, поможет вдохнуть новые силы в тех, кто уже было отчаялся добиться признания своего таланта. Для этого главное освоить… «английский язык хотя бы на базовом уровне». Потому как фотоаппарат читатель уже и так освоил.
P.S. Поскольку книга имеет достаточно крупный формат, пришлось ограничиться не полностраничными иллюстрациями, а фрагментами, отражающими примерно 2/3 страницы.
Если г-н Васильченко всерьез намеревался разрушить якобы бытующее в народе представление о преимущественно пропагандистском характере кинематографа времен Третьего рейха, то ему это в принципе не удалось. Напротив, вся его книга как раз подтверждает, а не опровергает приведенное выше утверждение: большинство немецких фильмов, снятых в период с 1933 по 1945 год, прямо или опосредованно пропагандируют ценности национал-социалистического общества (пропагандировать, кстати, можно и трезвый образ...
«Геббельс прекрасно понимал, что навязчивая и открытая политическая пропаганда не достигнет своей цели. Политические требования и идеологические лозунги должны быть неявными, замаскированными жизненными ситуациями. Изображение проблем, существование которых в Третьем рейхе Геббельс все-таки допускал, должно было быть веселым и в то же время нравоучительным».
Что касается популярности нарочито проигнорированной автором Марики Рёкк, то без претензий на какие-либо далеко идущие выводы стоит все же отметить следующее: за годы фашистской диктатуры Гитлера она снялась в 16 немецких фильмах (еще два остались незавершенными), т.е. даже больше, чем удостоившиеся отдельных эссе Зара Леандер (12), Кристина Зёдербаум (11) и Ильзе Вернер (10). И видеть ее где-то помимо песенно-танцевальных водевилей было бы не менее странно, чем, скажем, Аллу Пугачеву на оперной сцене, так что грешно обвинять горячо любимую в послевоенном Союзе Марику в сценическом однообразии. Впрочем, то, какое место в книге о кинематографе в национал-социалистической Германии уделено столь одиозной личности, как Лени Риффеншталь – от силы 2-3 предложения – вызывает еще большее изумление.
Компенсировать эти необъяснимые лакуны, очевидно, призван был скрупулезный пересказ содержания по меньшей мере полусотни кинокартин, которые автор вряд ли все просмотрел лично. Собственно, это было и не нужно, поскольку подобные «синопсисы» регулярно публиковались в немецких журналах, посвященных кинематографу Третьего рейха. В результате сложно отделаться от ощущения, что держишь в руках некую энциклопедию немецких фильмов, практическое назначение которой не совсем ясно. Относительно же редкие попытки Васильченко углубиться в теоретические вопросы выглядят не слишком убедительно. Даже указать в Списке использованной литературы и источников правильные выходные данные хорошо известной еще в СССР монографии «Психологическая история немецкого кино. От Калигари до Гитлера» Зигфрида Кракауэра автору почему-то оказалось не под силу, что уж говорить о результате заочной полемики с ним.
Отдельного упоминания заслуживают две последние главы, посвященные истории появления и первых шагов немецкого телевидения. Это действительно интересный и оригинальный материал, однако к кинематографу, о котором речь идет в заглавии книги, не имеющий прямого отношения. Словом, в очередной раз победило искреннее желание автора сделать как лучше, причем с заранее известным исходом.
Жаль, что в аннотации не сделан акцент на то, что значительную часть помещенных в сборнике преданий составляют их ассимилированные варианты, прочно впитавшие традиции культуры Старого Света и христианской религии. Это более чем странно, поскольку Юрий Кнорозов, именем которого назван учебно-научный Мезоамериканский центр, в свое время прославился работой именно с первоисточниками письменности майя, совершив громадный прорыв в их расшифровке. Его последователи же суть «интерпретаторы...
Хотя составители и убеждают, что перевод текста осуществлялся «с испано- и англоязычных (откуда же еще взяться словечку «сверхприродные», если не от английского «supernatural»?) версий, не подвергавшихся литературной обработке», сути дела это не меняет: перед нами лишь жалкие отголоски, детский лепет могучей, неповторимой цивилизации древних майя, неблагодарные потомки которых разъезжают на автомобилях, пользуются огнестрельным оружием, запросто беседуют с апостолами и творят уйму прочих непотребств, явно не достойных верных сынов Кукулькана. Сборник сродни попытке подменить величие старинных легенд современным примитивизмом.
Справедливости ради, стоит, конечно, отметить, что оригинальные индейские мифы и сказки, которые не заимствуют сюжеты из басней Эзопа и колыбельных Шехерезады, на страницах этого сборника тоже встречаются, но по-настоящему интересных и самобытных среди них не так уж и много. Во всяком случае, лавры памятников мировой литературы им точно не грозят. И ждать от этой книги откровений в духе бессмертного «Пополь-Вуха» не имеет смысла.
Книга «Формулы страха» Дмитрия Комма на порядок превосходит во многом схожую «Книгу ужаса» Дэвида Скала (в оригинале «The Monster Show: A Cultural History of Horror»), как по глубине погружения в тему, так и по стилю изложения. В то время, как Скал рассматривает развитие «хоррора» с позиций американской культуры, причем временами взгляд этот выглядит откровенно дилетантским, Комм как истинный киновед-профессионал куда больше заинтересован в анализе теоретического аспекта жанра. Причем главный...
Вообще поиск определения «хоррора» и последующая классификация его образчиков представляет собой чрезвычайно сложную задачу, практически никем адекватно не решенную в силу особой специфичности и вариативности характерных признаков. В этой связи очень интересной представляется сама идея Дмитрия Комма вывести некие «формулы страха», с помощью которых можно было бы четко определить, что собой представлял и как менялся жанр «хоррора» на определенных этапах своего развития. Иначе говоря, нет и не может быть универсального определения «ужаса», единого во времени и пространстве, потому нам и кажется сегодня смешным, то, что некогда до смерти пугало наших бабушек. Напротив, следуя требованиям социально-культурной среды «хоррор» постоянно трансформировался (и, вероятно, будет трансформироваться) как жанр киноискусства. В тщательном описании подобных метаморфоз, подкрепленном многочисленными примерами из фильмов, равно как и выявлении их истинных, глубинных причин Комм и видит свою задачу. Справился ли он с ней? Пусть на этот вопрос ответят самые обычные зрители, не принадлежащие к числу студентов гуманитарных и кинематографических вузов. Лично мне книга понравилась уже тем, что заставила серьезно задуматься над расширением моего «кинокругозора».
Уж чего-чего, а нового из этой книги можно узнать немало, причем вне всякой зависимости от того, сколько раз вы перечитали в детстве Цвейга. Начать хотя бы с того, что автор и издатели готовы в корне поменять устоявшиеся представления на роман как жанр художественной литературы. Следуя их логике, к этой же категории следует отнести и небезызвестный в широких кругах журнал «Караван историй», эпатажные очерки из которого стилистически весьма напоминают творение г-на Грибанова, особенно в...
Впрочем, этому удивляться не след, ведь речь, повторюсь, идет о романе, где, что ни глава, то новое открытие. Я не отношу себя к специалистам в области медиевистики, посему для меня было настоящим откровением существование в Европе XVI века таких монархов, как Елизавета V (на обложке книги почему-то указано, что она Первая) и Карл XI (при том, что несколькими абзацами ранее он был всего лишь Девятым). Достойным компаньоном для них должен стать Пепин Короткий, обязанный, вероятно, своим прозвищем, как и проказница Пеппи, чулкам, а вовсе не латинскому Pippinus.
Меня до глубины души поразил тот факт, что мать знаменитого Генриха Наваррского носила фамилию Альбрехт (но никак не д'Альбре). Более того, сам он в 1562 году, т.е. в возрасте 10 лет, оказывается, был назначен командующим королевскими войсками, которым предстояло подавить силы протестантов. Интересно, что по этому поводу сказали бы коннетабль Франции Монморанси и маршал Сент-Андре, не говоря уж об отце Генриха Антуане Наваррском? Однако последний никогда не заявлял, что «Париж стоит мессы».
Наконец, мой интеллектуальный багаж обогатился знакомством с именами таких прославленных английских драматургов, как Марлоу и Бен Джойнсон (а еще были Пьюшкин и Лермонтофф, но до них у г-на Грибанова не дошли руки), не говоря уж о сэре Хэйли, коего некоторые, в том числе и я, по наивности принимали за Уолтера Рэли. Правда, немного странно, что названный в честь этого человека город в Северной Каролине почему-то во всех справочниках и атласах именуется Роли или Рэли, на худой конец.
А уж коли речь заходит о датировке тех или иных событий, открытием может стать каждая цифра. Когда королеве Елизавете исполнилось 67 лет? Когда Роберт Сесил занял пост государственного секретаря? Когда Генрих стал королем Наваррским? Прочтите книгу Бориса Грибанова и вы поймете, что до сих пор блуждали во мраке неведения. Вот в этом, очевидно, и заключается суть романа под названием «Елизавета I, королева Англии».
В отличие от автора аннотации к данной книге, г-н Васильченко отдает себе отчет в том, что изобразительное искусство Третьего рейха, сиречь «нацистская живопись», это отнюдь не акварели Гитлера, какую бы цену за них не давали на аукционе. И хотя именно художественные предпочтения (вкусом это тяжело назвать) фюрера во многом определили прокрустовы границы пространства, в котором несчастное немецкое искусство могло существовать, на мой взгляд, этому вопросу уделено даже чересчур много внимания....
Увы, традиционно приходится пенять г-ну Васильченко на недостаточную глубину проработки темы. Можно еще закрыть глаза на то, что имя венецианского художника Франческо Гварди автор (читай: компилятор) книги по незнанию трансформировал в «Францеско Гаурди». Но неужели он никогда даже не слышал о норвежском экспрессионисте Эдварде Мунке, упорно именуя его Мунхом? Похоже, встретив в немецком тексте незнакомое ему имя Edvard Munch, г-н Васильченко прочитал его так, как подсказывал германофильский слух, т.е. с «х» на конце (каламбур сродни тому, что приведен в контексте описания скульптурной композиции «Леда и лебедь»). Однако в действительности фамилия художника и в норвежском, и в русском, и в немецком языке произносится одинаково – Мунк. Очень странно, что человек, пишущий об одном из направлений живописи XX века, не в курсе этого.
Еще более существенным недостатком является то, что «литературных академиев» г-н Васильченко, к сожалению, не кончал и поэтому к стилистике своих писаний относится, мягко говоря, с пренебрежением, полагая, что умная мысль непременно достигнет цели независимо от формы, в которой выражена. В результате, как говорится, имеем то, что нас имеют.
«В итоге (!) в настоящее время господствует представление о том, что искусство Третьего рейха являлось изобретением и продуктом формы государственного правления. В итоге (!) для подтверждения этого, казалось бы, самоочевидного тезиса необходимо разобраться в национал-социалистическом художественном стиле, так называемой фашистской эстетике. Проблема заключается в том, что национал-социализм гитлеровского образца не являлся достаточно систематизированной идеологией, а в итоге (!) само искусство Третьего рейха не являлось каким-то единообразным продуктом, который можно было бы легко отграничить от искусства других стран и других периодов» (стр. 7). Не многовато ли итогов для предисловия?
«Ясно, что единственная общегерманская художественная выставка – по воле фюрера теперь и на все времена она будет (!) проводиться каждый год в Доме немецкого искусства в Мюнхене – будет (!) демонстрировать только самое совершенное, самое законченное, самое лучшее, что было порождено немецким искусством. В Доме немецкого искусства никогда не будет (!) принято что-то сомнительное и несовершенное» (стр. 73-74). Ромашка какая-то получается: будет… не будет… будет.
«Для этой цели он одноразово выплатил на эти цели 1,7 миллиона рейхсмарок» (стр. 81). Иначе говоря, «мы за ценой не постоим».
«При его посещении художественной выставки он всегда себе позволял бесцеремонно удаляться все, что не было безупречным с точки зрения искусства» (стр. 75). Да здравствует электронный переводчик!
«О том, какое значение Гитлер придавал проекту в Линце, можно судить хотя бы по тому факту, что тот в своем личном завещании характеризовал создание галереи как самое “сокровенное желание”» (стр. 105). Угадайте, о чьем завещании идет речь?
«Живая лошадь, если бы ее поставили близ изваяния коня, <…> едва ли достигла ему даже до берцовой кости» (стр. 171). Впрочем, это уже из области анатомии.
Посему хотелось бы порекомендовать г-ну Васильченко на какое-то время сделать паузу в его занятиях переводами с немецкого языка, дабы проштудировать пару-тройку книжек Розенталя. Это пойдет на пользу и самому Андрею Вячеславовичу и его будущим читателям.
Сразу о главном для тех, кто сомневается, уж не пропустил ли он ненароком разгадку едва ли не главной тайны мировой литературы. У Литвиновой нет ни одного прямого доказательства ее версии, как, впрочем, их нет ни у одного из ее конкурентов, что ортодоксальной, что нестратфордианской ориентации. В лучшем случае идея о творческом дуумвирате Бэкон-Ратленд не противоречит основным историческим реалиям, поэтому имеет право на существование, но не подтверждается фактами, не высосанными из пальца и не...
Не единожды г-жа Литвинова на страницах своей книги безжалостно критикует труды своих менее искушенных коллег по переводческому цеху, приводя в качестве сравнения так называемые «подстрочники» собственного сочинения, больше, правда, смахивающие еще на одну попытку литературного перевода, но без сохранения рифмы. Насколько они в целом удачны, судить не берусь, но словцо «негротатары» не резануть глаз попросту не могло. Ладно бы еще оно было взято в кавычки, так нет же – понимай как есть. По-моему, не нужно обладать глубокими познаниями в латыни, дабы уразуметь, что речь идет о «черных татарах» (к слову, были еще и белые).
Или, скажем, такой парадокс. Марина Дмитриевна позиционирует себя как ярую противницу версии группового авторства под псевдонимом «Шекспир». Обсуждению этого вопроса она посвящает целых 5 страниц, но почему-то строя свою аргументацию на примере… Пушкина и Лермонтова, после чего делает ошеломляющий вывод: «Я привела эти пространные выдержки, чтобы читатель наглядно убедился, как несхож авторский почерк великих поэтов и как их роднят ценности. И поэтому у сторонников группового авторства, как теперь говорят, “нет никакого шанса”». То есть непохожесть поэтических стилей Пушкина и Лермонтова однозначно доказывают несостоятельность версии группового авторства Шекспира. Как теперь действительно говорят, no comments.
Стремление найти подтверждение своей версии везде, где только можно, а там, где нельзя, в особенности, для Литвиновой характерно не меньше, чем для Ильи Гилилова, одного из первопроходцев «шекспировской темы» на постсоветском пространстве. Илью Менделевича за это больно и неоднократно били, разумеется, в переносном смысле. Книга его последовательницы бурного ажиотажа, как мне кажется, не вызвала. Возможно, приелось активно насаждаемое мнение, что вся английская литература на рубеже XVI-XVII веков в лице своих ярчайших представителей была занята исключительно одним единственным делом – зашифровкой в сочинениях весьма туманных намеков на имя человека, скрывающегося под псевдонимом Уильям Шекспир, и жизнеописанием семейной драмы четы Ратлендов. А быть может, не только мне показались откровенно притянутыми за уши доводы вроде анаграммы для слова «Landulpho», которое легким движением руки превращается в… нет, не шорты, а «Rutland». С такими аргументами ни в одном суде (разве что в Басманном) «оправдать» ни Шекспира, ни Бэкона не удастся. Если, конечно, они вообще в оправданиях нуждаются.
Определить вектор творчества Евгения Попова и главную его составляющую, в принципе, не так уж и сложно: жизнь «маленьких» (причем чем меньше, тем лучше) советских людей в нечеловеческих условиях их необъятной по размерам родины. Не людей даже, а человечков, не слишком, правда, веселых, хотя самому автору в иронии как к собственным персонажам, так и окружающей их соцреалистической действительности не откажешь. На философскую интеллектуальность Попов, кажется, никогда не претендовал, посему его...
Не думаю, что попытка автора прокомментировать свои произведения с позиций сегодняшнего дня вызовет повышенный интерес у молодежи, о Советском Союзе знающей лишь понаслышке. Нынешняя аудитория Евгения Попова, как мне представляется, состоит из тех немногих счастливцев, что смогли познакомиться с его прозой еще в годы, именуемые «застоем», или же, напротив, тех, кто, будучи в то время такой возможности лишен, сейчас стремится наверстать упущенное. Попова с интересом будут читать те, кто хочет не узнать нечто новое, а только вспомнить. Ностальжи, одним словом.
Единственное, пожалуй, в чем я никак не могу согласиться с Поповым, так это, будто водочка была сладкой. Сдается мне, многоуважаемый Евгений Анатольевич попросту чем-то не тем закусывал.
Данная книга яркий пример того, что по нынешним временам книгу «написать» легче, чем то же самое сделать на собственные два пальца. Не нужно ничего выдумывать и уж тем более годами «работать над материалами», ибо все новое – это хорошо забытое старое. Для начала, например, следует распотрошить сборник мемуаров «Малоизвестный Довлатов», последний раз переиздававшийся, если мне не изменяет память, в 1999 году. А это, к слову, не меньше трети всего объема настоящей «биографии». Хотя, простите,...
Но продолжим. Мемуарщики, разродившиеся собственными книгами (Пекуровская, Штерн, Генис/Вайль, Соловьев/Клепикова), тоже, разумеется, не были забыты. Все верно, куда же без них? Вчитываться не надо – грамотные люди давно это уже сделали, посему остается только настричь цитат под контекст, желательно пообъемнее. Для солидности. Дескать, видали, какую умную мысль некогда толкнула Штерн, а мы ее родимую (не Штерн, конечно, а мысль) подхватили и передали прямо в руки благодарным потомкам. В смысле пустили по рукам... Вот вам и вторая треть «биографии».
Для разнообразия стоит разбавить хвалебные речи псевдоавтобиографическими (как же наши доморощенные писатели все-таки любят сами творить миф о себе) выдержками непосредственно из Довлатова с непременными комментариями «друга» Андрюши и собственным наработанным «культурным слоем». Этого у г-на Лурье не отнимешь. Большинство фрагментов воспоминаний без указания первоисточника были записаны для одноименной телепрограммы, году эдак в 2005, если не раньше. Вероятно, в ее создании принимала участие и г-жа Ковалова – может, микрофон держала, может, за кофе бегала. Так или иначе, в историю она свое имя торжественно вписала в качестве «соавтора» книги. И не подумайте, будто я ей завидую, напротив, искренне радуюсь за человека, нашедшего свое место в жизни. Так что пусть на каждого Довлатова найдется своя Анна Ковалова.
Жестоко ошибается тот, кто ждет от этой книги стандартного набора актерских баек о сенсационных подробностях и закулисных интригах съемок одноименного отечественного сериала. Да и какой, честно говоря, смысл в очередной раз пережевывать историю о том, как подверглась цензуре внезапно приобретшая глубокий политический смысл фраза «Давно из Афганистана?» или почему Светлана Крючкова снялась в двух различных, но второстепенных ролях? Тема эта неоднократно поднималась на телевидении и...
Мне думается, что «Неизвестный Шерлок Холмс» - это в первую очередь рассказ о человеке, которого большинство из нас привыкло ассоциировать именно с великим английским сыщиком (а не с крокодилом Геной, не с Карлсоном, не с дядюшкой Ау или еще несколькими десятками других полюбившихся персонажей), сиречь Василии Ливанове. Рассказ от первого лица, по ходу которого постепенно обнаруживается поразительная многогранность Василия Борисовича, многим, к величайшему сожалению, неведомая. Он не только великолепный разноплановый актер, продолжатель семейной традиции, но и незаурядный писатель, способный найти язык как с детской, так и со взрослой аудиторией, талантливый сценарист и обладающий цепким взглядом автор мемуаров, неплохой художник-карикатурист, наконец, просто интересный и замечательный человек. Многие ли из нас знали такого «Шерлока Холмса»? И почему бы с помощью этой книги (или другой, аналогичной) не исправить столь досадное упущение?
Конечно же, никаким «производственным романом» (напомню, кто забыл, что существовало в соцреалистической литературе такое направление, ставившее целью бытописание какого-либо трудового коллектива) одноименная «повес-с-сть» Петера Эстерхази не является. Издевкой – да, причем достаточно смелой для 1979 года, как могло бы показаться на первый взгляд, если бы не одно весьма существенное «но». То, что с нашей точки зрения виделось абсолютно невозможным, братьям-венграм служило дополнительным...
Ирония ли это? Возможно, и так, но выискивать ее как на страницах собственно романа, так и в псевдоавторских от лица некого Э. комментариях, объем которых превосходит комментируемое раза в три, для меня оказалась задачей непосильной. Допускаю, что в оригинале писания Эстерхази, в коих, как отмечают критики, очень заметно влияние венгерской культуры, полны искрометного мадьярского юмора и щекотливых хунгарских острот. Отмеченный в аннотации перевод «на все языки» (маленькая неувязочка: на самом деле, речь шла о «всех основных европейских языках») вселяет надежду, что каким-то иностранным читателям повезло в понимании их несколько больше. Может, переводчица Виктория Попиней и сделала все возможное, включая и невозможное, чтобы донести до нас живое Слово автора, сиречь Мастера. Однако вечный газ, горящий «грязным, скарлатиновым светом», невесть откуда возникшие «штриктуры» и пресловутая «16-метровая линия», по обе стороны которой разгораются нешуточные футбольные страсти, наталкивают на определенные сомнения в полной адекватности перевода. Хотя черт его знает.
Является ли роман Эстерхази постмодернистским? По формальным признакам скорее да, чем нет (впрочем, по этим же признакам в постмодернисты можно смело записывать Франсуа Рабле). Но и неоднократные реверансы автора в сторону Луиса Бунюэля отнюдь не случайны: «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, и Бунюэль великий нам путь озарил». С тем же успехом можно продолжить: венгерский б я выучил только за то, что им разговаривал Пушкаш. Кому-то «Производственный роман» вообще представляется произведением в духе… романтизма. Ну, это без комментариев. Лично мне «повес-с-сть» напомнила прозу Саши Соколова, особенно предельной завуалированностью сюжета. Да в сущности это и есть роман без сюжета (не путать с «Романом без вранья» и «Поэмой без героя»: у Эстерхази и вранья и героев предостаточно, среди последних фигурируют, например, Мэрилин Монро, Грегори Пек и братья-хомяки), когда на первом месте стоит экспериментальная работа с текстом и его составляющими, в чем легко убедиться, пробежав глазами даже часть книги «по диагонали». Главное, что бумага все стерпит.
Откровенно говоря, отдельного тома этот сборник эссе, некоторым из которых сто лет в обед, не заслуживает. Ладно бы еще избранные статьи были размещены в качестве дополнения к изданным в той же серии (или речь идет о малом собрании сочинений?) романам «Репетиции» и «До и во время». Так, например, работа, номинально посвященная Андрею Платонову (важно подчеркнуть, что не столько творчеству его, сколько его личности), дает одновременно ключ к пониманию исторической концепции «Третьего Рима» и...
Вообще же, утверждение автора, что данная книга - это якобы логически непрерывная цепь рассуждений, представляется мне лукавством чистой воды. Разрозненные историко-литературные заметки по поводу и без – такое название подошло бы ей куда больше. Идея взаимоотношений власти и общества хоть и является в большинстве статей центральной, тем не менее, не превращает их в единую законченную систему взглядов. Так что, скорее налицо неуклюжая и крайне запоздалая попытка издателей выразить глубочайший решпект Владимиру Шарову не только как писателю, но и как бывшему историку-медиевисту.
P.S. Кстати, в описании книги хорошо бы поправить число страниц - их 240, а не 249, как ошибочно указано в карточке товара.
Очень слабая книга. Незамысловатый сюжет в духе перенесенного на отечественную почву авантюрного романа, чудовищные по своей нелепости исторические ляпсусы, крайне субъективный и тенденциозный подход к отображению реалий прошлого, стремление к грубому натурализму (впрочем, для 1928 года, когда «Розмысл» увидел свет, это вообще довольно характерно, вспомним, для примера, хотя бы «Тихий Дон») и, наконец, исключительное пристрастие к анахронизмам,которыми текст нашпигован, будто «Любительская»...
Легче всего увидеть в этой книге попытку рассерженной женщины взяться за перо и спустя десятилетия с лихвой рассчитаться за былые обиды, а заодно урвать кусочек недополученной славы. Но тогда Асе Марковне суждено было бы остаться в памяти народной еще одной Мариной Басмановой, а не «коротко стриженой миловидной крепостью, расположенной где-то на Песках». В действительности же г-жа Пекуровская фигура самодостаточная во всех отношениях, отнюдь не дура, как это представляется некоторым...
Ключ к пониманию того, что именно двигало Асей Марковной при написании книги «Когда случилось петь С.Д. и мне», на мой взгляд, можно найти в одном ее интервью:
«Я считаю, что тексты, оставленные тем или иным автором <…>, представляют для человечества интерес лишь в той мере, в какой они научают нас следить за авторской мыслью и, соответственно, мыслить самим. Поэтому моей задачей является понять, как могла работать эта мысль, скрытая за складками текста».
Перед нами не мемуары, не собрание голых жареных фактов и скандальных подробностей, преследующее цель эпатировать разомлевшую публику. Во всяком случае, далеко не в первую очередь. Скорее это нетривиальный взгляд на писательское ремесло вообще, получивший более глубокое развитие в работах Пекуровской, посвященных Достоевскому, Набокову и Канту. Почему же попутно не разобрать по косточкам «творческую кухню» бывшего супруга, священнодействие на которой происходило буквально на твоих глазах? Тем более, когда никакого пиетета к нему не испытываешь. Дочитав книгу до конца, понимаешь, что основания для этого у Аси Марковны, наверное, все-таки были.
До конца жизни Еремей Иудович, похоже, так и не определился, к какому жанру литературы у него более всего лежит душа. В его писательском арсенале есть и детективы – кто же не помнит сагу про инспектора Люсина, начинавшуюся романом «Ларец Марии Медичи»! – и фантастические новеллы с явным уклоном в мистицизм, и популярные исторические расследования, с непринужденной легкостью связывающие эпохи и страны, и пронизанные вековой восточной мудростью притчи, и даже, как оказалось, пусть и не слишком...
В книге «Похороны Гулливера в стране лилипутов» Виктор Топоров не без внутреннего самолюбования (что-что, а покрасоваться Виктор Леонидович чрезвычайно любит) рассказывает об одном заседании Союза писателей, проходившем в 1993 году, на котором небезызвестный Борис Стругацкий в сердцах бросил такую фразу: "Беда наша не в том, что есть такой Топоров, и даже не в том, что он пишет. Беда в том, что нет другого Топорова, который объяснил бы, что все написанное Топоровым неверно".
На...
На мой взгляд, это явное преувеличение, ибо все дело не в том, о чем пишет Топоров, а как. Чаще всего его инвективы представляют собой провокацию в чистом виде, нередко отталкивающе грубую или даже хамскую. Но вот парадокс: покрывая отборной хулой очередную жертву, Топоров тем не менее (осознанно или нет – вот, в чем вопрос) разжигает у читателя к ней повышенный интерес. Во всяком случае, в свое время взять в руки «Преступницу» Чижовой меня заставил именно «топорный» пасквиль «Золотые люди» – любопытство разобрало, что же такого ужасного там понаписано.
Еще одна отличительная черта Топорова как критика – полное отсутствие уважения к авторитетам, в особенности к дутым. Не возникает у него желания потрафить мемуарным потугам всплывшего из небытия кумира позавчерашних дней или неутомимого рифмоплета из числа друзей Поэта. Но опять же, скорее объекты нападок Топорова должны быть благодарны за то, что на них вообще обратили внимание, чем кривить губки с видом оскорбленной невинности.
Кстати, ошибается тот, кто полагает, что Топоров за свою жизнь ни о ком не сказал ни единого доброго слова, и подобно литературному пугалу лишь стращает молодых и не очень авторов. Правда, его восторги мне лично не всегда понятны, однако порой, рекомендации Виктора Леонидовича помогали знакомиться действительно с интересными писателями. В качестве примера назову Владимира Шарова и Сергея Носова.
Словом, читать Топорова, не только можно, но временами даже интересно и полезно, если при этом не впадать в ложное представление, что он является истиной в последней «инстанции вкуса».
«Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник», а биографию писателя будет сочинять восторженный клеврет, стремящийся доказать собственную правоту путем подробного пересказа содержания произведений своего кумира. По счастью (или наоборот), не всех, но значительной части. Да, напичканная автобиографичными (нередко с приставкой псевдо-) коллизиями проза Василия Аксенова к этому, конечно, располагает, но про чувство меры Дмитрию Петрову забывать было не след. В итоге же, написанная им биография больше...
Неудивительно поэтому, что ни о каком мало-мальски адекватном критическом разборе творчества писателя говорить не приходится. Судите сами: «Аксенов сделал то, чего не бывает. Вернулся. Причем не только в Россию, <…> но и в литературу. С триумфом! <…> называть Аксенова чемпионом литературы – значит рисковать. А как иначе? И остается просто сказать: для меня он – чемпион. И я один. А если вы не согласны, то по праву». Проще говоря: я так считаю, а кому не нравится – пожалуйте в сад и слушайте там.
Простите, г-н Петров, «Москва Ква-Ква» (по меткому определению Виктора Топорова, «старческий маразм, кое-как замаскированный под политический гротеск») - это триумф? Смердящая протухшим мылом «Московская сага» - это триумф? Или, быть может, отвергнутый зажравшимися американскими издателями magnum opus «Кесарево свечение» - в самом деле «роман тысячелетия»? Для Петрова это, по его собственным словам, не вопрос: Вася – чемпион! И точка. Оле, оле-оле-оле…
Вообще, Дмитрий Петров, как легко догадаться, не литературовед (ну, если только в собственных фантазиях), не критик, а, как это сейчас модно говорить, «политтехнолог». Только протекция Дмитрия Быкова, благоразумно отказавшегося от чести продолжить топтать биографическую стезю, помогла ему получить заказ на книгу об Аксенове для серии «ЖЗЛ». Впрочем, даже для политтехнолога г-н Петров продемонстрировал нечто удивительное. Сравним два схожих фрагмента:
«…все равно три дня в августе девяносто первого останутся самыми славными днями в российском тысячелетии, как чудо сродни Явлению Богородицы» – так написано у Аксенова в «Новом сладостном стиле»
«…всё равно три дня в августе 93-го останутся самыми славными днями в российском тысячелетии, как чудо сродни Явлению Богородицы» – так цитирует данный отрывок Дмитрий Петров.
Это в чьем же облике явилась Богородица? Руцкого? А какая разница между «славными днями» 91-го и 93-го (пусть и не августовскими) объяснять зарапортовавшемуся «политтехнологу» Петрову, думается, не нужно. Что же это тогда, классическая оговорка по Фрейду, беспринципность вкупе с невежеством или «ностальгия по настоящему»?
Задача, которую Дмитрий Володихин поставил перед собой при написании этой книги, достаточно четко обрисована им в небольшом предисловии: «вытащить на свет божий личности русских полководцев» и «представить <…> сведения о персонах воевод, их характеры. Людей. Именно людей, достойных сопереживания, а не реестры военных достижений». Отсюда и пафос (только в запале автор мог похоронить Ивана Петровича Шуйского в 1564 году и пойти на весьма смелое сравнение Елены Глинской с Екатериной Медичи),...
Впрочем, все выше сказанное относится лишь к первой части книги, вторая же, скромно отнесенная к «Приложениям», на самом деле представляет собой полноценную научную работу, посвященную анализу кадрового состава военной элиты времен Ивана Грозного (подробнее см.: «Социальный состав русского воеводского корпуса при Иване IV», Петербургское востоковедение, 2011 год). Здесь никаких особых стилистических вольностей автор себе уже не позволяет, в изложении конкретен, точен, старательно аргументирует свои логические построения и при этом не упускает случая покритиковать пусть и по мелочи таких корифеев как Скрынников, Зимин и Кобрин. Выводы же Володихина несколько отличаются от традиционных и безусловно заслуживают того, чтобы с этим разделом хотя бы бегло ознакомились не только специалисты по русской истории, но и просто «заинтересованные» читатели.
Предваряющий книгу панегирик не скупится на хвалебные эпитеты в адрес автора – это «в высоком смысле профессионал, работающий в жанре исторического документального повествования», «обладающий абсолютным историческим слухом», «верно и точно передающий замершие узоры давно прошедших времен в изящном динамичном ритме современного исследования».
В действительности же писательская манера г-на Богданова – это нарочито изобилующий далеко не всегда к месту прилепленными анахронизмами, лубочными...
В действительности же писательская манера г-на Богданова – это нарочито изобилующий далеко не всегда к месту прилепленными анахронизмами, лубочными батальными сценами и тошнотворными для научно-популярного издания метафорами. Не люблю Костылева, но на фоне богдановской галиматьи его трилогия «Иван Грозный» выглядит маленьким литературным шедевром как с точки зрения драматургии (собственно, Богданов вообще не в курсе что это такое), так и стилистики. Словом, если Богданов и является писателем-профессионалом, то в лучшем случае для аудитории младшего и среднего школьного возраста, у которой «серьезнейшие пробелы в знании истории собственной страны».
Последнее весьма важно, поскольку спорить с г-ном Богдановым мало кому придет в голову (и уж явно не школьникам). Отнюдь не потому, что его система доказательств стройна и абсолютно безупречна. Напротив, она чрезвычайно шаткая, особенно если использовать по назначению метод исторических аналогий, и в случае с морализаторством в отношение князя Курбского, которого г-н Богданов отчаянно пытается до блеска обелить и представить чуть ли не ангелом во плоти, легко посадить автора в лужу. Но ввязываться в дискуссию с подобными «ниспровергателями авторитетов», готовыми не просто забрызгать оппонентов слюнями, а утопить в них (сильна же моська, коль храбро готова облаять даже академика Лихачева), уважающие себя (равно как и других) историки попросту сочтут ниже своего достоинства. Какой спрос с кликуши, у которого в голове давно перепуталось историческое с истерическим?
Вот характерный пример богдановской патетики: «Ни кровавые руки палачей, терзавших их тела, ни липкие пальцы «историков», которые веками будут ковыряться в грязной клевете, излитой тираном на славные имена, не смогли омрачить истинного духовного света, изливаемого победоносными мучениками на Святорусскую землю». И в таком духе все 340 страниц.
Остановлюсь все же подробнее на одном моменте. Описание турецкого похода на Астрахань (глава «Волго-Дон») по смыслу очень сильно напоминает фильм моего детства о том, «как один поляк выиграл вторую мировую войну». Здесь, правда, в роли «супергероя» выступает некий «дипломат» Семен Мальцев. Может, и был в свое время такой зело достойный муж, но, как и положено работникам невидимого фронта (дипломат и шпион суть две стороны одной медали), реальных свидетельств своей бурной деятельности практически не оставивший. Разве что только в чьей-то безграничной фантазии. Однако при чем здесь Опальные воеводы? Полагаю, тема героических будней русских разведчиков, не дающая г-ну Богданову покоя уже лет двадцать (благодаря Андрею Петровичу мы знаем, что «разведка была всегда»), очень хорошо вписывается в его общий конспирологический замысел, постоянно прорывающийся наружу в виде красноречивых намеков на нечто невероятно ужасное, что даже не понятно на что именно. Право же, сам «Тиран и Зверь Земли Русской», «ядовитый скорпион» Иван Васильевич вполне мог бы позавидовать автору книги умению вскрывать злостные заговоры, что называется, на ровном месте. В этом, сдается мне, и заключается весь смысл данного «современного исследования».
И что мы после этого можем сказать автору за его труд?
Начнем с того, что данная книга не только, как сказано в аннотации, «открывает обширный исторический раздел серии "Библиотека Латинской Америки", посвященный 500-летию открытия европейцами американского континента», но и благополучно закрывает его. Дальше дело пошло туго и все последующие тома серии (их, впрочем, не так уж и много) являются чистой воды беллетристикой. В итоге громадье планов издательства обернулось пшиком. И даже суперобложку (а она, между прочим, была!) «академисты»...
Основу книги – и это, право, уже не секрет после того, как ткнешься носом в появившееся лишь недавно содержание – составляют тексты двух следующих изданий: «Путешествия Христофора Колумба» (эта книга, подготовленная стараниями Якова Михайловича Света, в различных вариантах неоднократно переиздавалась, последний раз в серии «Великие путешествия» издательства «Эксмо») и «Хроники открытия Америки. 500 лет», вышедшее в свет не так давно, в 1998 году, но при тираже в 500 экземпляров уже являющееся библиографической редкостью. Так что материалы оттуда – документы в переводе Евгении Михайловны Лысенко – встречаются не очень часто и представляют значительный интерес для тех кто интересуется историей открытия и освоения Америки (не Латинской). Особенно это касается фрагмента сочинения Торибио де Бенавенты (не де Лас Касас, конечно, но по своему занимательно). В то же время «Правдивую история завоевания Новой Испании» Берналя Диаса дель Кастильо, на мой взгляд, лучше читать в переводе Д.Н. Егорова и Артура Захарьяна. Издана эта книга была в 2000 году издательством «Форум». Там и текст полный, и комментарии обширные и иллюстраций немало. Жаль, что в «Лабиринте» эта книга отсутствует, но при желании найти ее не очень трудно.
Кем в действительности был князь Андрей Курбский (примечательно, что польские источники упорно называют князя Крупским, ясное дело, «кто ж не знает старика Крупского») никто уже никогда не узнает. Как справедливо указывает автор в своем предисловии, до наших не сохранилось ни единой личной вещи «первого русского диссидента», нам не известны ни точные даты его рождения и смерти, ни само место его упокоения, ни, собственно, большинство обстоятельств его жизни. Чего уж там, даже знаменитые...
Александр Филюшкин к герою своей книги достаточно суров: «Князь Курбский вошел в историю не благодаря своей биографии. Мы просто знаем о нем чуть больше, чем о сотнях других русских дворян и воевод, которые не оставили автобиографии, обширной переписки, не бежали из страны и не проходили по множеству судебных тяжб в соседней Литве… Славу среди потомков князю принесла его знаменитая переписка с царем Иваном Васильевичем Грозным».
Кстати, о царе. На стр. 81 настоящего издания читаем: «Уже 11 февраля 1535 года полуторагодовалый великий князь присутствовал при переносе мощей чудотворца митрополита Алексия». И далее на той же странице: «А 20 июня 1536 года Иван Васильевич, которому через два месяца должно было исполниться три года, отправился в свой первый «езд» по монастырям». То, что будущий Иван IV родился 25 августа 1530 года, лично у меня сомнений не вызывает. Многоуважаемому Александру Ильичу это тоже хорошо известно (на стр. 169 он пишет: «Иван IV был рожден в 1530 году во втором браке Василия III с литовкой Еленой Васильевной Глинской»). Откуда же взялся год рождения 1533? На мой взгляд, все объясняется просто: в 1533 году скончался Василий III, и его старший малолетний сын Иван формально стал правителем государства. 1533 – не год рождения, а год начала царствования Ивана Васильевича. Досадная и непростительная ошибка (отнюдь не опечатка!) для историка столь высокого ранга, каким является заведующий кафедрой истории славянских и балканских стран Санкт-Петербургского государственного университета. И уж совсем невдомек мне та исключительная настойчивость, с которой автор акцентирует внимание читателей на возрасте великого князя в приведенных фрагментах. Ради пущей убедительности?
Главный же интерес в данной книге, на мой взгляд, представляет заключительный раздел, где приведены послания Курбского в интерпретации автора. Думаю, не ошибусь, предположив, что это фрагмент докторской диссертации Александра Ильича Филюшкина. Материал это специфический, широким читательским кругам едва ли доступный, и достаточно занимательный с точки зрения эсхатологических воззрений беглого князя.
Ни аннотация, ни сама книга, вероятно, из чувства всепоглощающей скромности, не упоминают, что автором «Древней истории смерти» является… действующий главный редактор издательства «Ломоносовъ» Владислав Петров. Сильно сомневаюсь, что если бы к Владиславу Валентиновичу пришел с этой рукописью никому не известный писатель паче историк Владик Петров, будь он хоть десять раз почитателем Виктора Конецкого, к которому неровно дышит сам товарищ главный редактор, то его встретили бы с распростертыми...
Плохая книга, что ли? Ну, как вам сказать… Временами забавно (в большей степени это относится к сути воззрений тех или иных народностей и племен на вопросы происхождения рода человеческого), временами пошловато (это уже личное достижение автора), а на саге о восьми бессмертных китайцах меня, каюсь, попросту сморил сон. Стиль повествования у Владислава Валентиновича, надо сказать, нарочито бодрый (дескать, и в смерти нет причины для унынья), от начала и до конца пронизанный сарказмом с налетом скабрезности по отношению к нашим (и не совсем нашим) предкам. Собственно, на этом фирменном стиле ироничной интерпретации сюжетов классических мифов, преданий и легенд, от которого довольно быстро устаешь, вся книга и построена. А помимо него от автора, сиречь составителя-интерпретатора, есть только «указатель народов, народностей, племен, этнических групп» (сразу видно человека с филологическим образованием).
Начнем с содержания: предельно сжатый очерк о группе в целом и небольшие зарисовки о жизненном и творческом пути ее ведущих представителей (Дени, Рансон, Боннар, Вюйар, Руссель, Валлотон, остальные – за кадром). Интересно (спасибо г-же Крючковой), но мало, хотя от 48-страничного издания многого ожидать, конечно же, не приходится. Безусловно, в плане информативности книга сильно проигрывает изданному еще в 1996 году (и в 2003 году переизданному) иллюстрированному альбому Альберта Костеневича...
Теперь несколько слов об оформлении. Выбранный формат издания (он превышает стандартный А4), как я понимаю, должен преимущественно использоваться для полностраничного размещения изображений, что позволило бы внимательно, в спокойной домашней обстановке рассмотреть все нюансы и детали полотна (излишне напоминать, что почти в любом отечественном музее недремлющие старушки из бессмертного племени советских вахтеров вам не позволят приблизиться к картине ближе чем на метр). Какой смысл выпускать альбом столь громоздкого формата, напичкав его миниатюрными репродукциями, кои легко влезли бы в книгу обычного формата, мне невдомек. Возможно, всему виной тяга издательства «Белый город» к гигантомании, тогда как содержание отходит на второй план.
Впрочем, куда большее разочарование мне пришлось испытать, не обнаружив в перечне репродукций моего любимого «Лета в Нормандии», принадлежащего кисти Пьера Боннара (о моем неравнодушном отношении к этому художнику догадаться довольно легко). Конечно, издательство не виновато, что вкусы составителей альбома не совпали с моими собственными, но горький осадок от этого, увы, не исчезает. Только и остается, как прежде, собраться с мыслями и отправиться в Пушкинский музей, где можно пялиться, правда, только издали, на вожделенное полотно хоть до самого закрытия.
Книга гораздо более солидная в своем изложении, чем можно было бы подумать, глядя на ее заглавие. Это отнюдь не поверхностный взгляд дилетанта, жадно накинувшегося на свежую сенсацию, а сереьзный обстоятельный рассказ об истории противостояния эстрадного жанра и национал-социалистического официоза (а не просто о немецкой эстраде 30-40-х годов как таковой, тем паче не об одной «Лили Марлен»). Рассказ, подкрепленный многочисленными цитатами и небезынтересными аналитическими выводами, сделанными...
Несколько, на мой взгляд, выбивается из общего контекста глава «Гамбургские стиляги», содержание которой непосредственно к самому эстрадному жанру отношения не имеет. Кроме того, никак не могу отделаться от ощущения, что многие из приведенных подробностей похождений «золотой гамбургской молодежи» мне уже знакомы. Учитывая, что немецким языком я владею на уровне твердой школьной тройки, заподозрить меня в тесных сношениях с первоисточниками едва ли разумно. Напрашивается логичный вывод, что работа Джорджа Моссе, упомянутая в библиографическом списке, не единственный на сегодняшний день труд, посвященный рассматриваемой проблеме. К слову, эту книгу стоит рекомендовать к прочтению перед тем, как браться за Пятикнижие «Элегантная диктатура» Васильченко.
Жаль только, что издателям не пришла в голову мысль (или же пришла, но далее головы не пошла) снабдить издание мультимедийным приложением с записями песен, о которых идет речь в книге. Заинтересованные читатели за ценой бы не постояли. Думается, и г-н Васильченко, у которого, по его собственному признанию, музыкальная коллекция «аутентичных» песен и композиции к началу 2000-х годов измерялась гигабайтами (а сегодня уже наверняка перевалила за терабайт), с удовольствием поделился бы накопленным материалом.
Всего в книге собрано 57 рецептов, преимущественно не самых простых, но в то же время и не отдающих затхлым привкусом кулинарного диссидентства блюд, в т.ч.:
- 19 блюд из различных видов мяса, начиная от кролика и заканчивая представителями пернатой фауны;
- 20 блюд из рыбы и морепродуктов, к коим причислен фаршированный кальмар;
- 18 блюд из овощей на потеху вегетарианцам и приверженцам религиозно-культовых диет.
При достаточно удобоваримой цене книги (особенно в сравнении с изданиями...
- 19 блюд из различных видов мяса, начиная от кролика и заканчивая представителями пернатой фауны;
- 20 блюд из рыбы и морепродуктов, к коим причислен фаршированный кальмар;
- 18 блюд из овощей на потеху вегетарианцам и приверженцам религиозно-культовых диет.
При достаточно удобоваримой цене книги (особенно в сравнении с изданиями супруги одного кинорежиссера) к главным ее плюсам стоит отнести, во-первых, хоть и лаконичные, но достаточно четкие инструкции относительно времени и температурного режима готовки (например, «поставить в разогретую духовку (180-200 С) на 5-7 минут), а во-вторых, наглядное цветное изображение того кулинарного шедевра, который должен получиться в идеале (разумеется, если вы себя a priori не считает умнее и талантливее автора). Правда, и здесь иногда встречаются многозначительные фразы «довести до готовности», зело раздражающие «чайников» вроде меня, не понимающих, как эту самую готовность определять, но в целом они картину не портят.
Книга не большая по объему, но не совсем обычная в своем подходе к заглавной теме. Собственно личности Изабеллы Кастильской посвящено не так уж много страниц, а с учетом крайне противоречивых описаний различных хронистов, приводимых Жозефом Пересом, составить мнение о ней будет довольно проблематично. Единственный выход – судить о королеве по ее деяниям (Изабелла и евреи, Изабелла и индейцы, Изабелла и инквизиция), но в этом-то и заключается главная загвоздка: в то время как одни готовы...
То, что об испанской (читай кастильской) королеве пишет француз, к тому же, как и положено французам, зело словоохотливый, также не могло не наложить на сей труд свой отпечаток. Примерно четверть монографии занимает глава «Изабелла глазами французских историков», представляющая собой растянувшийся на три века критический обзор франкоязычных источников по истории Испании на рубеже XV-XVI веков. Из упомянутых в обзоре авторов для российских читателей, на мой взгляд, особый интерес представляет Филипп Эрланже, большой оригинал, чем-то напоминающий нашего Радзинского. К сожалению, эта работа Эрланже, посвященная Изабелле Католической, на русский язык не переводилась, поэтому познакомиться с ней смогут лишь знатоки французского языка. А жаль. Зная писательскую манеру Эрланже, можно не сомневаться, что ярких красок и остроумных эпитетов для портрета своего персонажа он не пожалел, пусть даже иногда и в ущерб исторической действительности.
Полноценной биографией Ивана IV данный труд, конечно же, не является (вряд ли такое было бы вообще возможно, учитывая острый дефицит документов той эпохи), но ценности своей от этого отнюдь не теряет. Скорее напротив, сосредоточившись на глубоком анализе деяний царя Московии в качестве государственного мужа и центральной общественно-политической фигуры своего времени и не отвлекаясь на досужие вымыслы о психо-физиологических причинах неординарного поведения Ивана Васильевича и подробности его...
Особый интерес представляет критический взгляд на литературное наследие Ивана IV, благодаря которому русский царь предстает пред нами не только высокообразованным и чрезвычайно эрудированным человеком, но и талантливым писателем-новатором, наряду с каноническими смело использующим в своем творчестве приемы, абсолютно не характерные для своего времени. Попытка проследить динамику развития определенных личностных черт Ивана Грозного путем анализа созданных им литературных памятников также заслуживает внимания.
Затрудняюсь сказать, откуда взялись в названии книги «грешники», равно как и подзаголовок «Преступления, сенсации и разоблачения». В оригинале детище г-жи Льюис называется «A Dark History: The Kings & Queens of Europe». Вероятно, по мнению издателей, историей пусть и темной чужеродных королей и королев Европы (Россия весьма скромно представлена лубочной зарисовкой на тему «последние Романовы и Распутин», сопровождаемой гротескным анонимным рисунком) заинтересовать поднаторевших на...
К слову, означенный выше географический принцип автором соблюден не до конца. На первый взгляд, довольно странно, что в число достойных упоминания королевских фамилий Европы не вошли представители туманного Альбиона (косвенное упоминание королевы Виктории, конечно же, не в счет). Однако тому есть простое объяснение: этой теме г-жа Льюис посвятила отдельную книгу «Dark History of the Kings & Queens of England». В русскоязычном прокате она хождения пока не имеет.
Учитывая же более чем популярный характер изложения, нередко опирающийся на такие исключительно достоверные источники как слухи и предания, на мой взгляд, было бы целесообразно каждый раздел завершать списком литературы, в т.ч. и художественной, рекомендуемой для чтения по данной теме (не путайте со списком использованной литературы). Тогда даже не слишком искушенные в чтении исторической литературы почитатели Анжелики в гневе и в Квебеке смогли бы при желании самолично ощутить разницу между писаниной г-жи Льюис и, скажем, произведениями Мориса Дрюона или Фридриха Шиллера. И сделать правильный выбор.
Замечательная и во всех смыслах полезная идея объединять книги разных авторов в комплекты по тематическому принципу, особенно если это сделано грамотно, и одни составляющие такого комплекта не выглядят малоинтересным довеском к другим. Главный плюс такой покупки, на мой взгляд, заключается в возможности комплексного подхода к изучению интересующей проблемы (да даже при беглом ознакомлении с оной). Данный комплект отлично иллюстрирует эту мысль. Несомненно, что личность Ивана IV целесообразно и...
Еще один немаловажный нюанс. Даже с учетом того, что цены на товары в интернет-магазине постоянно меняются, экономическая выгода от приобретения книг в комплекте по сравнению с покупкой их по отдельности очевидна. В нашем случае расклад следующий: на 19 февраля 2012 года общая цена трех книг без скидок составляет 1252 рубля (393+332+527), тогда как цена комплекта – 999 рублей, т.е. на 20% ниже. Прибавьте к этому тот факт, что книг, входящих в комплект, по отдельности может и не быть в ассортименте – например, монография Б.Н. Флори «Иван Грозный» уже достаточно давно имеет статус «ожидается». Так зачем же ждать у моря погоды, если ее можно приобрести сейчас?
Книгу вполне можно рекомендовать для чтения гражданам ближнего зарубежья, желающим во время непродолжительных перекуров и в перерывах между подметанием улиц, доставкой пиццы и строительством новых жилищно-коммунальных объектов в легкой и доступной для их понимания форме ознакомиться с популярным очерком на животрепещущую тему «Россия, которую мы потеряли» (две с небольшим сотни страниц легко можно растянуть на три месяца действия временной регистрации). Она поможет товарищам инородцам...
На мой взгляд, больше чем на приложение к чьей-то работе (не имеет значения, Васильченко это будет или кто-то другой) мемуары Эрнста Херрмана не тянут. Практически никакой научной ценности они не несут, а уж о литературной составляющей говорить и вовсе не приходится – путевые записки геолога-дилетанта, временами отдающие пошлятиной (чего стоит один «диалог пингвинов» на десяти страницах). Печатать такие воспоминания отдельным изданием могли себе позволить только в Третьем Рейхе да и то делали...
Ценность работы Андрея Васильченко (в т.ч. и в роли переводчика) значительно выше, чем не упомянутого на обложке книги герра Херрмана. Задача, которую он перед собой ставил, полагаю, была выполнена. Мне только хотелось бы узнать, какими источниками пользовался Андрей Вячеславович, рассказывая об операции «Highjump» под руководством Бёрда? В приведенном им списке использованной литературы фигурируют только немецкие авторы и издания, но было бы странно ссылаться на них, повествуя об американской военной экспедиции. Не из «сарафанного» же интернета многоуважаемый автор черпал информацию, при помощи которой рассчитывал развенчать «антарктическую легенду».
Не знаете, что почитать?